Еврейский Мир

Продолжение. Начало в №877

Вскоре после матча-реванша с Ботвинником в 1962 году Таль по приглашению отправился на международный турнир в компании с другим известным гроссмейстером.

Спокойному и аккуратному второму гроссмейстеру были вручены командировочные удостоверения и деньги — суточные. Возможно, поэтому он посчитал себя главным в этой делегации из двух человек и ответственным за каждый шаг партнёра. Хотелось бы в это поверить.

Этот шахматист, весьма перспективный, семнадцатилетним юношей был привезен в Москву и поселён в маленькой комнатке возле спортивного зала «Спартак» на улице Воровского. В дальнейшем шахматист из далёкого Закавказья оправдал надежды, стал незаурядным гроссмейстером, женился на москвичке, рыжеволосой еврейке Ирене, не бедствовал, регулярно выезжал за рубеж. У него было лицо грустного интеллигентного человека, неспособного на дурной поступок, тем более на подлость. Однако…

В своём донесении в особые органы (теперь известно куда — в КГБ на Лубянку) по возвращении в Москву известный гроссмейстер написал буквально следующее: «На турнире в Аргентине Михаил Таль ушёл из гостиницы вместе с сыном своего первого тренера Александра Кобленца и отсутствовал два часа…».

К этому следует добавить, что рижский мастер Александр Кобленц был не просто тренером Михаила Таля, а его старым другом и воспитателем, будущего чемпиона мира. Отказать ему в просьбе — передать сыну письмо и маленькую посылочку — было просто невозможно, так считал прекраснодушный Таль, не видя в этом ничего предосудительного. И рассказать сыну, как живут отец и мама, узнать новости для них — что тут секретного, даже если этот сын эмигрант.

Может, гроссмейстер, сочинивший этот донос, не знал, какую беду он накликал на своего партнёра по турниру и поездке? Знал!

Один известный футбольный тренер, побывавший в гостях у своего друга-болельщика, выехавшего на постоянное место жительства в другую страну, был лишён работы с «волчьим билетом».

Известный гроссмейстер совершил свой поступок, находясь в страхе, пусть генетическом, «закодированном». К этому страху приплюсовывался и другой, более сильный, возникший от мысли, что о встрече Михаила Таля с сыном Александра Кобленца власть узнает и без него и посчитает его если не пособником тайной встречи с эмигрантом, то сочувствующим ей. Это может и ему закрыть дорогу на международные турниры. К тому же доносчик был уверен, что его докладная никогда не всплывёт из сейфов Лубянки.

После того как это случилось, он прожил недолго и умер в довольно молодом возрасте. Вскоре об этом доносчике узнала вся Москва — это был… Тигран Петросян.

А Михаил Таль жил, не подозревая, откуда пришла беда, жил, стиснув зубы, но внешне не унывал. Настоящий талант не может постоять за себя. Он может творить, создавать прекрасное, а защищаться, отвечать ударом на удар, подлостью на подлость, заводить интриги — это участь мелких людишек, иногда не без способностей. Мир творят гении и яркие таланты, а пользуются все, населяющие этот мир.

Неизвестно, сколько бы ещё лет пролежал этот донос на Михаила Таля, незаслуженно прервавший его блистательную карьеру на самом взлёте, если бы великий гроссмейстер не понадобился стране. Требовал не народ, находившийся в неведении относительно исчезновения Таля с мировой шахматной арены, народ безмолвствовал. Великий Таль понадобился режиму, чтобы сокрушить своего лютого врага, перебежчика, невозвращенца и претендента на мировой шахматный титул — гроссмейстера Виктора Корчного.

Пока он пребывал в Союзе, давить на него и трепать ему нервы было куда проще, чем то же самое делать за рубежом, да ещё в далёком Багио, на Филиппинах, где должен был состояться матч между Анатолием Карповым и Виктором Корчным.

Анатолий Карпов, зная о доносе на Михаила Таля и пользуясь своими связями в КГБ, добрался до его «дела», из которого вытянул тот злополучный донос.

Михаил Таль, призванный в команду поддержки Анатолия Карпова, был тут же реабилитирован, объявлен выездным и вскоре для восстановления спортивной формы укатил на международный турнир в Амстердам. Участие в турнире помогло семейному бюджету. Там он вышел победителем и вернулся одухотворённым и сияющим, захватив подарки семье и друзьям.

Михаил Таль был бесконечно благодарен Анатолию Карпову за свое возвращение в большие шахматы, но в травле, затеянной вокруг претендента Виктора Корчного, участия не принимал. Он был так счастлив своим возвращением к настоящей жизни, что, казалось, его болезни отступили навсегда.

Но хорошее настроение и достойная для Михаила Таля жизнь продолжалась недолго, а точнее — с 1978 по 1983 год, т. е. пять лет. А закончилась с началом победного шествия нового молодого таланта Гарри Каспарова. Стоило Михаилу Талю поздравить Гарри Каспарова с выходом на финальный поединок с Анатолием Карповым, как ему тут же позвонил Анатолий Карпов и спросил, с кем он собирается теперь работать, с ним или с Гарри Каспаровым.

Михаил Таль ответил честно, что ему ещё никто ничего не предлагал. «Когда предложат, тогда и подумаю, — ответил Таль. На этом телефонный разговор закончился. Но он надолго запомнился Карпову и испортил налаженную было жизнь Михаилу Талю. Ведь Анатолию Карпову предстояло отстоять чемпионское звание с новой ярчайшей звездой Гарри Каспаровым, а долго проработавший с чемпионом мира Михаил Таль владел «шахматными секретами», которые следовало держать глубоко в сейфе.

Михаил Таль относился к Анатолию Карпову не с большим уважением, хотя ценил его талант. Но гением его не считал. А вот Роберта Фишера и Гарри Каспарова считал гениальными шахматистами.

Но созданная тоталитарной системой «околошахматная» удушливая атмосфера не могла не отразиться на здоровье Таля. Он тяжело заболел.

Операция в Тбилиси спасла жизнь Михаилу Талю. Однако и после неё он острые и невыносимые боли снимал наркотическими средствами. Без них он уже не мог обходиться. Продолжал выпивать с друзьями для бодрости духа. В этом контексте известен его остроумный ответ на вопрос о стиле его игры после великолепно проведенной комбинации в выигранной партии. «Вы, конечно, чигоринец?» — спросил его журналист из «Советского спорта». — «Нет, я «морфинист», — ответил Михаил Таль. (Михаил Чигорин (Россия) и Пол Морфи (США) — известные шахматисты ХIX века, которые играли в острокомбинационном стиле с жертвами фигур.)

Шахматная федерация, руководство журнала «Шахматы в СССР», на всякий случай, заготовили некролог на Михаила Таля и, когда он приехал в Москву, кто-то из редакционных «шутников» показал ему этот опус.

Михаил Таль попытался и к этому отнестись с иронией: «Я единственный в этом мире, кто читал написанный на меня некролог. Теперь я знаю, кто я и что совершил». Но слишком часто вспоминал об этом, будучи не в силах скрыть за иронией негодование.

Он долго не мог отделаться от психологического воздействия некролога, но храбрился: «Что-то в этом некрологе пропустили, и я, слава

Б-гу, сумел его отредактировать. Наверное, стоит поставить под ним подпись: Верно: М. ТАЛЬ, а может, я ещё что-нибудь натворю для некролога. Зачем разыгрывать то, что рано или поздно произойдёт само собой. Я умру в больнице, а наших врачей не испугаешь ничем. Но, с другой стороны, некролог может помочь мне. Если меня задержит милиция, ну, к примеру, под хмельком не пустит в метро, то я ей покажу некролог. На кого она будет тогда составлять протокол?». После этого он больше не упоминал о злосчастном некрологе.

Михаил Таль был среднего роста, сутуловат, но по-своему красив. И говорил он грамотно — на хорошем литературном языке, свободно владел идиш и всегда любил вставлять в разговор меткое еврейское слово и шутку. И говорил он зачастую с самоиронией, на что способны только мужественные люди. Как истинно великий человек, он был демократичен, прост и искренен, с незаурядным умом и бесконечным остроумием, что привлекало к нему людей.

Такие, как Таль, — это люди честные, скромные, которым элементарная порядочность не позволяет шагать по головам. Он выбирал друзей по своим принципам, и если иногда и отходил от них, то вынужденно, стремясь вернуться в мир, без которого жизнь была ему не жизнь, в мир волшебных больших шахмат.

Таль никогда не скрывал, что он еврей, любил вставлять в русскую речь еврейское словечко. Старался не унывать, часто улыбался, но даже при этом горечь не сходила с его лица.

Продолжалась опала. Уходили годы и силы, одолевали болезни, уменьшая шансы на успех в борьбе за шахматную корону, о возврате которой он непрестанно думал. Он мечтал, грезил сразиться за неё с самим Робертом Фишером, чувствуя в себе ещё не раскрытые возможности. Подсознание, независимо от его воли, рождало необычные шахматные идеи, и он ощущал неотвратимость уходящего времени. Таль старался заглушить душевную боль, словно предчувствовал, что далеко не все свои лучшие идеи ему суждено воплотить на шахматной доске.

Продолжение следует

Оцените пост

(голосовало: 1, средняя оценка: 1,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться