Фото: newslab.ru
Существует рассказ о золотоискателе, который, впервые воткнув заступ в грунт Клондайка, сразу наткнулся на самородок. Первой книгой, которую мне прочли, и единственной детской в нашем доме была «Приключения Буратино» А. Н. Толстого.
Не знаю, от кого она мне досталась. Книга была стара, почти вся распадалась на отдельные страницы. Картинки в ней до меня кто-то раскрасил карандашами. Эту книгу я помнил наизусть — мне читали её от начала до конца каждый день. Позже по «Приключениям Буратино» делали мультфильмы, игровой фильм, сериал. Были инсценировки для театра. Во всех в них финал книги был изменён и затушёван. В этом сокрытии хранился секрет. Смысл великого произведения Толстого должен был почему-то быть утаён от детей. Наверное, он не соответствовал советской педагогике.
Напомню: овладев Золотым ключиком и разгадав тайну дверцы, которую он открывал, Буратино с его друзьями проникли в потаённый мир. Там они узнали, что их жизни подобны игре в кукольном театре. И им необходимо найти себе в этом театре соответствующие каждому из них роли:
«— Ну а ты, ну а ты, Буратино, — спрашивали все. — Кем хочешь быть при театре?
— Чудаки, в комедии я буду играть самого себя…».
Да, найти себя и играть свою, принадлежащую только тебе роль — смысл кукольного театра, в котором мы все актёры.
В кукольном театре СССР, из которого бежал, и в который позже вернулся А. Н. Толстой, ни один из главных персонажей драмы не нашёл своего места и быстро покинул сцену. Это был театр мертвецов. Первый формальный глава страны Яков Свердлов погиб (об этом стали писать только недавно) в 33 года, идеолог и вождь её Ленин умер от раны, причинённой женщиной, в 53 года. Всех остальных вождей революции поубивал её Змей Горыныч Сталин (последнего — Троцкого — в 1940 году). Герои страны тоже дружно погибали: Чапаев, Щорс, Котовский, Лазо, Фрунзе. Последнего убил Сталин, как сообщил Борис Пильняк в «Повести непогашенной луны». За неё автор разоблачения был казнён.
Главная советская песня не оставляла творцам СССР надежды:
«Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это».
Всё же нескольким персонажам советской истории с мировыми именами удалось достойно отыграть свои роли. Хотя эти роли были омрачены унижениями, отложившимися на их образах.
Идеолог ВКП(б) и её второй человек после Змея Горыныча Жданов в январе 1948 года собрал композиторов в здании ЦК и в своей речи объяснил им, как нужно писать музыку. Среди собранных были всемирно известные композиторы Шостакович и Прокофьев.
Накануне этой речи в Минске по приказу Горыныча был убит Соломон Михоэлс. Шостакович прямо со Старой площади отправился на квартиру погибшего Михоэлса. Он сказал близким актёра: «Я ему завидую».
Через месяц было издано постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о музыке. Запретили к исполнению Шестую, Восьмую и Девятую симфонии Шостаковича, Шестую и Восьмую сонаты Прокофьева. На состоявшемся через два месяца съезде композиторов Шостакович прочёл составленное для него покаянное письмо. По его словам, «я читал это как презренный негодяй, паразит, марионетка, бумажная кукла на веревке!». Бумажная кукла на веревке — роль, отводившаяся в том театре Горыныча и величайшим гражданам страны.
Борис Пастернак вздохнул: «О боже, если бы они хотя бы молчали! Даже это было бы подвигом!» 10 лет спустя ему самому пришлось проходить через подобное испытание. 
Фото: youtube.com
Не миновал тот кукольный театр и шахматы. Величайшим шахматистом эпохи был Михаил Моисеевич Ботвинник (ММ). В 1938 году он победил наравне с Капабланкой в Ноттингеме — в величайшем турнире в истории, в котором играли 5 чемпионов мира. После той великой победы ММ подписал письмо благодарности Сталину, сообщая, что играл, как Сталин учил. Я слышал от ММ, что письмо составил Крыленко, а он согласился на подпись, надеясь спасти Крыленко — многолетнего покровителя шахмат. Также — гособвинителя на сталинских процессах 1935 — 1937 годов.
В 1952 году советская команда впервые участвовала во Всемирной шахматной олимпиаде, которая проходила в Хельсинки. Перед её началом руководители сообщили ММ, что он исключён из команды, как так по мнению её участников уровень его игры упал. Это было неслыханным оскорблением. ММ страшно обиделся на коллег. Десятилетия спустя я слышал от него жалобы на них. ММ поминал о том в мемуарах.
А от Смыслова, который через 4 года после того происшествия сменит на год Ботвинника в роли чемпиона мира, я слышал: «Неужели ММ действительно верил, что это шахматисты решили выпихнуть его из команды?». Конечно, верил. Иначе ему пришлось бы предположить, что для Сталина он был такой же марионеткой, «бумажной куклой на веревке», как и прочие граждане империи. Что Сталин не мог допустить в стране второго реального героя.
В годы «перестройки» ММ пришлось переоценивать свою жизнь, жизнь образцового советского гражданина. В интервью того времени он утверждал, что остаётся убеждённым коммунистом. Позже, почувствовав некую несуразность такой позиции, стал добавлять, что он коммунист в том же смысле, в каком и первый коммунист Иисус Христос. Такая вот у них первичная ячейка образовалась. Тот же персонаж — Иисус Христос появляется в загадочном и самом популярном романе советской литературы «Мастер и Маргарита» Булгакова, к обсуждению которого вернула его почитателей новая экранизация романа Александром Локшиным.
Театр марионеток, которым после своего рождения становился СССР, гениально представлен в ранних повестях Булгакова «Роковые Яйца» и «Собачье сердце». Но после переломного1930 года изменился СССР, изменилась его литература; изменился и Булгаков.
Черты Булгакова периода написания «Мастера» чутко назвала Анна Ахматова в строках, посвящённых памяти писателя:
«Вот это я тебе, взамен могильных роз,
Взамен кадильного куренья;
Ты так сурово жил и до конца донес
Великолепное презренье.
Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался,
И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался».
«Великолепное презренье», по-другому — мизантропия — обязательное качество писателя-сатирика. Эта ипостась личности автора «Мастера и Маргариты» проступает в образе одного из его супер-эго Воланда. Этот персонаж, наблюдая москвичей со сцены театра «Варьете», замечает: «Всё же они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…». В автобиографических зарисовках Булгакова квартирный вопрос занимает немало горьких страниц…
Фото: kulturologia.ru
Проводя в ходе театрального представления эксперименты над москвичами, «Воланд»-Булгаков демонстрирует немало злости. Несчастных москвичек, изголодавшихся по красивой одежде, супер-эго Булгакова за такое вполне естественное для женщин чувство заставляет метаться нагими по московской улице. Это молодой Окуджава времён «комсомольской богини» и странной мечты: «я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской», мог восхищаться: «Она в спецовочке, в такой промасленной, берет немыслимый такой на ней…». Реальные женщины желают выглядеть красиво.
Затем Воланд отправляет безответных работников филиала «зрелищной комиссии», которых всё время определяли в какие-то кружки, наказав за то спонтанным пением, в психлечебницу, а честного бухгалтера театра, подменив ему рубли на доллары, в КГБ. Здесь Воланд выступает не как «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» из эпиграфа романа, а как искусный провокатор.
Режиссёр Локшин не включил все эти события из романа в свой фильм. Да и вся ослепительная свита Воланда, эта дьявольская нечисть, у него скукожилась и потеряла очарование, преданное ей восхитительным юмором Булгакова, который «как никто шутил». Да и сам Воланд из величественного, всё понимающего Высшего существа, способного дискутировать «за завтраком» с Кантом, превратился в фильме в циничного немца, по дороге в Москву наверняка поучаствовавшего в Германии в создании нацистского движения.
Что осталось в фильме Локшина от романа, от чарующей фантазии Булгакова с Сатаном, помогающим Мастеру… всего-то покинуть тот немыслимый советский мир: «И гостью страшную ты сам к себе впустил /И с ней наедине остался»?
Москва в фильме — не реальная того времени, где, как пел Высоцкий, «На тридцать восемь комнаток — Всего одна уборная», а пародия на замысел Сатана по имени Сталин. Украшает её величественный 415-метровый Дворец Советов с венчающей его стометровой статуей Ленина. Насмешка, а не город.
Образ советской Москвы в фильме — зловещий, угрюмый, удушающий всё живое. Локшин создал иную версию романа, с другим языком, настроением (мрачным, без булгаковского юмора), да и с другим смыслом. Выражаясь языком несчастного конферансье из представления в театре «Варьете», Локшин «разоблачил» роман. Поэтому избежал провала, как все его кино— и театральные предшественники, бравшиеся за «Мастера и Маргариту».
Фактически проигнорировал Локшин линию Иешуа Га-Ноцри, чрезвычайно важную для Булгакова. Представляется, что отношения Иешуа с всесильным Понтием Пилатом — это другая версия отношений мастера с Воландом, она же Булгакова со Сталиным. Неограниченная, на грани с мистикой власть Сталина над жизнями подвластных ему подданных зачаровывала даже самых духовных его современников. Пастернак написал:
«За древней каменной стеной,
Живёт не человек — деянье.
Поступок ростом в шар земной».
В конце телефонной беседы со Сталиным о судьбе Мандельштама Пастернак попросил о встрече и разговоре. «О чем?», — спросил Сталин. «О жизни и смерти», — ответил Пастернак. Сталин повесил трубку.
Константин Паустовский в «Повести о жизни» живописал, как Булгаков развлекал своих близких рассказами о своих воображаемых беседах со Сталиным, очевидно, желанных для него. Некоторые из таких «бесед» сохранились в фольклоре.
Стремление к близости с властителем, от которого зависят людские жизни, демонстрирует в иерусалимской части романа Иешуа. Беседуя с Пилатом, Иешуа несколько заискивает перед тем: «Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя… Ты производишь впечатление очень умного человека». Как Пастернак и Булгаков, Иешуа тоже стремится к общению с владыкой.
Иешуа показывает, что знает о том, что люди — в некоем высшем смысле марионетки. На угрозу перерезать волосок, на котором висит его жизнь, Иешуа вопрошает: «Перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?».
Впрочем, власти Пилата хватает на то, и он утверждает смертный приговор Иешуа. Единственное одолжение прокуратора приговорённому: он не по-христиански подсылает убийцу к Иуде из Кириафа, донёсшему на Иешуа.
Последней строкой своей книги Мастер соединяет земного властителя жизней с мистическим, Пилата с Иешуа: «— Свободен! Свободен! Он ждет тебя!»… Человек в белом плаще с кровавым подбоем поднялся с кресла и что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется, и что он кричит. Видно было только, что вслед за своим верным стражем по лунной дороге (к ждущему его Иешуа) стремительно побежал и он».
В романе беседа Иешуа с земным властителем жизней, о которой просил Пастернак и мечтал Булгаков, состоится. Возможно, это проявление христианских сантиментов мастеров о всепрощении. Немыслимо представить такое единение с властителем у Мандельштама, несмотря на его формальное крещение определённо не христианина. Напротив, он излил в коротком стихе к «душегубцу и мужикоборцу» величайшее омерзение:
«Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища».
Нет в финале фильма христианского единения властителя и жертвы и в версии создателя его Локшина. Это — одна из причин успеха фильма.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
