Фрагмент российской почтовой марки 1999 года. Фото: Wikipedia / Andrei Sdobnikov
В конце 2019 г. ушёл из жизни Борис Петрович Панеях, известный математик, ранее московский, а впоследствии израильский, профессор знаменитого хайфского Техниона.
С конца 1991 г., когда я искал работу в Израиле, мне довелось с ним сначала познакомиться, а потом много лет общаться. Сначала в самом Технионе, где я провёл несколько месяцев в начале 1992 г., потом на разных встречах и конференциях. Вспоминаются не только израильские, но и, например, в Потсдаме или даже в Мельбурне или новозеландской столице Веллингтоне. Конечно, мы много говорили о математике, Борис Петрович пытался приохотить меня к «своим» задачам, но с самого начала его «потряс» мой шахматный уровень. Ведь он когда-то занимался, играл, вроде даже кандидатом был в далёком прошлом, а тут живой действующий (пусть и не шибко активно) кандидат в мастера. Он даже рвался «проверить» меня (и себя), но дальше слов дело не пошло.
Одной из важных тем наших разговоров была старая Москва вообще и его школа в частности. Ведь он учился в 186-й мужской (до какого-то момента) школе, расположенной в самом центре Москвы, в доме 10 Большого Каретного переулка. В этой же школе учился и Владимир Высоцкий, проживая тогда в том же Большом Каретном у отца и мачехи «мамы Жени». А две квартиры дома 15 того же переулка — 11-я и 15-я, — стали знаковыми в жизни молодого Высоцкого. В последней жили Утевские (с Утевским сыном Борис Петрович учился в одном классе, но об этом несколько позже), а в первой — Крижевские, а потом и женившийся на Инне Крижевской Левон Кочарян.
Борис Перович много раз обещал мне (точнее, откликался на мои увещевания и просьбы) записать свои воспоминания. Естественно, я настаивал только на «Высоцкой» части, но у Бориса Петовича мелькали идеи написать чуть ли не роман о той московской жизни. Увы, ни то, ни другое не осуществилось. Впрочем, нельзя сказать, что он совсем письменного следа в этом деле не оставил. В ныне закрытой израильской русскоязычной газете «Вести» от 29 августа 2013 г., в статье, посвященной его другу, узбекскому математику (точнее, механику) Зафару Усманову, в самом начале звучит очень информативная фраза: «Я окончил в мае 1953 года московскую школу номер 186 в Большом Каретном переулке, где успешно обучал будущую славу русской поэзии Володю Высоцкого левому хуку и сицилианской защите». Остальное в этом изложении — то, что удержала моя память из рассказов Бориса Петровича. Не дословно, естественно (хотя была, была у меня идейка заявиться к нему в гости — приглашался я многажды — с диктофоном и «вытрясти» ценные сведения; увы, ни по этому делу, ни в теннис поиграть я так и не собрался, В Технион по делам я не раз ездил, а «просто так» как-то не вышло), но факты моя память обычно довольно цепко удерживает.
Начну с того, как они вообще познакомились — ведь разница в несколько лет в школьные годы становится неодолимым препятствием для каких-либо отношений. Дело в том, что старшеклассника Бориса за какую-то провинность «сослали» пионервожатым то ли в 6-й, то ли в 7-й класс — как раз тот, где обучался Володя. А была у юного Володи кличка Боцман. До разговоров с Борисом Петровичем, да и после я никогда с этим фактом не сталкивался. Видимо, чем-то они друг другу подошли, потому что, похоже, Борис никому другому в том классе такого внимания не уделял.
Слова про сицилианскую защиту в несколько ином свете представляет рассказ Говорухина об истории создания Высоцким знаменитой дилогии о матче с Фишером.
Вспоминает Станислав Говорухин: «Однажды, незадолго до матча Спасский–Фишер (а точнее, в январе 1972 г.), мы отдыхали с ним в Болшево, в Доме творчества кинематографистов. Я стал объяснять: игра начинается с дебюта… начала бывают разные… например, королевский гамбит, староиндийская защита… Володя в шахматы не играл. Чтобы предостеречь его от ошибок в будущей песне, я рассказал, что любители, в отличие от профессионалов, называют ладью турой, слона — офицером… — Хватит! — сказал Володя. — Этого достаточно. Я обиделся. С таким шахматным багажом приступать к песне о шахматах?»
Гораздо ближе, видимо, к существу шахматных навыков воспоминание друга Высоцкого, Всеволода Абдулова: «Владимир Высоцкий редко играл в шахматы… и плохо. Но к шахматам относился с пиететом, был в курсе основных соревнований. В шахматах, как везде и всегда, его интересовало человеческое», — вспоминал его близкий друг, актер Всеволод Абдулов.
А вот что вспоминает один из «героев» песни Михаил Таль: «…Мало кто знает, что мы с ним сыграли две партии в шахматы. Я хорошо помню, что во второй я все время норовил предложить ничью… Песню, по-моему, я услышал вскоре после ее написания, Фишер со Спасским еще не сели тогда за шахматный столик. Реакция — колоссально!»
Думаю, что Говорухин не врёт. Просто Высоцкий сделал вид полного незнайки, чтобы не сбивать рассказчика, а самому каким-то образом погрузиться пусть не в шахматную, так в псевдошахматную атмосферу. Сродни тому, как он жил при включенном телевизоре, впитывая — не всегда осознанно и непосредственно — льющуюся информацию.
Отметим важнейший, по-моему, момент: песня была написана до матча Спасского с Фишером. И по сегодня многие авторы не знают об этом, связывая своими домыслами эти два события. А, может, и знают, да ради красного словца тасуют колоду событий по-своему. А мне кажется, что после матча песня в том виде, как она существует, не могла бы появиться. Это было бы похоже на избиение лежачего, что явно не вписывалось в кодекс поведения Высоцкого.
Ещё одну любовь Бориса — футбол — Высоцкий, видимо, не разделял. По крайней мере, никаких рассказов на эту тему я не слышал. Хотя о футболе — том, старом футболе — Б орис Петрович. говорил с удовольствием и даже с придыханием. Вспоминал, что у него самого на поле была постоянная функция — краёк. Так тогда называли в народе крайних нападающих. При его небольшом росте и огромном напоре это была как раз соответствующая позиция.
Между прочим, отношения Бориса с Утевским были натянутые. Борис Петрович вспоминал, что они как-то после уроков «стакнулись» во дворе школы, т.е. подрались. Но воспоминания Утевского, которые я ему подсунул, прочитал с интересом. Последняя встреча героев моего повествования произошла в 1958 г., важном для обоих. Случайная и короткая, на улице. Типа «Привет! — Привет!» Наверное, ещё какие-то слова были сказаны. Но каждый спешил по своим делам, каждый пошёл своей дорогой. Владимир к тому времени уже сменил инженерное обучение на театральное. Борис закончил университет с твёрдым намерением остаться в математике. Уже первый шаг — поступление в аспирантуру — был сопряжён с немалыми трудностями: государственный антисемитизм в разных проявлениях подутих по сравнению с 1953-м годом (кстати, именно в том году Борис столкнулся с ним во всей красе при поступлении в вуз), но полностью никогда не затихал. (Антисемитизм в математике — особая статья, примеры его просто разительны, но здесь не место углубляться в эти материи).
Поступление в аспирантуру далось с огромным трудом по вышеуказанным причинам. И всё же своё заметное место в математике Борис Петрович занял.
Как уже написано, Борис и Владимир больше не встречались, но все спектакли с участием Высоцкого Борис Петрович видел. Один из них был премьерой в середине 60-х. Пользуясь книгой об истории Театра на Таганке и его спектаклей, я подсказал Борису название спектакля и дату (если память мне не изменяет, речь шла о «10 днях, которые потрясли мир»; возможно, речь шла о премьерном спектакле 2 апреля 1965 г.).
Жаль, что приходится вспоминать воспоминания. Наверняка масса интересных подробностей исчезла навсегда. И это только один пример. А сколько их, обладателей драгоценных историй, не рассказавших, не написавших!
Илья ЛИФЛЯНД, isrageo.com
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
