В канун Песах — праздника освобождения из рабства — в Старом городе звучал иврит, английский, русский, идиш, французский и даже — португальский… Казалось, что у тебя на глазах реализуется мечта Теодора Герцля — евреи всего мира совершают восхождение в Иерусалим, чтобы влиться в кибуц галуйот — содружество братьев по крови.
— Йоси, ни на шаг не отставай от отца, а то забредешь, неровен час, на арабский рынок…, — напутствует рослая американка мальчика лет восьми.
— Если на меня нападут, позвоню в ФБР! — парирует эрудированный ребенок.
— А сейчас я проведу вас в небольшой музей, в котором выставлены крайне любопытные экспонаты периода Второго Храма, — доносится до меня мужской голос.
Оглядываюсь. В роли гида-добровольца — жизнерадостный кипастый сабра. За ним следует многолюдное семейство: стройная мама с младенцем в коляске, два мальчика лет пяти-шести, девочка-подросток. Отец, типичный обитатель Бруклина, немного говорит на иврите и пытается поддерживать контакт с проводником.
— Скажите, а скоро ли мы доберемся до Стены плача? Только ради этого и прилетели на Песах в Израиль.
— Осмотр музея не займет много времени — минут десять, — обещает гид.
Влившись в разноязыкую толпу, двигаюсь узкими улочками в направлении Храма. Даже если не знать, где находится Западная стена, эта вымощенная отполированными камнями мостовая все равно приведет в Храм. Потому что он – в душе каждого из нас. Просто многие из тех, кто родился и вырос в Израиле, воспринимают феномен Иерусалима буднично, как должное. А те, кто, как и мы с вами, совершил в Израиль восхождение или, подобно тысячам евреев-иностранцев, оказался на Земле Обетованной впервые, не устают восхищаться Вечным, как наша история и судьба, городом.
— Нет, ты только посмотри, Роберт: лестница ведет в подземелье! — восклицает (на сей раз — на чопорном оксфордском английском) пожилая леди. — Неужели это и есть древнеримский квартал Кардо?! Б-же, какой полумрак, какая прохлада! И колонны прекрасно сохранились.
— Дорогая, смею предположить, что они были реставрированы, — улыбается муж. – В любом случае, нет в мире города прекрасней, чем Иерусалим.
Для евреев диаспоры слово «Jerusalem» звучит как пароль. Если Лондон или Париж — Родина, то Иерусалим — Душа. Название Вечного города смакуют, его повторяют вновь и вновь, как волшебную мелодию или заклинание.
— Группа номер один, прошу всех собраться около пункта дежурства сотрудников сил безопасности! — разносится над толпой хорошо поставленный баритон русскоязычного гида.
— Маша, покрой голову косынкой!
— Фима, не забудь надеть кипу: Стена плача!
Пожилая женщина, похожая на школьную учительницу, смахивает нечаянно набежавшую слезу: «Сколько же лет я мечтала оказаться в Иерусалиме! Всю жизнь…»
Пока охранники трясут российских гостей, спускаюсь к Стене плача. Но что это?! Сегодня здесь справляют сразу несколько бармицв. И все — сефардские, совпавшие с Песах и весенним праздником Мимуна. Атмосфера – инопланетная, эйфорическая. Изящные дамы в ярких нарядах, мужчины в костюмах-тройках, кое-кто при галстуке. Значит — иностранцы. Гордые сабры галстуков не носят.
И вот уже толпа прекрасных дам (узкие юбки, светлые блузки, головы, покрытые узорчатыми вязаными накидками) бесстрашно взбирается на шаткие стулья, чтобы собственными глазами увидеть обряд, таинство которого совершается на мужской половине.
Несется над Старым городом глубокий и чистый звук шофара. Раввин читает молитву… Мужчины припадают к Стене, осторожно ощупывают каждую ее выбоину, целуют пропитанный солнцем, слезами и кровью камень. Каждый из них обращается к Всевышнему на своем родном языке — по-английски, по-французски, по-испански, по-русски. И просит — о своем, самом важном, самом сокровенном. И каждый вкладывает в эту мольбу столько светлой энергии, что, сливаясь в единый поток, она – многократно усиленная, всепланетная! — возносится ввысь. И образует ту ни с чем не сравнимую, чудодейственную, целительную, спасительную ауру, имя которой — Иерусалим.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
