Глухонемой пьяница

Моя «малая родина», столица Российской империи, не славится раввинскими именами — долгое время немногие иудеи имели право проживать близ престола. Так, в середине 1820-х в Питере обитало всего 370 евреев. Одно имя искупает сию скудность — рав Ицхак Блазер, «Ицеле Петербургер», бывший «духовным раввином» Петербурга в 1862-1879 годах. (Казённый раввин города в 1863-1875 годах, приглашённый из Риги А. Нойман, ничем, насколько мне ведомо, не прославился)

Были у этого Ицеле странные повадки — так, в течение 40 дней от начала месяца Элуль до Йом-Кипура он соблюдал «пост речи» — не говорил ни о чём, не связанным с молитвой или учёбой Торы. Однажды в Элуле его здоровье резко ухудшилось и пришлось ехать в Германию к знаменитому профессору — при осмотре рав не проронил ни слова. Доктор вежливо посочувствовал жене пациента — ведь ей, молодой и красивой женщине, пришлось выйти замуж за глухонемого старика! Другой обычай, нередкий в России и Ирландии: рав Ицеле буквально воспринимал требование напиться в Пурим так, чтобы уже невозможно было отличить «благословен Мордехай» от «проклят Аман». (Числовые значения — гематрии — этих оборотов одинаковы) Рав полагал, что напиваться должно до «не различения границ» — как принято выражаться, «до состояния Лота». С песней и танцем он гулял по городу, постепенно «исполняя заповедь», но при этом хватало сил на уроки ученикам и горькие сожаления о своём несовершенстве. В сем «нестандартном» для раввина состоянии отчётливо раскрывались перед окружающими глубина его мышления и возвышенность нравственных качеств.

Рав Ицхак родился первого Адара (6 февраля) 1837 года в предместье Вильнюса Шнипишкес, расположенном на берегу притока Немана реки Вилии (Нерис) в почтенной, но бедной семье. Его отец, рав Шломо, один из самых уважаемый людей в Вильне, в конце дней перебрался в Иерушалаим и там его именовали «рав Шломо Нееман (верный, надёжный) из Вильны». С ранних лет Ицхак проявил исключительные способности и необычайную усидчивость в учёбе. В 14 лет он опубликовал свой первый труд, в котором четырнадцатью путями разрешал сложнейшие вопросы трактата «Бава Кама» Вавилонского Талмуда — посвящённого имущественным отношениям и требующего широчайшей эрудиции и аналитических способностей.

В том же году он стал учеником основателя движения «еврейской этики» — Мусара рава Исраэля Салантера (1810-1883). Всё происходит вовремя, рав Салантер как раз тогда открыл свой Дом учения в виленском Заречье. Постепенно Ицеле выдвигается как один из наиболее приближенных учеников — вместе со своим другом на всю жизнь равом Нафтали Амстердамом (1832-1916) и равом Симхой-Зисселем-Зивом Бройде, будущим «Сабой (дедушкой) из Кельма» (1824-1998). Он — младший, но учёба шла на равных. С равом Нафтали Ицеле годами занимался вместе (в хевруте) в небольших местечках Литвы. Рассказывают, по обычаю того времени праведные женщины приносили юношам еду прямо на место учёбы; однажды еду не принесли, но друзья были так увлечены, что даже этого не заметили. В годы учёбы друзья не раз «уходили в изгнание» — в нищей одежде бродили они по дорогам Литвы, спали, когда приходилось, на скамейках в синагогах, питались подаянием, дожидаясь после вечерней молитвы, пригласит ли кто на Шаббат… За этим — желание выкорчевать гордыню, обрести смирение, почувствовать, что значит быть бедным и бесприютным — и так уподобиться бесприютной без Храма Шехине, Высшему Присутствию.

В 15 лет Ицхак женится на дочери рава Шмуэля Волка и перебирается в Ковно (Каунас) — туда перенёс ешиву рав Салантер, столкнувшись с противодействием в Вильне новому направлению. Рав Ицеле не собирался делать Тору источником заработка и стал обучаться ремеслу красильщика, считая, что оно оставляет достаточно времени для учёбы. Это полностью совпадало с позицией Учителя — «не делай себе из Торы лопату…» — но тут коса нашла на камень. Рав Салантер считал, что Ицеле пристала роль лидера и порекомендовал его в раввины возникавшей в те годы общины Санкт-Петербурга. В империи веяли ветры уже более либеральные, реформы воцарившегося с 1855 года Александра II делали жизнь евреев менее стеснённой, с конца 1850-х в Питер начали переселяться еврейские бизнесмены. Крупнейший банк России — банкирский дом Гинзбургов имел тесные связи с правительством (и финансовой империей Ротшильдов, и европейскими банками и правительствами) — он финансировал строительство и эксплуатацию российских железных дорог, сибирские прииски, одалживал деньги властям… Возглавлявший банк барон Гораций (Гирш) Гинзбург — правоверный и еврей и европейски образованный человек, друживший с философом В. Соловьёвым, Салтыковым-Щедриным, Тургеневым и т.д., сумел добиться разрешения на создание постоянной общины. А в 1870-м — и на построение Большой хоральной синагоги, законченной лишь в 1893. Сюда, в это центр богатеев, отставных кантонистов, «просветителей» и ассимиляции (крещёному еврею было значительно легче попасть в Петербург) угодил в 1862 году не знавший поначалу русского языка 25-летний раввин из «литовского Иерусалима» с его пока ещё почти стерильным климатом еврейской традиционности. Анекдотический случай: Ицеле поехал в Царское Село повидаться с тамошними евреями — и вдруг ему навстречу императорская свита с Самим во главе. Царю стало любопытно — что здесь делает благообразный молодой еврей? — а рав Ицхак порешил, что то полицейская проверка и на отсутствующем русском пытался втолковать царю, что он обитает не в Петербурге (ему ещё не успели выправить документы на проживание), а в Царском Селе. Император из объяснений понял, что рав — член царской семьи и иронично произнёс: «очень рад прибавлению в нашем семействе!». Просветители долго дразнили этим новичка.

В столице выработанные школой Мусара и в «лабораторных работах» — добровольных изгнаниях качества очень пригодились раввину. Он был начисто лишён высокомерия и чувства собственной важности, категорически не обижался на поношения, которыми «просветители» его снабжали, обладал непостижимыми терпением и сдержанностью, по доброму относился к людям, даже агрессивно ему противостоящим. При великих своих знаниях никогда их не выпячивал, предпочитая молчание там, где не было крайней необходимости или особенной пользы говорить.

Мне привелось читать разные его «биографии», часть пытается подогнать ангела под свой диапазон реакций. Вот пример: однажды в разгар споров вокруг движения Мусар, коего после смерти рава Салантера Ицеле стал признанным лидером, его пригласили в Ковно на собрание раввинов — противников Мусара в качестве ответчика. Долго выступали критикующие, обвиняя в создании новой секты — в конце Ицеле вежливо пожелал всем «спокойной ночи» и удалился. Пишут, что: «в 1897 году рав Блазер без аргументов писал в газете, что все слова «антимусарного» письма девяти раввинов противоречат Торе и тем подогрел конфликт». Отнюдь — он отзывался об оппонентах с уважением и не допускал при себе никакой резкой речи о них; повторял, что они «всё делают во имя небес». Когда возник вопрос о назначении главным раввином Ковно организатора и хозяина дома того собрания, строгого критика Мусара рава Цви Рабиновича, Ицеле первым подписал рекомендацию. Через годы он пригласит рава Цви провести свадьбу своей приёмной дочери. А ответ критикам — вышедшая в 1900 году книга «Ор Исраэль» (Свет Израиля), разъясняющая учение Мусар.

Другая клевета, поныне гуляющая по историческим материалам, что рав Блазер, бывший тогда руководителем Колеля Ковно и собиравший деньги на его деятельность, «распределял стипендии в пользу сторонников Мусара и рав Спектор за это отстранил его от руководства Колелем». Ровно наоборот, вот опубликованное в 1890 году письмо рава Спектора «Унижение Торы»: «Меня охватил ужас, когда я услышал о чудовищном унижении праведников, посвятивших себя служению еврейскому народу, о ложных обвинениях и измышлениях, которые распространяют ненавидящие Тору… Все, кто управляет Колелем — это люди духа, цельные и трепещущие перед Б-гом, далёкие от стремления к славе и желания наживы. Они осуществляют своё служение, несмотря на унижение и поругание, исключительно из любви к Торе и народу Израиля». Ушёл же тогда рав Ицеле из Колеля, чтобы избежать возникавших трений и, дабы умолкли сеятели розни, создал отдельный фонд для поддержки молодых последователей Мусара. Во избежание обострения отношений ешива «мусарников» переехала из собственного дома в другое здание (Синагогу Мясников), а на прежнем месте была открыта ешива противников Мусара «Кнессет Ицхак» (Собрание Ицхака). Ицеле оставил с трудом выстроенную систему распространения Торы — многие его ученики открывали колели в местах еврейского расселения по Империи, бюджет организации составлял гигантскую цифру в 100.000 рублей — дабы погасить разногласия в народе. Как нам сейчас его не хватает!

В Питере знания и духовная чистота Ицеле Петербургера стали широко известны — к нему обращались со сложными вопросами со всего мира. Ответы на них (респонсы) были опубликованы в сборнике «При Ицхак» (Плод Ицхака), удивившем даже выдающихся учёных Торы глубиной и оригинальностью мысли. К слову, с этим сборником связан характерный случай. Однажды на собрании мудрецов в Петербурге рав Йосеф-Дов Соловейчик («Бейт аЛеви», 1820-1892) поставил сложнейший вопрос, поднятый его сыном равом Хаимом «Брискером» (1853-1918). В конце оживлённой дискуссии, при которой молчание хранил только рав Ицеле, Бейт-Алеви предложил свой ответ, а затем ответ сына, восхитивший присутствующих. У рава Соловейчика возникли сомнения — так ли учён этот Ицеле? Чтобы удостовериться, дома открыл «При цадик»… и обнаружил там и свой, и своего сына ответы! Когда позднее рава Ицеле спросил ученик о причинах подобного поведения, ответ последовал: «Я что, жених, чтобы хвастаться своими знаниями?».

Да, о женихах. 35 лет прожил со своей женой рав Блазер — у них не было детей, но расстаться рав согласился, только когда она решила переехать в Иерушалаим и попросила о разводе, давая ему возможность заново жениться и иметь детей, о которых Ицеле страстно мечтал. Не оттого ли назвали его «Ицхаком» — в честь нашего праотца, ждавшего рождения двойняшек до своих 60 лет? Рав дал жене большую сумму денег (раввину столицы полагалась приличная зарплата, а деньги он не мотал и после ухода с поста) — и поддерживал бывшую жену до конца дней. Он женился на 24-летней вдове с четырьмя детьми, к которым относился ещё теплее и бережнее, чем к вскоре родившимся своим трём сыновьям и дочери. Требование Торы: особое внимание к сироте и вдове! Когда рав умирал, он извинился перед супругой: «может быть, я не был тебе хорошим мужем?» и добавил: «зато я был хорошим отцом».

Удивительно слышать, но рав получил от российского царя памятную награду «За деятельность на благо евреев России»! Александр II был, конечно, царём довольно либеральным, но — так ли царская власть беспокоилась о «благе евреев России»? Истинное величие духа способен увидеть человек со стороны,- порой ещё отчётливей, ведь у него нет мотивов для слепоты.

Ицеле нередко бывал в Гомеле, где жил тогда «Бааль Лешем», рав Шломо Элияшив (дед недавно покинувшего нас великого законоучителя рава Йосефа-Шалома Элияшива) — крупнейший знаток каббалы, о котором Хофец Хаим говорил, что: «Нужно стараться быть поближе к нему в этом мире — кто знает, сможем ли мы в Мире истины приблизиться к уровню, на котором будет обитать его душа?». Мусар называют «учением трепета» — уважение к мудрецам Торы и трепет перед ними были у рава Ицеле бесконечны.

Наконец Ицеле наскучила питерская жизнь — он отказывается от зарплат и привилегий и отбывает обратно в Литву, помочь стареющему Учителю в распространении идей Мусара. Знаете, что они в двух словах? Живое переживание. В эпоху тысячелетнего рассеяния, ослабления чувства и опасности поверхностности и «ритуальности», в отдалении от пророчества, Храма, Земли и явных её чудес — раз за разом возникают у нас непохожие друг на друга школы, общий корень которых — стремление к живой, переживаемой и непосредственной Торе.

Перед тем, как скакнуть дальше, приведу случай. Одной из головных болей рава Ицеле были разводные документы («геты») местных евреев: если что-то указано неверно, документ некошерен, а как правильно писать на иврите их европеизированные имена? Рава очень удручало, что ему приходилось даже ходить в церкви за документами по регистрации новорожденных. В Питер приехал великий Мальбим (1809-1879). Ицеле хотел заручиться мнением другого мудреца и часто обращался к Мальбиму с вопросами, никогда не демонстрируя уровень своих знаний (хотя при расхождениях полагался на своё понимание проблемы). Мальбим посчитал его малограмотным, стал отвечать кратко, а однажды, когда в доме находились виднейшие деятели общины Санкт-Петербурга, громко спросил пришедшего, «что его интересует на этот раз?», кратко ответил и сразу попрощался. Рав сказал, что «это был единственный случай, когда я испытал некоторую горечь обиды».

В 1880 году он становится главой только что созданного Колеля Ковно, в 1891 оставит эту должность — его безразличие к титулам было всеобъемлющим. Им открывались по России, Польше и в Литве «дома Мусара», откуда вышли сотни пронизанных трепетом перед Всевышним и стремлением к нравственному совершенству знатоков Торы. В то, что рассказывают о силе воздействия его уроков на сердца людей, трудно поверить. Короткие выступления — а он говорил мало, берёг слова и был очень осторожен в высказываниях,- помнили десятилетиями. Не попавшие внутрь стояли под открытыми окнами.

Вся жизнь его — на тему: «что в сердце, то в руках и на языке». К домработницам рав относился, как к членам семьи, ради бедных отказывался от своей пищи. Главной школой для учеников и окружающих была сама его жизнь.

В 1901 году его уговаривали принять пост главного раввина Иерушалаима — но не пустили обязанности и финансовые обстоятельства. В 1904, продав дом в Ковно, Ицеле со всей семьёй поднялся в Святую Землю. Стал главой колеля и Совета «Эц Хаим» (Древо жизни), принимал активное участие в жизни города, но от должности раввина Иерушалаима отказался наотрез. Заболел лёгочной болезнью, из прибрежного Яффо, куда направили врачи, вернулся через несколько дней. Собрал сыновей, попросил книгу великого каббалиста рава Элиягу Роголера «Яд Элиягу» (Рука Элиягу), где разъяснены обязанности последнего дня жизни, пояснил, что главное — покаянная молитва (видуй). Завершил дела и дал поручения по колелю, последние распоряжения семье о книгах и рукописях. Повелел не оплакивать себя ни близким, не ученикам — и в ясном сознании ушёл из мира 11 Ава (22 июля) 1907 года. За гробом шли десятки тысяч.

Со своим другом равом Хаимом Берлиным он условился, что тот, кто первый покинет мир, придёт к другому во сне. Через неделю после ухода Ицеле выполнил договор и рассказал, что «Небесный Суд вникает в каждую деталь прожитой жизни и особенно строго судит за грех злоречия. Но не отчаивайся, друг,- те, кто были скромными и смиренными, снисходительными и терпимыми, удостаиваются на небесах особого понимания».