«Есть люди — их немало, и они отнюдь не дураки, — которые искренне
полагают, что ассимиляция евреев есть единственное разумное решение
еврейского вопроса. Автор этой книги стоит на другом полюсе. Я уверен в том, что наша судьба — жить, и выжить, и сохранить свою древнюю и вечно юную самобытность до того благословенного дня, когда Г-сподь будет един и имя Его будет едино на всей земле. Я полагаю, что уничтожение еврейской культуры и еврейской веры было бы неизмеримой трагедией».
Герман Вук
18 мая в Палм-Спрингс, Калифорния, не дожив лишь десять дней до мафусаиловских 104, умер Герман Вук (Herman Wouk).
Лауреат Пулитцеровской премии, американский писатель, драматург (его пьесы с успехом шли на Бродвее), сценарист, радиоведущий.
Поразительный этот человек садился за письменный стол и когда ему перевалило за сто! В 102 года вышла в свет его последняя книга, где он в деталях расследует спорный статус Самарии и Иудеи.
Первый его роман вышел в свет в 1947 году. А иудеем Моисеева Закона он стал с середины 20-х. Работая на Бродвее, он до конца жизни исполнял все предписания иудаизма. Многие его коллеги не подозревали, что под свитером он носит малый талит.
В субботу, даже если на нее выпадала премьера его пьесы, автора ее на Бродвее никто не видел. Он в этот день был дома за шаббатним столом.
Пулитцеровскую премию он получил за исторический роман «Бунт на «Кайне» — американский бестселлер своего времени, экранизированный Голливудом. Есть у него и другие известные книги, среди которых монументальный двухтомник — роман о предыстории Второй Мировой Войны и о её развитии на всех фронтах мира «Winds of War and War and Remembrance», с особым упором на теме Катастрофы европейского еврейства. Еще он автор очаровательной повести о смышленом еврейском пацане из Бруклина «Городской мальчик».
В 1995 году, в Библиотеке Конгресса собрались американские историки, литераторы, издатели и критики, чтобы отметить 80-летний юбилей одного из самых высокочтимых исторических романистов Америки. На этом празднестве Герман Вук был провозглашен Американским Толстым.
Но моя любимая книга у него, как это ни странно, не принадлежит к жанру какой бы то ни было беллетристики. Она об иудаизме и его традициях. О еврейских праздниках, о еврейских ритуалах обрезания, бар-мицвы, свадьбы, интимной жизни, похорон.
Называется она — «Это-Бог-Мой» (This Is My God). Ну, это как бы «Шулхан арух» — кодекс практических законов иудаизма, но бесподобно прошитый юмором, с неожиданными примерами и прелестными отступлениями. Автор, сам будучи безупречно ортодоксальным евреем, никого не осуждает, не поучает, не апеллирует к чувству вины, как это нeредко свойственно соблюдающим, а без назиданий и нравоучений обращается к нам, секулярным евреям и к нашим детям, для которых она, собственно, и написана, чтобы рассказать, как прекрасна религия, привнесенная в этот мир нашими предками. Текст от начала до конца выдержан в какой-то поразительной тональности, и иронично-занимательной и поэтически-лиричной в одно и то же время.
Эта книга всегда на моей прикроватной тумбочке, и припадаю я к ней, пожалуй, чаще, чем к какой-либо другой из моей домашней библиотеки. Просто открываешь перед Песахом, к примеру, чтобы перечитать о «Песахе по Вуку», и дальше чешешь, не можешь остановиться.
Пока на земле останется хоть сотня евреев, эта удивительная книга будет переиздаваться.
«Зихроно ле враха.
Пусть душа его навеки пребудет в сонме живых».
Для него, эта традиционная строчка еврейской литургии, без сомнения стала реальностью. Для этого можно написать лишь одну книгу. Но она должна называться «Это-Бог-Мой».
Вот мой любимый отрывок из нее:
…И вот мы видим, как после тяжелого трудового дня, проведенного в
какой-нибудь конторе Рокфеллер-центра, этот человек шагает по Пятой
авеню, наслаждаясь вечерней прохладой и не торопясь нырять в метро или хватать такси, чтобы мчаться на вокзал. Мимо него по улице проходят двое людей: пожилой и молодой. Они явно из тех, кто сумел чудом выжить в гетто или в концлагере, где сотни тысяч других людей были уничтожены Гитлером. Тот, кто постарше, носит бороду, у него вьющиеся пейсы, на нем поношенная шляпа с широкими полями, длинный черный сюртук и черный галстук, хотя погода стоит теплая. Тот, кто помоложе, чисто выбрит и одет в обыкновенный костюм, какой носит большинство американцев, и все-таки он выглядит на этой улице не меньшим чужаком, чем его собеседник. У его шляпы — слишком широкие поля, и носит он ее как-то странно, сдвинув на затылок. На нем двубортный пиджак — и это в наше-то время, когда ни один человек, хоть сколько-нибудь отдаленно следящий за модой, даже в гроб не ляжет в двубортном пиджаке. У него помятые брюки, и они пузырятся на коленях. У него какой-то отсутствующий, блуждающий взгляд. Эти двое прохожих беседуют между собой на идиш и изрядно жестикулируют. И вот, когда эти два человека, которые, несомненно, евреи, проходят мимо нашего героя, все его существо возмущается. Он вопиет в душе (ибо громко вопить на улице неприлично): «Нет, я не один из вас! Если вы евреи, то я — не еврей!» И он чувствует себя особенно несчастным, ибо он знает, что даже если бы он затрубил в рог и прокричал это на весь свет, ничего бы не изменилось: он все-таки один из них. Но, кстати, почему? Что у него общего с этими людьми, принадлежащими к племени, о котором он знает очень мало, а хотел бы знать еще меньше? В нем сохранились какие-то детские воспоминания об атмосфере в доме его деда, и эти двое прохожих неприятно напоминают ему о суровости и скуке, которые царили в доме его деда. Его дед и бабка барахтались в паутине запретов, которые не позволяли им жить так, как все. Они соблюдали курьезные обычаи, которые даже не могли толком объяснить. Ну не глупо ли, что они не могли в субботу чиркнуть спичкой или щелкнуть выключателем, что они постоянно остерегались нежелательных ингредиентов у себя в пище, что они не доверяли и противопоставляли себя тем людям, которые жили не так, как они, или верили в другого бога. Наш герой очень неохотно ходил в детстве в гости к деду; а когда он уходил от деда, то выходил на улицу с тем же чувством, которое испытывает человек, выпущенный из тюрьмы. И если есть что-нибудь в этом изменчивом мире, в чем он уверен, так это то, что у него нет и никогда не будет ничего общего с этим мрачным призраком умершей культуры. Эти двое прохожих, которых он случайно встретил на Пятой авеню, оскорбляют его чувства не потому, что заставляют его чувствовать себя чуть-чуть чужаком в этом мире. Они оскорбляют его тем, что живут во второй половине двадцатого столетия, тем, что сохраняют свою мертвую культуру и демонстрируют ее ему, прогрессивному современному человеку, а также тем, что само их присутствие здесь, на Пятой авеню, есть доказательство его попыток похоронить какую-то часть своего наследия, хотя похоронить ее ему все равно не удастся. Они — его страшная тайна, которая постоянно напоминает ему о себе и не дает ему спокойно спать».
DIRECTV & AT&T. 155 Channels & 1000s of Shows/Movies On Demand (w/SELECT Package.) AT&T Internet 99 Percent Reliability. Unlimited Texts to 120 Countries w/AT&T Wireless.
Call 4 FREE Quote- 1-855-972-1400
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
