Семейная история: когда младшенькой нашей, Мирочке было 3-4-5, нравилось ей разглядывать портреты мудрецов на постерах. В особенности юную даму привлекал Хафец Хаим. Попалась ей как-то в лапки фотография моего зятя. Мирка долго всматривалась в неё и уверенно заключила: «дядя». Подумала ещё и констатировала: «не Хафец Хаим». Когда я поведал сие учёному зятю, тот со вздохом произнёс: «если бы она знала, как она права!».
Хафец Хаим — в народном еврейском сознании образец мудреца Торы. Это настолько очевидно, что даже оголтелые «евсеки» не могли сего не осознавать. Классический спектакль — таких немало «борцы с религиозным опиумом» ставили после Революции — высмеивал «нелепость законов Торы». Сюжет: еврейская армия собирается на войну, выходит коэн и объявляет: «Кто обручился с девушкой и не взял её в жёны — выйти из строя!». Несколько артистов суетливо перебегают через сцену. «Кто построил дом… Кто насадил виноградник…». Компания с каждой объявой редеет. Наконец, в полном соответствии с библейским текстом: «Кто робок сердцем…» — публика как ломанётся! В армии остаётся один, и это — Хофец Хаим. Все понимают, если изобразить, что и он сбежал — никто не поверит, пропадёт пропагандистский эффект. Знакомый раввин комментировал: «они правы, так бы всё бы и было. Только забывали добавить, что оставшийся (-еся) выходит на войну — и побеждает».
Возможно, лучшим названием для этой статьи было бы: «Преуменьшая себя». Хафец Хаим делал всё, что мог, чтобы не выделяться, избежать почестей. И — чтобы не обидеть, унизить или лишить пропитания кого бы-то ни было. Но по порядку.
Рав Исраэль-Меир Акоэн (паспортная фамилия Пупко) родился 11 Швата (6 февраля) 1838 года в литовском местечке Жейтеле. Википедия отчего-то приводит 1839 год и «белорусский город Дятлово». Так селение тоже называлось, но не в эти годы. Поскольку в ешиве его прозвали «илуй из Жейтеле», приходится констатировать правоту Козьмы Пруткова: «если (в интернете) на клетке слона написано «тигр», не верь глазам своим». Ещё Викочка зачем-то меняет имя отца: с Арье-Зеев на Арье-Лейб.
Биографы любят упоминать маму Добрушу — глубоко религиозную, праведную женщину, которая старалась избегать пустых разговоров («в одиночестве — чистая душа»), много читала и со слезами молилась, «чтобы сын вырос хорошим евреем». Говорят учителя, огромная сила в воспитании — молитвы мамы и бабушки.
Отец, выпускник Воложинской ешивы, где тогда собирались лучшие из лучших со всей Европы, сам учил сына. А когда ему исполнилось 10 лет, поехал с ним в Вильно. Вильнюс до Катастрофы евреи называли: «Иерушалаим шебаЛита».
Там Исраэль-Меир обучался у многих, в том числе — посещал лекции гаона рава Исраэля Салантера, которого всю жизнь считал своим учителем и нравственным для себя образцом.
Увы, через год отец умер в эпидемию холеры. Мальчик остался в Вильно в доме у рава Исраэля Гордона. Почему его там приютили? По милосердию, конечно, но и не только. Платой за проживание и питание являлось то, что Исраэль-Меир обучал сыновей рава,— уже в 11 лет он знал наизусть сотни листов Талмуда и на равных дискутировал с мудрецами.
В 15 лет Исраэль-Меир становится учеником маленькой ешивы под руководством молодого рава Нахума Шамаша, больше известного как «Нехумке (Нохемке) из Гродно». Всю жизнь рав Нехумке посвятил помощи бедными и обиженным, был образцом милосердия, смирения и миролюбия для многих.
А вот каков он был в Торе (по позднему рассказу самого Хафец Хаима). Рав Нахум по ночам запирался один в синагоге. Разок Исраэль-Меир спрятался под скамейкой… Подобный «обычай»: подглядывать за равом, чтобы перенять от него манеру жить — описан Талмудом. В полночь вошёл учитель и погрузился в чтение какой-то (кабалистической?) книги. И в синагоге вспыхнул огонь! Исраэль-Меир еле сдержался и не закричал «пожар!». Он заметил, что огонь какой-то необычный. Огонь горел до тех пор, пока рав Нахум не закрыл книгу.
Позже Хафец Хаим повесил на стене дома в Радине (Радунь) портрет рава Нехумке и учил детей во всём на него походить.
В Радине он оказался так: овдовев, Добруша через несколько лет вышла замуж за жителя Радина — и вскоре его дочь стала женой Исраэля-Меира. Хотя юному гению предлагали девушек из самых известных и состоятельных семей, он предпочёл послушаться матери, предложившей этот брак. И всю жизнь благословлял Создателя за выбор — жена его была истинной праведницей. Талмуд приводит историю, как рабби Акива сказал тысячам своих учеников: «Вся моя и ваша Тора — её (жены)». Вот что говорил, вторя ему, рав Исраэль-Меир: «Вся моя Тора— это её заслуга, ведь она взяла на себя весь наш быт».
Тесть (и приёмный отец) оставил молодым в приданное дом и несколько лет обеспечивал их, чтобы зять мог учиться, не отвлекаясь. Через 4 года Хафец Хаим неожиданно получает наследство после тёти — молодые покупают бакалейный магазин, в котором основную торговлю вела жена, а супруг выполнял работу бухгалтера и «машгиаха» — раввина, наблюдающего за тем, чтобы вся деятельность соответствовала законам Торы. Если возникали неясности с Законом при, скажем, каких-либо контрактах — Хафец Хаим обращался к мудрецам, несколько раз ездил для этого даже в Вильну, к раву Салантеру.
О, этот магазинчик! О нём столько написано… Кормил он семью, кормил — но в конце-концов не выдержал конкуренции со Всевышним и закрылся. Сейчас поясню.
Многим беднякам молодые помогали — отпускали в долг, а если видели, что тем нечем платить, долги списывали. Товар был всегда самого лучшего качества и по весьма умеренным ценам, а если находился в нём какой-либо недостаток, об этом предупреждали покупателей. Взвешивали с избытком… В общем, от покупателей не стало отбоя. Но другие бакалейщики — ведь так они разорятся! Сперва Хафец Хаим постановил открывать магазин только в утренние часы — публика тут же сообразила и повалила валом именно в это время. Затем, спасаясь от финансового успеха за счёт других, запечатали вход с улицы и оставили только со двора, для ближайших соседей. Нашего брата проведёшь?! Все пошли через двор. В итоге в 1870-м, синхронно Парижской Коммуне и рождению господина Ульянова-Ленина, магазинчик пришлось закрыть… А что оставалось делать? Торговать плохо он не умел, а хорошо — другие не выдерживали конкуренции.
Непросто даже среди наших мудрецов найти человека, который бы так кропотливо исполнял заповедь: «люби ближнего, как самого себя». И так избегал бы славы и известности. На старости Хафец Хаим даже объявления публиковал, когда в его дом потянулись паломники со всего мира — что он уже старый, слабый и больной, ничем помочь и толком посоветовать не может; мол, не тратьте время и деньги. Но люди-то знали, как работает его благословение! И чего стоит его слово… Всё равно от посетителей не было отбоя. И он принимал каждого, помогал, чем мог — а то ведь гость и взаправду зазря потратился! Между тем, ради заповеди гостеприимства он делал всё сам. Когда один из домашних предложил помочь, услышал ехидное: «тфиллин ты тоже за меня одевать будешь, чтобы мне легче было?».
Выпустив анонимно первую книгу, сам ездил с телегой по городам. Продавал только тем, о ком был уверен: прочтёт. Из себя изображал книгоношу, а если кто-то догадывался, что перед ним автор — быстро из этого места уезжал.
Ещё случай: в 1920-х большинство ешив спаслись на территории Польши и часто бедствовали от безденежья. 80-летний Хафец Хаим поехал по крупным польским городам для сбора средств в основанный им же фонд поддержки ешив. В каждом городе его встречали многотысячные толпы евреев. И Хафец Хаим часто плакал, утверждая, что люди ошибаются в нём и оказывают ему почести, которых он не достоин.
Гурский ребе Аарон-Мордехай говорил свои хасидам: «хотите посмотреть, что такое быть настоящим евреем? Поезжайте в Радин, там есть один такой еврей». Прежде он «того еврея» тестировал: когда в 1874-м вышла первая книга, по которой мы и зовём этого удивительного человека: «Хафец Хаим», о законах достойной речи, ребе прочёл её, оценил чрезвычайно высоко, но молвил: «да, а автор сам всё это соблюдает?». Иначе у книги нет святости. И послал учеников попытаться спровоцировать автора. Хафец Хаим был по натуре говорлив, никогда не становился отшельником и постоянно нёс на себе обязанности — по общине, по ешиве, которую открыл в Радине, по всемирной организации Агудат Исраэль, в создании которой принял самое живое участие… всего не перечислишь. И вот гости несколько часов пытались навести автора на сплетню, злоязычие, дурной намёк… Ничего не вышло, речь праведника была абсолютно чиста — как чисто его сердце. После «экзамена» глава гурских хасидов и проникся к Хафец Хаиму величайшим уважением.
Да, об уважении. Говорит мудрейший из людей царь Шломо, что «за тем, кто от славы убегает, слава гонится». Обратился как-то богач к ребе Симхе-Буниму: «Вот я убегаю от славы, а она всё за мной не гонится, почему?» — «А ты на бегу не оглядывайся» — парировал мудрец. Так вот, Хафец Хаим не оглядывался. Жил очень просто и довольно скудно (простая грубая мебель, такая же еда за семейным столом, никогда не одевал раввинских одежд, кепка и старенький потрепанный костюм…). Не включил в свою первую книгу восторженное предисловие рава Салантера, которое немедленно открыло бы книге все «еврейские двери» — посчитал его слишком хвалебным. Отпирался, когда его избирали на роль мудреца, законоучителя или судьи в споре: «идите, спросите у настоящих мудрецов!»…
В этом среди наших учителей он не одинок — скажем, из совсем недавних времён лидеры поколений: и Стайплер, и рав Шах, и рав Элияшив, и рав Штейман(…) жили в чрезвычайно скромных квартирках со старой мебелью, а о своём авторитете вспоминали только, если нужно было что-либо сделать для евреев Торы. Рассказывают, Хафец Хаим даже молился о том, чтобы окружающие его познаний в Торе не замечали.
Случай: один извозчик принял Хафец Хаима за оборванца и решил над ним подшутить: попросил на минутку выйти из телеги, хлестнул лошадей и ускакал. Хафец Хаим долго добирался пешком. Угадайте, что он сделал, дойдя наконец до города? Первым делом с большим трудом отыскал извозчика и заплатил ему за тот участок дороги, что проехал!
Сейчас уместно сказать, что в течении жизни он, ведя гигантскую благотворительную деятельность, ни разу сам никакой благотворительностью не пользовался. Даже будучи всемирно известен, когда любой еврей почёл бы за честь, если праведник у него остановится — он всегда, в своих многочисленных разъездах ставил условие, что заплатит за постой и ночлег. Иначе — искал другой приют.
Он вообще говорил, что в этом мире он странник, много ли человеку нужно в пути? (Помните у царя Давида: «пришелец и поселенец я на Земле») Думаю, он мог бы, подобно пророку Шмуэлю, собрать народ и вопросить: кому я должен? У кого я взял осла, когда ездил по своим или народным делам?..
О чём бы ни написать, всё будет обрывочно и недостаточно. И не только из-за долгой его жизни. Это был — Человек. Всё, что он делал — было по-настоящему. Учился — так, что жалел даже о времени, затраченном на нужды народа, тем более на свои нужды. Учил — многие его ученики стали главами поколения. По сей день существует система ешив «Хафец Хаим», а его радинская ешива, открытая в 1869 году, постепенно стала одной из лучших в мире. Сперва она помещалась в его доме, потом в соседней синагоге; жена на всех готовила, а Хафец Хаим заботился о каждом студенте — настолько, что еженощно «прокрадывался» в учебный зал, где на лавках спали ученики, и раскладывал по местам книги, дабы наутро их легче было найти. Ну а уж если собрать воедино суммы, которые он раздобыл в течение жизни — на ешивы, на бедняков, на восстановление своего дважды сгоревшего города… даже польские ксендзы приводили его в пример прихожанам, говоря об обязанности быть милосердным и помогать несчастным… — какого государства это будет валовым доходом?
О щепетильности в делах? Однажды, прилично отъехав от Радина, он вспомнил, что забыл заплатить портному. Вернулся (хотя поездка была бы недолгой)… Продавая свои книги — он сам занимался изданием, дабы избежать ошибок, ведь в книгах расположены законодательные постановления,- нанимал специальных «проверщиков», чтобы не оказалось, что какая-то книга попорчена или неправильно сброшюрована и купившего её «обворовали»! Без штампа «проверки» книга не продавалась.
Хафец Хаим не принимал на себя и тем более не предлагал другим «устрожений» в Законе; он говорил: «дай Б-г нам выполнить хотя бы то, что положено». Когда я писал статью о разговорах в синагоге и искал оправдания для нашей любящей размахивать руками публики, самым «лёгким» с адвокатской точки зрения оказался подход Хафец Хаима, уменьшивший строгость запрета даже по отношению к самому «мягкому» из имевшихся до того подходов — Рамбана. Он смотрел на людей добрым, сочувствующим взглядом, понимал тяжесть их жизненных испытаний и умел находить в законе возможности облегчить, где позволительно, их ношу.
Аналог — автор книги «Зоар», великий тайноведец рабби Шимон бар Йохай, представитель, между прочим, весьма требовательной «школы Шамая»: в большинстве талмудических случаев область запрета по мнению рабби Шимона меньше, а область разрешённого больше, чем по словам других мудрецов. Слышал я на лекции, что: «поэтому рабби Шимон и есть учитель всего нашего народа».
При этом — с невероятной скрупулёзностью исполнял Хафец Хаим сам и анализировал в своих трудах мельчайшие детали Закона! Над своим основополагающим трудом Мишна Брура — комментария к части главного нашего Кодекса «Шульхан Арух» — Хафец Хаим работал 28 лет! Столько же, как и автор самого кодекса рав Йосиф Каро и рабби Моше Исерлис — автор «Мапа», ашкеназского дополнения к Кодексу.
Всё, что он написал — а это минимум 30 томов — было и осталось предельно актуальным: праведник знал, что людям особенно необходимо. Может быть, оттого, что со Всевышним у него отношения были, как у сына с любимым отцом?
Хафец Хаим ощущал с Творцом особую, личную, интимную и тесную связь. По свидетельству близко знавших его людей, он молился, обращаясь к Всевышнему, как маленький ребёнок к отцу, добавляя просьбы и сердечные признания на своём разговорном языке — идише…
Перечислить даже телеграфным стилем то добро, которое он сотворил своему народу — не удастся. Однажды рав Салантер произнёс на уроке, что книга о законах достойной речи сейчас евреям особенно необходима — и Исраэль-Меир воспринял это как приказ. Отсюда «имя» — Хафец Хаим, «Ищущий Жизни». «Мишна Брура» — принятый всем нашим народом алахический кодекс, для большинства ашкеназских общин её решения окончательные. Множество существующих у нас благотворительных фондов — в немалой степени в заслугу его деятельности по их созданию и распространению. И — на основе законов его книги «Аhават хесед» («Любовь к милосердию»). Законы воинской службы, правила обращения евреев с глазами в нынешнем распустившемся мире, законы для евреев, переезжающих в дальние страны, законы скромности… всего не перечислишь.
Хафец Хаим знал о будущем столько, что едва ли мы, кто немало из этого будущего называет «прошлым» и «настоящим», способны себе вообразить. Он предсказал (чётко, без туманных катренов в духе Нострадамуса) Вторую Мировую войну и Холокост и что «в Сионе будет спасение». Предупредил, что уцелеет часть народа, но, увы, далеко не весь. Назвал срок жизни СССР (около 70 лет) — в начале 20-х. Предупредил о послевоенном разгуле безбожия, назвав его духовной «Третьей Мировой войной» (против Б-жественного миропорядка)…
Всевышний забрал его из мира 24 элула (15 сентября) 1933 года — я пишу о нём в еврейскую годовщину того дня. Как забрал праведного Лемеха перед самым Потопом…
Большинстве евреев Радина погибли в Холокост. Но вот небольшое чудо: 11 мая 1942 нацисты и местные жандармы с полицаями проводили «акцию» — уничтожение жителей радинского гетто. Безоружные люди бросились на мерзавцев, убили нескольких — и хотя из восставших нацисты перестреляли человек 20, остальные бежали в леса, многие стали партизанами. Оставшихся подонки уничтожили поголовно.
После войны евреи хотели перевести прах Хафец Хаима на Масличную гору в Иерусалиме. Однако местные поляки, отнюдь не все из которых при геноциде сочувствовали своим еврейским соседям, категорически воспротивились. Они заявили, что из всей округи только Радунь (Радин) осталась неразрушенной — и несомненно потому, что её оберегала могила праведника. «Мы не можем оставаться без такой защиты!».
А мы?
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
