Человеку западной культуры, наверное, странно было слышать, что годовщину Великого Октября советский народ праздновал в ноябре, а годовщину Февральской революции — в марте. Но такова уж самобытная Россия, волею судеб отставшая от хода времени. Если и догоняет, то с неохотой, а глаза при этом то вперед, то назад. В Советской России еще при Ленине годовщину Февральской буржуазно-демократической революции, исторически как бы пролога революции пролетарской, праздновали 12 марта. Потом же, словами А. И. Солженицына, «в СССР всякая память о Февральской революции была тщательно закрыта и затоптана».
Так или не так, но через 90 лет в России про Февраль 1917-го вспомнили с неожиданной заинтересованностью. Будто вчера это было, будто еще не поздно что-то изменить и подправить. Увы, давно уже нельзя ничего изменить. Так в чем же смысл возобновившихся дебатов? Почему о делах давно минувших дней заговорили сегодня в аспекте актуальности? Гегель, помним, заметил, что история повторяется дважды, к чему Маркс добавил, что, мол, первый раз как трагедия, а второй раз как фарс. Мы же видим, что и не дважды она может повториться, а столько раз, сколько ей будет угодно, и не обязательно как фарс, вполне может снова обернуться трагедией. Оттого и обретают смысл дебаты, широко развернувшиеся там после публикации в «Российской газете» 27 февраля с. г. статьи Александра Солженицына «Размышления над Февральской революцией».
Статья, как сообщается, писалась с 1980 по 1983 год в виде обзорных глав к узлам многотомного «Красного колеса», а теперь оказалась востребованной. Она представлена в газете, предназначенной для публикации важных правительственных документов, то есть именно таким подразумевается нынешний статус этой статьи. Это неспроста, ее идеологические установки становятся элементом осуществляемой ныне политтехнологии.
Постараюсь представить работу Александра Исаевича нашим читателям в самом кратком тезисном пересказе, поскольку ее объем раз в 7-8 превышает отведенное мне (и мною запрашиваемое) место в газете. Она состоит из четырех частей: «Природа бескровной (23 — 27 февраля 1917)», «Крушенье в три дня (28 февраля — 2 марта)», «Где революция (3 — 9 марта)», «Причины и суть этой революции (после 10 марта 1917)». Представленные факты и размышления над ними Солженицына вызывают определенный интерес.
Уже в самом начале: «Три монархиста, порешившие Распутина для спасения короны и династии, вступили уверенными ногами на ту зыбь, которою так часто обманывает нас историческая видимость: последствия наших самых несомненных действий вдруг проявляются противоположно нашим ожиданиям. Казалось, худшие ненавистники российской монархии не могли бы в казнь ей придумать язвы такой броской, как фигура Распутина… Но стерев эту язву — только дали неуклонный ход дальнейшему разрушению. Убийство, как действие предметное, было замечено куда шире того круга, который считался общественным мнением».
Верно, однако теперь-то легко судить! А что было бы, если бы Распутина не порешили? Нечаянно вымолвленная формула Черномырдина «хотели как лучше, а получилось, как всегда» подходит к любому событию прошлого. И у князя Юсупова иначе получиться не могло (я читал его мемуары), и соучастник этой акции черносотенец Пуришкевич был задействован не просто как умеющий стрелять, а как коллега самого монарха по «Союзу русского народа». Кстати, эта знаменитая организация, взявшаяся «спасать Россию», а на деле поспособствовавшая ее развалу, в рассматриваемой статье ни словом не упомянута.
«Именно Февраль, — пишет Солженицын, — трагически изменил не только судьбу России, но и ход всемирной истории». Ответственность за революцию автор «Размышлений» возлагает главным образом на «рокового монарха» Николая II: «На что употребил он 22 года своей беспредельной власти? Как же можно было с такой поразительно последовательной слепотой — на все государственные посты изыскивать только худших и только ненадежных?.. Ему была вверена эта страна — наследием, традицией и Богом — и уже поэтому он отвечает за происшедшую революцию больше всех… Слабый царь, он предал нас».
Я воспринимаю написанное Солженицыным не только в том смысле, который он сам в этот текст вкладывал, но еще и в том возможном его значении, ради которого теперь предпринята его публикация и популяризация огромным тиражом. Поэтому параллельно с читаемым слышится от инициаторов публикации нечто потаенное: «Не уходите, Владимир Владимирович, не проявляйте слабости, не предавайте нас, оставайтесь на третий срок, на четвертый, перепишем Конституцию, можем даже и монархию возродить, только лучше назовём ее принципатом!».
Напомню, в статье «Что такое принципат? О выборе Россией будущего государственного устройства», опубликованной в июне прошлого года («Реклама» № 23), я рассуждал о разработке «Проект «Россия», появившейся на сайте ветеранов спецслужб Санкт-Петербурга. Демократия в этом проекте категорически отвергалась, а выборы правителя предполагались особым элитным Собором, причем не через 4 года, не через 8, а через 30 — 50 лет. Идею принципата питерские чекисты отыскали в истории Древнего Рима, где уже начиная с 27 года до н. э., при сохранении внешних признаков республики, фактически правил один человек (princeps — по-латыни первый). За ним, впрочем, был второй, третий и т. д. — теперь эта иерархия зовется вертикалью власти. Неплохая, в общем-то, модель, но в прошлом она всегда вырождалась в тиранию.
Вернемся к тексту Солженицына. «Всё назревание революции, — он пишет, — было не в военных, не в экономических затруднениях как таковых, но — в интеллигентском ожесточении многих десятилетий, никогда не пересиленном властью… Накал ненависти между образованным классом и властью… создавал лишь истребительный потенциал уничтожения».
Ах, эти интеллигенты, ненавидящие власть, образованцы, очкарики чертовы! «Я бы всех этих бумагомарак! У, щелкопёры, либералы проклятые! Чертово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стёр вас всех да чёрту в подкладку!» (это уже, конечно, не Солженицын, это городничий из «Ревизора»).
«Размышления» Солженицына вызвали массу комментариев и споров. Дискутируют историки и политики, зависимые от власти и независимые, либералы и державники, сторонники западной модели развития и приверженцы самобытности. Всего мне в этом обзоре не охватить. Выборочно остановлюсь лишь на первом обмене мнениями, состоявшемся при презентации работы А. И. Солженицына в редакции «Российской газеты».
Самого автора и его работу представляла его супруга, а в последнее время и редактор его публикаций, Наталья Солженицына. Она подробно рассказала, откуда взялся и как «склубился» этот текст, после чего выразила надежду, что его со всеобщей помощью «мы как-то начнем вдвигать в широкое сознание», ибо: «Мы так все летим кувырком, и многие из нас под гору. И надо как-то цепляться. Некогда понимать, что было 90 лет назад. Тем не менее это необходимо. Потому что и в нашу перестройку мы повторили целый ряд ошибок Февраля. Как власть, так и общество повторили их. Потому что Февральская революция, в конце концов, была некоторым завершением столетней дуэли между властью и обществом, которую власть как бы проиграла, но и общество не выиграло».
С тем, что общество не выиграло, не согласился Андрей Сахаров (тезка ученого, правозащитника — Андрея Сахарова), директор академического Института российской истории: «Если коротко говорить о смысле Февральской революции, то, во-первых, она, а точнее, Временное правительство, впервые провозгласило Россию республикой. Это было великое событие в истории страны. А сама Февральская революция началась полной амнистией политических заключенных и отменой смертной казни. Свобода слова, печати, союзов, собраний, стачек, отмена сословных, вероисповедальных, национальных ограничений, подготовка Учредительного собрания на основе всеобщего равного прямого тайного голосования — это все свободы и достижения, которых Россия не знала… Россия, по общему мнению тогдашних политиков,.. стала самой свободной страной в мире… Февральская революция практически поставила точку в том длинном ряду дуэлей между обществом и властью, о котором говорила здесь Наталья Дмитриевна Солженицына. Начиная с реформаторов XVIII века — Сперанского, великих реформ 60-х годов, попыток 1905-1907 годов — сдвинуть Россию вперед, на пути гражданского правового общества удавалось только частично. А Февральская революция открыла простор для всего этого. Она действительно сделала страну свободной, демократической буржуазной республикой, сохраняя основные рычаги цивилизационного развития мира — рыночную экономику, частную собственность, уважение прав и свобод личности. Я думаю, что мы должны уже по новому стилю праздновать в России победу Февральской революции и всемерно подчеркивать это великое событие в нашей российской истории».
Прошу прощения за долгое цитирование, но никак не мог сделать его короче, ибо очень уж верно всё сказано. Более того, процитирую мнение историка дальше: «Если мы здраво оценим нашу сегодняшнюю жизнь, то увидим, что и сегодня идеалы, провозглашенные Сперанским и другими реформаторами, а также Февральской революцией, у нас до сих пор еще не проведены в жизнь, не осуществлены… Мы только на пути к этому и многого еще не достигли. И именно Февральская революция явилась историческим провозвестником всех тех событий, которые грянули в конце ХХ века. В 90-е годы практически мы вернулись к февралю 1917-го и от него начали движение и — хорошо ли, плохо ли — продолжаем его сегодня».
А вот продолжать это движение дальше или повернуть назад? Именно так уже, похоже, ставится в России вопрос, и если спросить Солженицына, то скажет, пожалуй, что лучше вернуться назад, к той «России, которую мы потеряли» в феврале 1917-го, только царя бы не такого кроткого! В противовес слабому царю Николаю Второму Солженицын с пиететом называет крепкого духом прадеда его Николая Первого, да и других достойных царей романовской династии. В другом месте «Размышлений» он один раз даже и Сталина вспомнил, причем, к удивлению, отнюдь не в негативном плане.
Не задерживаясь более на деталях «Размышлений», в заключение коснусь вопроса, который сам собой возникает в связи с их публикацией: чем похожи или непохожи уроки февраля 1917-го и августа 1991-го? Очень интересно на этот вопрос ответила на радио «Свобода» Наталья Солженицына: «Я бы сказала так: когда лагерь вдруг становится свободной зоной, но вам не дают денег на то, чтобы уехать оттуда, пайку, чтобы прожить ближайшие хотя бы день-два, кто берет власть в этой освободившейся зоне? Паханы. Вот это и случилось».
Не правда ли, будто не она это сказала, а сам Александр Исаевич, бывший лагерный зэк, знающий, что такое пайка, и видавший паханов. Он, значит, полагает, что в начале 90-х годов власть в стране взяли какие-то паханы. Иначе говоря, верховоды зэков из уголовного мира. Но «наши лидеры перестройки, люди, которые вели страну в начале 90-х годов» (это именно о них говорила жена писателя) были отнюдь не из зэков, а из прежней партийно-советской номенклатуры, правда, перестроившиеся. «Свободной зоной» тогда стала вся страна, а «освободившимися зэками», условно говоря, почувствовали себя ее граждане. Но от них мало что тогда зависело — ну, митинговали, сбросили «железного Феликса» на Лубянке, тем и закончилась эйфория. Да и «прорабы перестройки» не преуспели. А почему?
Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся к образу лагеря, который, как сказала Наталья Дмитриевна, «вдруг становится свободной зоной». Кто же на самом деле взял там власть? Паханы? Нет, конечно, не паханы. Власть осталась прежняя. Она у охранников. Сперва они, правда, растерялись, но не надолго. Революции в 90-х не случилось, и в этом суть.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
