Война. Папа ушёл добровольцем на фронт. В письме к маме он писал, чтобы мама с нами (я и сестра) эвакуировались, так как немцы убивают евреев. Получив это письмо, мама поехала к родственникам в посёлок за советом. Маме не поверили, сказали: это коммунистическая пропаганда.
Несколько лет назад я представил в институт «Яд Вашем» две книги о зверствах нацистов на оккупированной территории в Днепропетровской области. Среди жертв упоминается и это местечко, где в июле 1942 года немцы расстреляли всех жителей…
Когда я бываю в Украине — обязательно посещаю это место, где похоронены 1200 человек (старики, женщины, дети).
Итак, мы эвакуировались на Северный Кавказ, где нас и застала война.
Небольшая станица. По улицам расклеены объявления, где указаны время и место сбора евреев, которые потом будут отправлены в Краснодар, а оттуда на поселение в Германию.
Начали подходить чёрные цельнометаллические закрытые машины. Люди на площади ещё не знали, что это были «душегубки». Когда собравшиеся об этом узнали — началась паника.
В этот момент из толпы местных жителей, что приехали на подводах за еврейским скарбом, вырвалась женщина, у которой мы квартировали, с криком бросилась ко мне, схватила в охапку и возвратилась в толпу к своей бричке. На ходу она крикнула маме, чтобы та с сестрой бежали за ней.
Прошло более семидесяти лет, но я до сих пор слышу женский крик: «Ривка, отдай мне мальца»!
Мы попали в Баку. Но и там уже было неспокойно. Нас погрузили на танкер, и мы поплыли в Красноводск. На середине пути танкер начали обстреливать. Из воды поднимались фонтанчики, как во время дождя. Потом послышался мелкий стук, словно рассыпали горох. Началась паника. И тут какая-то незнакомая маме женщина накрыла меня своим телом. Об этом мне позже рассказала мама. И ведь у этой спасительницы тоже рядом были дети!
Как понять женскую душу…
Весна 1945 года. Война закончилась.
Наш дом стоял у дороги, и день и ночь мимо шли войска с фронта. По обеим сторонам дороги стояли матери, надеясь увидеть в строю знакомые лица…
Нас, детей, отсылали на улицу с наставлениями: «Может, увидишь папу». Многие из нас папу и в лицо-то не знали. И пацаны старались угадать: может, вот он — папа!
Солдаты брали нас на руки. Плакали. Что-то нам дарили. У многих из нас появились губные гармошки, немецкие кресты.
Солдаты всё шли и шли. Но папы не было. Папа погиб в мае 42-го под Керчью…
И вот наступило 1 сентября 1945 года. Я пошёл в первый класс.
Что это был за сентябрь? Голодный год. Мама с утра до ночи на работе. И я, предоставленный сам себе, проводил дни на рынке. Продавал папиросы, помогал продавцам, инвалидам. Это помогало подкормиться.
Местная шпана меня приметила. Предложили «работу». Я стал последним в цепочке, когда сдёрнутая с головы шапка передавалась из рук в руки, а я должен был с нею убежать с рынка. От реализации «товара» мне что-то перепадало.
Но однажды этой «работе» пришёл конец. Было всё как обычно. И сорванная шапка была уже у меня в руках, и я побежал с ней. А на выходе оглянулся: почти на опустевшей базарной площади стоял пацан чуть старше меня и плакал.
Я представил на миг, что с ним будет, как он пойдёт домой. Ведь и зима на дворе. Я вернулся и отдал ему шапку…
Я ждал теперь для себя самого плохого от «пахана».
Но он отозвал меня в сторону и сказал:
«У тебя, сынок, доброе сердце. Ты не будешь вором».
Уже позже я узнал, что он воевал, был ранен. Потерял всю семью. Такая вот судьба…
Моя учёба, конечно, не шла. Меня оставили вначале на «осень», а потом на второй год. Ничего этого я не знал, и в сентябре снова пришёл в школу, и на линейке встал в свой класс. Учительница начала перекличку:
«Альтман, Айзинбуд, Габай, Лившиц, Цундер…».
Она посмотрела на нас:
«Синагога какая-то!».
Потом лицо её оживилось:
«Сахно, Стецюк, Голобородько…».
Перекличка закончилась, а меня в списках нет. Учительница и дети ушли.
Потом она вернулась. Сказала, где теперь мой класс. Но запомнились те несколько минут, когда посреди огромной площади стоит одинокий еврейский мальчишка с остриженной головой, в пальтишке, перешитом из немецкой шинели. На ногах — «гуни» (калоши из автомобильной камеры). Стоит и плачет. Плачет от обиды, от первого горя в маленькой своей жизни: второгодник!
Впереди большая жизнь, и много разного будет в ней. Но, как вчера, помнятся и первые обиды, и радости её…
Илья САНКИН, Израиль
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
