Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
…
Настанет день и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Р.Гамзатов
Это было в Тбилиси 7 января 1993 года. Мне опять стало плохо на улице. В доме и на улице был страшнейший холод. Жена послала меня купить мяса. Вдруг я почувствовал себя точно так же, как во время первого инфаркта. В нашем доме не было телефона. Невозможно было вызвать «скорую помощь», которая, впрочем, в городе и не работала. Мы жили на возвышенности. Лежал глубокий снег, машины не ездили, так что мы были отрезаны от города.
Лишь на следующее утро жена дозвонилась до моего брата. Тот прислал машину, и его помощник Зураб непонятно как сумел доставить меня в больницу. Первая кардиограмма не показала никаких отклонений.
Я был в больнице, ходил и не думал, что это инфаркт. Меня оставили в больнице на всякий случай. На шестой день зашла моя врач и сказала, что инфаркт подтвердился. Я сильно плакал: ведь мне ещё не было пятидесяти, я ещё вообще не жил. Только начал, посещая субботние трапезы, понимать, что такое жизнь. И хотел, чтобы мне хотя бы дали шанс вернуться к Б-гу!
Поймите, я боялся не смерти. Хотя женщина с косой уже стучалась в мои двери. Почему-то люди не так уж боятся смерти, а продолжают погоню за синицей счастья в руках. Не думая о журавле в небе,- и поэтому синица и журавль чаще всего ладят между собой, как журавль и лисица в басне Крылова.
Люди обманывают себя до последних секунд а иногда даже при входе в ад. Они думают, что на самом деле они не умрут, а просто заснут и продолжат жизнь в детях, внуках (наиболее часто встречающийся в мое время обман), в том деле, которое кто-то продолжит, в родине, стихах, памяти, музыке, любви…
Но иногда наступают минуты, когда понимаешь, что ты не просто умрешь, а умрешь «навсегда. Меня испугало слово «карет» — истребление души. Не то что я бы думал, что успею изменить свою жить. Я был уверен, что остались считанные дни. Учитывая уровень тогдашней грузинской медицины и мои диагнозы, это была горькая правда. Я пытался не продлить свою жизнь, а просто хотел получить право на новую попытку спасти свою душу. Найти своё место в журавлиной стае.
Такие мысли теснились в моей голове. Я попросил брата принести мне какую-нибудь книгу. Он принес книгу рава Десслера в переводе на русский язык. Я открыл её на какой-то странице — и вдруг мне всё стало ясно: там было написано о злодее, которому плохо. «Это же я»,– подумалось мне. И вдруг понял: я, еврей, всю жизнь жил как нееврей, и поэтому мне всю жизнь было плохо. Надев на больничной койке кипу, я стал молиться и учиться на русском языке. И забыл о болезни.
Весть о еврее, который молится, разнеслась по больнице. Стали приходить неевреи и просить: «Ты умеешь молиться! Помолись за меня тоже». Говорят, в больнице не бывает атеистов. Во всяком случае, во время моей молитвы замолкали даже самые тяжёлые больные. Особенно ко мне привязался безнадёжно больной двадцатилетний мальчик Гела. Меня посещала дочка. Он был влюблён в неё. «Если поправимся, возьмёшь меня зятем?» – спросил он меня. Отказать ему было невозможно.
Через месяц я выписался. А ещё через месяц пришел туда на обследование. Мне передали подарок Гелы – носки. Жене сказали, что мальчик уже дома. Только через год я узнал его последние слова: «Передайте подарок Марату и не говорите, что я умираю. Он расстроится, а ему вредно». Кстати, из моей палаты только я и выжил. До сих пор упрекаю себя. Видно, плохо молился.
Много лет, перечитывая этот рассказ, вспоминаю слова Гелы. И каждый раз плачу. Поэтому я ни разу не читал эту историю вслух. Ненавижу, когда меня жалеют.
Но сейчас я вдруг вспомнил. Когда евреи шли воевать, то выходил коэн перед строем воинов, говорил «Все те, которые женились в этом году, те, кто построили дом и не жили в нём, посадили виноградник и не выпили вино первого урожая, и те, кто боятся — выйти из строя и по домам».
Рав Деслер пишет, что паникеры страшны на поле боя с военной точки зрения. Они губят дух армии. Чтобы им не было стыдно выйти из строя, их называли в числе других. А другие категории людей освобождали по иной причине. Человек приходит в другой мир, т.е. присоединяется к журавлиной стае – таким, каким он стал благодаря выполненным добрым делам. И если в последние секунды перед дальним полетом он пожалеет о синице в руках, то может потерять место в журавлиной стае.
Теперь относительно моей молитвы. Я действительно не смог помочь удержать синицу в руках Геле. Но если его последние слова были о том, чтобы мне не говорили о его смерти, потому что я расстроюсь и мне это вредно. Он думал о другом человеке.
Евреи называют помощь умершему, оказание ему почёта – «хесед шель эмет», истинным милосердием. И здесь – такой же, как бы «перевёрнутый», хесед шель эмет. Юноша уже не надеялся стать моим зятем, не рассчитывал на моё ответное добро. Надеюсь, через 120 лет, или раньше, когда придёт время воскрешения из мертвых, мы с Гелой встретимся не в больничной палате, а в синем небе в журавлиной стае.
И выпьем вино, которое Всевышний приготовил во время 6 дней сотворения мира.
Мравалжамиер!!!!!
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
