Семья Йоава страдала от лишений не меньше других. И его не раз посещали сомнения в правильности исхода. Ведь предпочли же некоторые не рисковать и остались в Египте. Но, глядя на спящего у материнской груди Нетаниэля и вспоминая о клятве, данной Единому, Иоав верил, что поступил правильно.
Он хорошо запомнил тот день, когда впервые выпал ман; как они поначалу с опаской пробовали его, а распробовав, с удовольствием набивали им полные рты, и как впервые за долгое время светились радостью лица его девочек.
Потом они пришли в Рефидим, и претензии к Моше повторились, на сей раз из-за отсутствия воды. Йонатан даже опасался, что разгневанные люди побьют Моше камнями, и собирался защищать его до последнего.
И вновь Единый явил чудо, и полилась вода из скалы, и успокоился народ. Всё больше рассеивались сомнения Иоава, всё больше укреплялся он в мысли о неслучайности событий последних недель.
Что-то ждёт их впереди..?
…Всё-таки хорошо, что они переехали в этот дом. Хотя по прошествии времени Игорь уже понимал, что не будь переезда, произошло бы нечто иное, что направило бы его.
Соседями по лестничной клетке оказалась религиозная семья, единственная во всём доме. Жена ещё удивлялась, как они попали сюда — ведь обычно харедим предпочитают селиться компактно в отдельных кварталах. Вопреки утверждениям коллег Игоря о том, что «досы» (как они презрительно называли религиозных евреев) всю жизнь протирают штаны в иешивах, сосед работал. Он уезжал рано, и заведенный мотор его старенькой «Тойоты» выводил Игоря из состояния сладкого утреннего полусна, что дополнительно раздражало.
А поначалу раздражало в соседях действительно многое. Орава беспокойных шумных детей, без конца бегающих по лестнице и орущих под окнами. Чёрный сюртук хозяина. Парик его жены. Их непохожесть и независимость. И подспудная, засевшая глубоко в подсознании мысль, что им известно нечто неведомое ему.
Шло время. Накапливались эпизоды, маленькие штрихи, постепенно меняющие их отношение к соседям. То 12-летний соседский сын помог жене поднять тяжёлые сумки на третий этаж. То соседка совершенно по-свойски (прямо как в Союзе!) одолжила жене крупу и предложила заходить в любое время по поводу и без. А то глава семьи, возвращаясь с работы, остановился возле ковыряющегося в моторе своей машины Игоря и провозился с ним два часа, пока неисправность не была устранена.
Игорь с изумлением наблюдал, как в субботу, единственный выходной день, в то время как они собирались на пляж, или в гости, или убирали квартиру, соседская семья в полном составе, нарядно одетые, неторопливо отправлялись в синагогу. И насколько серьёзными, можно даже сказать одухотворёнными, были лица детей, ещё вчера лазавших по заборам или гонявшихся за кошкой. Это субботнее перевоплощение, отрешённость от суетных мирских забот, ещё долгое время оставалось непостижимым для него.
Когда соседи впервые пригласили их в гости на встречу субботы, они были в растерянности. Как одеться, что принести с собой, как вообще себя вести? Ведь они никогда не бывали на подобных мероприятиях!
Соседская квартира сияла чистотой, стол был сервирован со вкусом, и сама атмосфера праздника, витавшая в воздухе, вскоре не оставила и следа от первоначальной неловкости. На следующий шаббат они пригласили Шломо с семьёй к себе, и хотя все блюда пришлось по причине кашрута готовить на кухне у Ривки и подавать в её же, Ривкиной, посуде, вечер прошёл замечательно. Шломо оказался превосходным рассказчиком, и истории, которых он знал великое множество, казались живыми картинками из прошлого и настоящего еврейского народа.
Ему-то первому Игорь и рассказал о своих видениях и поделился сомнениями. Шломо внимательно выслушал, но толкование дать отказался, сообщив только, что это должно быть хорошим знаком и благоволением Небес.
С посещения синагоги, а затем и вечерних занятий по иудаизму к Игорю начало приходить понимание причин своей неудовлетворённости и духовного смятения. Ему стало ясно, почему необъяснимая сила заставила его тогда закрыть Книгу на самом, казалось, интересном месте. Он должен был пройти этот путь вместе с Иоавом, пройти, не зная конца путешествия, пройти, отдавая себя всецело в руки Единого, подчиняя себя Его воле…
…В этот день солнце светило особенно ярко. Стол был накрыт с особой роскошью. Тосты звучали особенно торжественно. В этот день он сделал брит-милу, вступив в союз Авраама.
…С тяжёлым сердцем покидал Йоав Рефидим. В жестоком бою с амалекитянами, сражаясь рядом с Йегошуа, погиб Йонатан. Иоаву не пришлось долго оплакивать любимого брата — предстояло двигаться вперёд. Их путь лежал на Синай, и пылевой столб, означающий присутствие Единого в стане, чётко указывал дорогу.
Всё же до чего неуютное место этот Синай! Почти бесплодная пустыня, хаотичное нагромождение камней. Они выбивались из сил, неся на себе детей и помогая животным тащить гружёные повозки.
Шла седьмая неделя со дня их выхода из Египта. Йоаву казалось, что эти недели вместили вечность. Наконец последовало разрешение разбить лагерь. Йоав смотрел на находящуюся невдалеке ничем не примечательную гору и вдруг почувствовал, как ёкнуло сердце. Здесь! Он ещё не знал, как не знал никто другой, что должно произойти в этом безлюдном месте, но каким-то непостижимым образом ощутил всем естеством приближение события, грозного и великого.
…Коротка летняя ночь, недолог сон. На рассвете люди были разбужены мощными раскатами грома, в небе сверкали молнии. Предупреждённые Моше, поднимавшимся до этого на гору, они сначала не испугались. Потом появился этот звук, похожий на трубный звук шофара.
А дальше… Дальше у многих начали меняться человеческие характеристики: слепые стали видеть, глухие — слышать, хромые перестали хромать. Облако опустилось на вершину горы, и небо как бы прогнулось, соприкасаясь с ней. Трубный звук усиливался, становясь почти нестерпимым. Гора ходила ходуном, была объята пламенем. И в этот момент раздался Голос:
— Я — Б-г, Вс-сильный твой, который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства.
Произошло смешение каналов органов чувств. Голос был не только слышен, он был виден. Люди видели ослепительный чёрный огонь в виде букв на фоне ослепительно белого огня. Огненная субстанция соприкоснулась с каждой душой, и после того как каждая душа откликнулась, согласилась принять — запечатать — эти слова в себе, она вернулась к горе и прожгла одну из двух каменных скрижалей, вмуровав эти слова в скрижаль.
Каждая клетка, каждая молекула каждого человека были пронизаны в этот момент святостью. И одновременно наступило ощущение смерти. Поэтому некой ударной волной все души были возвращены в первоначальное состояние, и волны огненной субстанции принесли вторую заповедь:
— Не будет у тебя иных богов, кроме Меня.
И вторая заповедь была принята душами, вернулась и вмуровалась в скрижаль. И снова возвышение, и снова ощущение смерти.
После этого люди стали просить Моше подняться на гору, чтобы одному говорить с Единым. И стояли они не шелохнувшись, пока не скрылся Моше в сгустившемся облаке на самой вершине…
-…Вот мы и приехали.
— А? Что? — не сразу понял я.
— Приехали, Иерусалим, — мой собеседник кивнул в окно.
Пассажиры толпились в проходе, медленно продвигаясь к выходу.
— Что же было с Игорем дальше?
— У него всё сложилось хорошо. Он нашёл себя.
— А Йоав?
— Не знаю. Он перестал являться ему после обрезания. Одно можно сказать с уверенностью — Йоав принадлежал к поколению, которому не суждено было войти в Эрец Исраэль — все они умерли в пустыне.
— Жаль…
— Зато в Страну вошёл его сын. Вошёл и завоевал её.
Мой собеседник улыбнулся.
— Если у вас будет время и желание, позвоните мне. Встретимся, поговорим.
Он вложил что-то мне в руку, подхватил сумку и лёгкой, пружинистой походкой зашагал к выходу из автостанции.
Всё ещё находясь под впечатлением от услышанного, я стоял на платформе, набросив на плечо рюкзак, не заметив, как подкравшийся сзади Мишка обхватил меня своими ручищами и подбросив несколько раз в воздух, поставил на ноги только тогда, когда подоспевшая Марина треснула его зонтиком по спине. 45-килограммовую Марину великан Мишка боялся так же, как и полтора десятка лет назад, когда они познакомились на первом курсе института.
— А поседел-то как! — Мишка сокрушённо покачал головой.
— И у тебя шевелюры поубавилось, — в тон ему ответил я, подмигнув Марине.
— Мы думали, ты опоздал на автобус, но всё-таки решили не рисковать, и вот, хорошо что так получилось, — щебетала Марина, приглаживая мои растрепавшиеся волосы.
— Что это у тебя?- Мишка указал на мою левую руку.
Только сейчас я заметил зажатую в кулаке белую визитную карточку, отпечатанную на русском и на иврите.
— Рав Йоав Левин. Консультации, помощь новым репатриантам, — прочёл я вслух.
— Ты знаком с равом Левиным? — с уважением посмотрел на меня Мишка.
— Выходит, знаком, — пожал плечами я.
— Его все уважают на «русской улице» и не только на «русской». Скольким людям он помог, сколько молодых на путь истинный наставил. У моей знакомой сына буквально с того света вытащил — мальчик наркоманом был. А сейчас, слава Б-гу, всё в порядке, женился, дочечка у него родилась, — торопливо сообщила Марина.
— Настоящий человек, светлая душа, — пробасил Мишка, и в его устах это звучало высшей похвалой.
Всю дорогу в машине я молчал, рассеянно отвечая на вопросы друзей, озадаченных моим настроением. Все остававшиеся дни до отлёта я намеревался позвонить ему. Мне хотелось ещё раз услышать его спокойный голос, хотелось спросить, что ощутил человек, ставший пусть даже и в видении свидетелем Откровения. Я о многом хотел спросить его. И… так и не позвонил.
…Самолёт быстро набирал высоту, я отложил журнал и взглянул в иллюминатор. Подо мной лежали всё уменьшающиеся квадратики домов, убегающее змейкой шоссе и открывающееся, насколько видит глаз, лазурное, ослепительное Средиземное море.
Мы поднялись выше, и в очертании проплывающего мимо облака мне почудилась гора, расположившиеся вокруг неё станом люди и совсем крохотная фигурка, упорно поднимающаяся вверх…
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
