Мы остаемся в тех, кого мы любим,
Кому ж мы жизнь отдали до конца.
Святой любви у птиц учитесь, люди! –
Так бьется мать с орлами за птенца,
Так мать перед уходом в мир нездешний
Волнуется о детях, не себе…
Лишь кто сумел отдать на этой грешной
Планете – сопряжен большой Судьбе.
Воскреснет мир, исчезнут все личины –
О, чтобы этот миг настал скорей! –
И мы узрим в раскрывшейся Шехине
Конечно, лица наших матерей.
Арье Юдасин
Как вы уже догадались по эпиграфу, я собираюсь писать о своей аидише маме. И в ее лице – про всех матерей. Содержание стиха, взятого в эпиграф, — тема, заказанная мною. Я был уверен, что Арье Юдасину удастся, как в нашей совместной работе — песне «Последний звонок», описать мои чувства. Так что мне останется все самое легкое – написать музыку, которая не будет мешать его словам, подобрать аккомпанемент, исполнить, записать на студии, сделать клип и так далее.
Арье честно меня предупредил, что у него это не получится. Но я очень надеялся. Стих написан прекрасный. Но вместить в него все мои чувства не смог бы даже Пушкин. Нечего делать, я попытаюсь дополнить стих, если мои чувства вообще можно описать.
Песня «Последний звонок» рассказывает о пяти последних минутах жизни рава Шими Биголайзера. Он был в одной из Башен Близнецов 11 сентября 2001 года. Он понял, что ему не выйти оттуда живым, испугался, что не опознают его труп (так и случилось). И последние пять минут своей жизни он потратил на разговоры с раввином, чтобы супруга могла вторично выйти замуж. По-моему, эта песня – гимн любви, по сравнению с которым все Ромео и Джульетты просто отдыхают.
Последний разговор с моей матерью тоже длился пять минут. И чем-то трагически напоминает события в Башнях. Наверное, тем, что маму в эти минуты тревожило только то, как я буду жить дальше без нее. Позвонил я ей в Тбилиси 6 января 2016 года в 10:30 утра. Мама взяла трубку. В начале спросила, как мое здоровье, сказала, что ей это очень важно. Повторила несколько раз. Потом сообщила, что у нее все хорошо. Что моя дочь получила в Тбилиси максимум удовольствий. В конце разговора спросила, приеду ли я летом. Я ответил: «Конечно». Приехал я 10 января на ее похороны. Тот разговор так и остался для меня последним воспоминанием о маме. И с тех пор для меня самое счастливое время суток – это вечерняя молитва, когда я с миньяном говорю «Барху» и подразумеваю: «Мама, я тебя люблю». Как жалко, что я раньше ей не говорил достаточно этих слов.
По приезду в Израиль я заявил своему учителю, что у меня исчезли все земные причины заниматься творчеством. Я делал это только для того, чтобы мама радовалась, какой у нее сын крутой. Учитель ответил: «Делай для Б-га. Ведь в мире есть другие люди, которым нужно то, что ты делаешь». Я согласился с ним, но полтора месяца не мог написать ни строчки. Пока мой друг и редактор не сказал мне, что это очень вредно для моего здоровья – не писать. И что в первый год душа покойных наиболее сильно связана с теми, кому они отдавали все при жизни. Я вспомнил, что для мамы мое здоровье – это очень важно. И вернулся к своим рассказам. Только почему-то они у меня все чаще такие грустные. И я всегда вспоминаю мамины слова, которые я слышал с детства. Когда я говорил, что я что-то не могу, мама мне всегда говорила: «Делай через не могу». Вот через это «не могу» я дописываю последние строчки и ставлю восклицательный знак!