Лесин. Ни достойной жизни, ни пристойной смерти

Смерть, похороны и внезапное воскресение Михаила Лесина, покинувшего США на свой сороковой день, выявляют одну любопытную закономерность.

Сразу хочу сказать, что все представленные американским и российским официозом версии не выдерживают критики, по крайней мере моей. Способ закрывать визу покойного, фиксируя (на сороковой день!) его отбытие из американского аэропорта, довольно экзотичен: на территории США периодически умирают российские граждане — но я никогда не слышал о том, чтобы их смерть обозначали как отлет. Американская бюрократия, нет слов, сутяжлива и причудлива, но не настолько же.
Какое расследование можно вести спустя почти полгода после похорон (и, судя по некоторым свидетельствам, кремации) — тоже непонятно. Лесин, конечно, много знал (знает?), но вряд ли ставки столь высоки, чтобы таким сложным и дорогостоящим способом прятать его от российских властей. Видимо, он действительно умер, но при таких обстоятельствах, что их оглашение сильно повредит его посмертной репутации или бросит тень на российские власти. Или на американские, которые тоже ведут себя странно. Потому что через полгода заявить, что сердечный приступ случился от тупых ударов — это, воля ваша, бред.
Я все это вот к чему: в России неоднократно был случай убедиться, что близость к нынешним кремлевским властям не сулит нормальной жизни. Либо приходится засекречиваться, либо закрывают выезд за границу, если ты силовик, потому что для них теперь посещение вражеских территорий приравнивается к измене. Либо тебя в любой момент могут скормить толпе, не объясняя причин, — просто потому, что настала турбулентность и пора сбрасывать балласт. Не первым же лицам каяться в своих ошибках? Непредсказуемая, тошная жизнь в осажденной крепости, без явных преимуществ и с неясными перспективами, под нарастающий народный ропот. Никакими деньгами этого не компенсируешь, тем более что и прятать эти деньги становится негде. Но теперь выясняется, что у этого круга нет не только достойной жизни, но и сколько-нибудь пристойной смерти. Ни похорон, на которые могут прийти благодарные сограждане, ни официального некролога, ни внятных причин, ни последних слов. Все тайна, и непонятно, умер ли вообще: скоро, должно быть, смерть будет обозначаться эвфемизмом «сотрудничество со следствием». Тем более что для религиозного человека так оно и есть. Раньше был эвфемизм «десять лет без права переписки», теперь — «попал под программу защиты свидетелей».
А ведь смерть, вообще говоря, не последнее дело. Завершающий аккорд. Она кладет отсвет на всю биографию. Главное событие нашей жизни, писал Синявский. Жуткая у них там судьба: ни жизни, ни смерти. Потому, видимо, что они уже и не совсем люди.

Дмитрий БЫКОВ
http://sobesednik.ru