Судит сама

Илья Мильштейн

Владимир Владимирович человек хладнокровный. Владимир Владимирович не поддается на шантаж. Владимир Владимирович может пересмотреть свое решение, но спустя некоторое время, когда все уже убедились в том, что давить на него бессмысленно.

Допустим, лет через десять и только при том условии, что его очень попросят, причем в обстановке секретности. Вот тогда вовсе не исключено, что после долгой пресс-конференции он, выйдя к журналистам, бросит на ходу: да, кстати, чуть не забыл, Михаила Ходорковского я освобождаю. Учитывая, допустим, обстоятельства гуманитарного характера.

Это натура, тут ничего не поделаешь. Природная весьма заторможенная отзывчивость, соединенная с политическим расчетом. Хочется, конечно, чтобы враг отсидел до звонка, а там и третье дело подоспеет, но близится Олимпиада и надо бы поразить мир аттракционом неслыханной гуманности. И он выходит к микрофонам.

Лет через десять Путин наверняка способен освободить и Надежду Савченко, отсиживающую свою двадцаточку с гаком. А то и раньше, если тому опять-таки будут благоприятствовать обстоятельства. Если похищенную и приговоренную можно будет в одном пакете обменять на отказ Запада от секторальных санкций и молчаливое признание Крыма неотъемлемой частью РФ. Подобно Ходорковскому или, к примеру, Олегу Сенцову пленная летчица — ликвидный товар, поскольку ее судьбой обеспокоены миллионы людей. Грех не воспользоваться и не продать подороже.

Все прочее ерунда, на которую не следует обращать внимания. Включая дикие нестыковки, обнаруженные в ходе суда просто по всем пунктам обвинения. К гибели российских журналистов Савченко не имела ни малейшего отношения, поскольку в момент их обстрела находилась в плену. С вышки, откуда она якобы корректировала огонь, поселок Металлист не был виден. На территорию РФ попала не по собственной воле, как утверждали прокуроры, а под конвоем. Но ведь проканали же в других судах и «украденная нефть», и «зубная эмаль», и прочие чудеса юриспруденции, а этот чем хуже? Процедура взятия в заложники давно отработана и хоть на вид грубовата, но эффективна.

Проблема, однако, в том, что заложник на сей раз попался необычный. Заложник, который не желает быть заложником. Заложник, провозглашающий громко и твердо: «Я не предмет торга!» Заложник, диктующий суду и самому Владимиру Владимировичу свои условия освобождения и самостоятельно, без прокуроров и судей, решающий для себя вопросы жизни и смерти. Заложник-офицер, и то, что бесстрашные, отчаянные речи из клетки, где у нас принято содержать заложников, произносит женщина, слегка осложняет задачу, стоящую перед тем, на кого давить бессмысленно.

Вчера она объявила сухую голодовку, и тут совершенно неважно, как и почему это случилось. Сорвался ли судья, вынужденный постоянно выслушивать неслыханные речи, или он действовал по указке сверху, откладывая выступление Савченко с последним, уже опубликованным словом и намереваясь впоследствии ее этого права лишить. Или у приговаривающих «что-то не сошлось по бумагам», как полагает адвокат Полозков, или все как-то само собой произошло. Обвинитель вылез со своей репликой, подсудимая ему резко возразила, оскорбив социальную группу «российские прокуроры», и Степаненко решил отложить дискуссию на потом, а за это время проконсультироваться с вышестоящими товарищами. Значение имеет обстоятельство гуманитарного характера.

Сухая голодовка — это верная и скорая смерть.

Спрашивается — что делать? Конечно, лично Владимиру Владимировичу плевать, умрет Савченко или не умрет. Ему не жалко. Ибо он человек хладнокровный и далее, как говорится, по тексту. Правда, похищенная является ко всему прочему еще и депутатом ПАСЕ, а ему пока еще не доводилось убивать депутатов ПАСЕ. Ну что ж, все когда-нибудь приходится делать впервые.

А по-настоящему неприятно другое. Уходит, уплывает прямо из рук заложник, с которым связано столько геополитических надежд и упований. Понятно также, что если Надежда Савченко погибнет, то выяснится, что смысла слова «изгой» Владимир Владимирович до конца еще не осознавал. Слишком уж бесчеловечно, даже применительно к Путину, будет выглядеть это затянувшееся на полтора года, беспощадное, чудовищное убийство.

Не факт, что надо убивать.

Оттого есть надежда, что умереть ей все-таки не дадут. Если Савченко не сумеют отговорить ни мама с сестрой, ни адвокаты, то самый естественный вариант для этой тюремной власти — насильственное кормление. Унизительный и мучительный, но ведь всем нам, людям, так хочется, чтобы она выжила и когда-нибудь вернулась домой. Самый немыслимый сегодня вариант — это скорое освобождение в рамках какого-нибудь обмена. Беда лишь в том, что Путину, какого мы знаем, совершенно незачем обменивать ее на пленных российских военнослужащих, на которых ему тоже плевать. Что же касается санкций, то их не отменят, а Крым никто признавать не станет. И здесь тупик.

Впрочем, страх лишиться заложника и расплачиваться за смерть Надежды Савченко может и его подвигнуть к неким нестандартным решениям. Неуместное, быть может, сравнение, но когда умирала Марина Филипповна, мама Ходорковского, он счел это важным доводом в пользу освобождения сына. Наряду с грядущей Олимпиадой, да. А как насчет чемпионата мира по футболу? Путин любит футбол. Путин болеет за Россию. Путин размышляет, заложник публикует свое последнее слово, готовясь принять смерть, и счет пошел на дни, если не