Судит сама

Илья Мильштейн

ГРАНИ.РУ

Судит сама

Владимир Владимирович человек хладнокровный. Владимир Владимирович не поддается на шантаж. Владимир Владимирович может пересмотреть свое решение, но спустя некоторое время, когда все уже убедились в том, что давить на него бессмысленно.

Допустим, лет через десять и только при том условии, что его очень попросят, причем в обстановке секретности. Вот тогда вовсе не исключено, что после долгой пресс-конференции он, выйдя к журналистам, бросит на ходу: да, кстати, чуть не забыл, Михаила Ходорковского я освобождаю. Учитывая, допустим, обстоятельства гуманитарного характера.

Это натура, тут ничего не поделаешь. Природная весьма заторможенная отзывчивость, соединенная с политическим расчетом. Хочется, конечно, чтобы враг отсидел до звонка, а там и третье дело подоспеет, но близится Олимпиада и надо бы поразить мир аттракционом неслыханной гуманности. И он выходит к микрофонам.

Лет через десять Путин наверняка способен освободить и Надежду Савченко, отсиживающую свою двадцаточку с гаком. А то и раньше, если тому опять-таки будут благоприятствовать обстоятельства. Если похищенную и приговоренную можно будет в одном пакете обменять на отказ Запада от секторальных санкций и молчаливое признание Крыма неотъемлемой частью РФ. Подобно Ходорковскому или, к примеру, Олегу Сенцову пленная летчица — ликвидный товар, поскольку ее судьбой обеспокоены миллионы людей. Грех не воспользоваться и не продать подороже.

Все прочее ерунда, на которую не следует обращать внимания. Включая дикие нестыковки, обнаруженные в ходе суда просто по всем пунктам обвинения. К гибели российских журналистов Савченко не имела ни малейшего отношения, поскольку в момент их обстрела находилась в плену. С вышки, откуда она якобы корректировала огонь, поселок Металлист не был виден. На территорию РФ попала не по собственной воле, как утверждали прокуроры, а под конвоем. Но ведь проканали же в других судах и «украденная нефть», и «зубная эмаль», и прочие чудеса юриспруденции, а этот чем хуже? Процедура взятия в заложники давно отработана и хоть на вид грубовата, но эффективна.

Проблема, однако, в том, что заложник на сей раз попался необычный. Заложник, который не желает быть заложником. Заложник, провозглашающий громко и твердо: «Я не предмет торга!» Заложник, диктующий суду и самому Владимиру Владимировичу свои условия освобождения и самостоятельно, без прокуроров и судей, решающий для себя вопросы жизни и смерти. Заложник-офицер, и то, что бесстрашные, отчаянные речи из клетки, где у нас принято содержать заложников, произносит женщина, слегка осложняет задачу, стоящую перед тем, на кого давить бессмысленно.

Вчера она объявила сухую голодовку, и тут совершенно неважно, как и почему это случилось. Сорвался ли судья, вынужденный постоянно выслушивать неслыханные речи, или он действовал по указке сверху, откладывая выступление Савченко с последним, уже опубликованным словом и намереваясь впоследствии ее этого права лишить. Или у приговаривающих «что-то не сошлось по бумагам», как полагает адвокат Полозков, или все как-то само собой произошло. Обвинитель вылез со своей репликой, подсудимая ему резко возразила, оскорбив социальную группу «российские прокуроры», и Степаненко решил отложить дискуссию на потом, а за это время проконсультироваться с вышестоящими товарищами. Значение имеет обстоятельство гуманитарного характера.

Сухая голодовка — это верная и скорая смерть.

Спрашивается — что делать? Конечно, лично Владимиру Владимировичу плевать, умрет Савченко или не умрет. Ему не жалко. Ибо он человек хладнокровный и далее, как говорится, по тексту. Правда, похищенная является ко всему прочему еще и депутатом ПАСЕ, а ему пока еще не доводилось убивать депутатов ПАСЕ. Ну что ж, все когда-нибудь приходится делать впервые.

А по-настоящему неприятно другое. Уходит, уплывает прямо из рук заложник, с которым связано столько геополитических надежд и упований. Понятно также, что если Надежда Савченко погибнет, то выяснится, что смысла слова «изгой» Владимир Владимирович до конца еще не осознавал. Слишком уж бесчеловечно, даже применительно к Путину, будет выглядеть это затянувшееся на полтора года, беспощадное, чудовищное убийство.

Не факт, что надо убивать.

Оттого есть надежда, что умереть ей все-таки не дадут. Если Савченко не сумеют отговорить ни мама с сестрой, ни адвокаты, то самый естественный вариант для этой тюремной власти — насильственное кормление. Унизительный и мучительный, но ведь всем нам, людям, так хочется, чтобы она выжила и когда-нибудь вернулась домой. Самый немыслимый сегодня вариант — это скорое освобождение в рамках какого-нибудь обмена. Беда лишь в том, что Путину, какого мы знаем, совершенно незачем обменивать ее на пленных российских военнослужащих, на которых ему тоже плевать. Что же касается санкций, то их не отменят, а Крым никто признавать не станет. И здесь тупик.

Впрочем, страх лишиться заложника и расплачиваться за смерть Надежды Савченко может и его подвигнуть к неким нестандартным решениям. Неуместное, быть может, сравнение, но когда умирала Марина Филипповна, мама Ходорковского, он счел это важным доводом в пользу освобождения сына. Наряду с грядущей Олимпиадой, да. А как насчет чемпионата мира по футболу? Путин любит футбол. Путин болеет за Россию. Путин размышляет, заложник публикует свое последнее слово, готовясь принять смерть, и счет пошел на дни, если не

Оцените пост

Одна звездаДве звездыТри звездыЧетыре звездыПять звёзд (голосовало: 3, средняя оценка: 1,00 из 5)
Загрузка...

Поделиться

Автор Александр Штрайхер

писатель, одессит, проживает в Бруклине, Нью-Йорк
Все публикации этого автора