Продолжение. Начало в № 730
Следователь Ниссан ходил из угла в угол, и это действовало мне на нервы. Пелед уже вывел меня из равновесия своим поведением, а Ниссан продолжал расшатывать мою нервную систему, хотя, конечно, не подозревал об этом.
– На поляне было восемнадцать человек, включая Пеледа и Слезара, – говорил следователь. – Все – служащие компании «Хайтек Галиль». Приехали они довольно рано, потому что хотели хорошо погулять до начала субботы. К десяти часам сделали привал. Разбились на группы. Пелед и Слезар отошли в сторону и, как утверждает по крайней мере половина свидетелей, вели разговор на повышенных тонах. Несколько человек показали, что они и раньше перебрасывались друг с другом какими-то фразами не очень дружелюбно… В какой-то момент оба, видимо, перестали себя контролировать. Когда был нанесен удар, в сторону Слезара и Пеледа смотрели семь человек – расстояние было довольно велико, метров тридцать-сорок, и разговор слышен не был. Но все семеро видели, как Пелед замахнулся, и Слезар схватился обеими руками за грудь. Крик его услышали все и, естественно, обернулись. Поэтому шестнадцать свидетелей показали, что Слезар упал на колени, Пелед пытался его поддержать, но не сумел. Первым подбежал к Слезару Ноам Сокер, молодой человек двадцати пяти лет, он работает в «Хайтек» охранником, поэтому действовал вполне профессионально. В груди у Слезара, ниже левого плеча, торчал нож. Сокер немедленно вызвал по радиотелефону полицию и скорую. Пелед не сделал никаких попыток скрыться, а потом у него и возможности не было, его стерегли пятеро сотрудников «Хайтека», включая Сокера, у которого был пистолет. Полиция из Модиина прибыла через полчаса, а скорая – на несколько минут позднее, медикам пришлось ехать из Бен-Шемена.
Ниссан излагал обстоятельства дела без лишних слов, я не прерывал его. Все было настолько очевидно, что для защитника почти не оставалось свободы маневра. Разве что…
– Нож, – сказал я, – что там с отпечатками пальцев?
– Очень четкие отпечатки, – пожал плечами Ниссан. – Никаких сомнений.
– Слезара?
– Почему Слезара? – удивился следователь и, поняв ход моих мыслей, сухо рассмеялся. – Нет, господин Лапид, версия о самоубийстве на глазах у шестнадцати свидетелей не имеет смысла. На рукоятке, естественно, пальцевые отпечатки Пеледа, и ничьи больше.
– Более того, – продолжал Ниссан, не оставляя мне возможности для сочинений иных гипотез, – удар был нанесен правой рукой сверху вниз, именно так вошло лезвие, и именно правой рукой взмахнул Пелед – я уже говорил, что это видели семеро свидетелей.
Я вздохнул. Если учесть, что Рони, судя по всему, за все время не проронил ни слова, да и со мной разговаривать не пожелал, дело мне предстояло не просто нелегкое, но безнадежное. И если сейчас Ниссан сочувственно скажет: «Зачем вам это нужно?» – я его пойму.
– Таковы обстоятельства, – сказал следователь, усаживаясь, наконец, за свой стол, мне даже показалось, что в комнате стало намного просторнее. – Таковы обстоятельства, и я, честно говоря, не очень понимаю, зачем такому уважаемому юристу, как вы, браться за дело, заведомо проигранное. Учитывая ваши прошлые победы, вряд ли это будет полезно для вашей репутации…
– У меня такое впечатление, – усмехнулся я, – что вы против моего вмешательства по иной причине: а вдруг мне удастся добиться для Пеледа минимального срока? Или обнаружить оправдывающие его обстоятельства? Я, видите ли, решительно не могу представить, как мог Рони Пелед, которого я знаю не один год, ударить ножом человека, даже будучи в состоянии крайнего аффекта. Убежден, что имели место какие-то поступки или слова со стороны убитого… Может, Пелед действовал в порядке самозащиты… Например, Слезар вытащил нож, а Пелед отбил удар и…
– Нет, нет, это исключено! – воскликнул следователь. – На рукоятке, повторяю, следы пальцев только Пеледа. В момент удара Слезар стоял, заложив руки за спину – свидетели утверждают это однозначно.
– Могу я прочитать протоколы допросов?
– Конечно. Майор Порецки, как вы понимаете, снял лишь предварительные показания, очень краткие, в воскресенье я проведу допросы по всей форме, что, конечно, не изменит ровно ничего по сути дела.
– Все это очень странно. Очень, – сказал я. – И вам абсолютно неизвестен мотив?
– Узнаем, – без тени сомнения заявил Ниссан.
– А если, – рассуждал я, – мотив для убийства окажется все-таки у Слезара, а не у Пеледа?
– Вы хотите и дальше придерживаться этой версии?
– Не знаю, – честно признался я. – Мне пока не удалось, как и вам, вытянуть из Пеледа ни слова. Был бы он сейчас в шоке, если бы ударил обдуманно, а не в состоянии крайнего аффекта?
– Вы знаете Пеледа, а я нет, – дипломатично ушел от обсуждения этой проблемы Ниссан и перевел разговор. – Вы хотите прочитать протокол прямо сейчас? Видите ли, господин Лапид, уже шестой час, и мне бы хотелось…
– Да, я понимаю, – кивнул я. – В воскресенье я буду здесь, как только освобожусь – у меня дело в суде.
– И еще, – вспомнил наконец следователь букву закона, – я смогу дать вам материалы для прочтения, только если у вас будет бумага о том, что вы являетесь защитником Пеледа.
– Разумеется, – я сделал вид, что мне и в голову не приходила иная возможность.
Через минуту мы вышли из неприветливого помещения и мимо группы полицейских, с хохотом обсуждавших вчерашнюю передачу Йоси Харифа, пошли к стоянке.
– Да, – неожиданно сказал Ниссан, когда мы уже попрощались, и я повернулся, направляясь к своей машине, – совершенно вылетело из головы. Когда Слезара везли в больницу, он на несколько секунд пришел в себя. А может, просто бредил… Он сказал: «лицо…» и еще «блестит». Или что-то похожее.
– И все? – озадаченно спросил я.
– Все. Потом началась агония.
– Лицо… – повторил я. – Вы думаете, он говорил о Пеледе?
– Психологически именно так и должно было быть, согласитесь. Я могу представить себе, каким было у Пеледа выражение на лице, когда он неожиданно даже для самого себя замахнулся ножом. Тут я с вами согласен: скорее всего, действие было спонтанным…
– Ну да, – протянул я, – а блестело, конечно, лезвие. Они же стояли на солнце, я помню…
– Да, – подтвердил Ниссан. – И эти слова как бы подтверждают показания свидетелей, хотя, конечно, к протоколу допроса их не пришьешь…
– Господи, – пробормотал я, вспоминая, – такое хорошее было утро… И так бездарно кончилось.
– Надеюсь, – улыбнулся следователь, – ваши американцы были не очень разочарованы. Им-то у себя в Филадельфии чаще приходится иметь дело с трупами, верно?
===
По дороге домой мне еще пришлось заехать к Шошане, жене Пеледа – я пытался вызвонить ее по радиотелефону, но линия была временно отключена, а безековский канал не отвечал вовсе. Рони не так давно купил квартиру в Восточном Писгат-Зееве, это северная часть Иерусалима, довольно большой крюк, но я считал своим долгом увидеть Шоши и попытаться если не утешить ее, то хотя бы рассказать о муже. Наверняка полицейские были с ней не очень вежливы.
Реальность оказалась даже хуже, чем я ожидал. Пеледу принадлежала половина небольшого коттеджа, и на мой звонок никто не открыл, в окнах было темно. На другой половине, однако, горел свет на втором этаже, я позвонил, и минуту спустя (я слышал тяжелые шаги человека, с трудом спускавшегося по крутой лестнице) дверь открыл грузный старик.
– Я адвокат Лапид, – представился я, и в тусклых глазах старика мелькнула искра узнавания, наверняка он видел мой портрет в газетах, – и ищу Шошану Пелед, вашу соседку.
– Вы знаете, что ее мужа арестовали? – сообщил старик голосом таким же грузным, как и его внешность. – Полиция довела бедную женщину до истерики. Я намерен подать жалобу. Что бы ни натворил Рони, но с женщинами так разговаривать могут только хамы. Вы мне скажете, на чье имя я должен писать?
– Пишите на адрес отдела по служебному надзору в управление полиции, – посоветовал я, думая о другом. – Вы не знаете, где сейчас Шошана?
– Она хотела увидеть мужа, но не получила разрешения и уехала на субботу к родителям, – сказал старик, не двигаясь с места и загораживая своим телом дверной проем. – А что вы думали? Ей нужно было оставаться здесь одной? Не в таком она состоянии, чтобы…
Он неожиданно замолчал, прислушиваясь к звукам на втором этаже. Там кто-то начал мерно колотить чем-то по полу, скорее всего – палкой.
– Это Нурит, моя жена, – сказал старик, помрачнев, – извините, адвокат, я не могу с вами больше разговаривать. И к себе не приглашаю, не та обстановка.
– Да, конечно, – пробормотал я.
– Вы будете защищать Рони?
– Очень надеюсь, – протянул я.
– Он действительно ударил кого-то ножом?
Видимо, полицейские были здесь раньше, чем стало известно, что Слезар умер.
– Да, – подтвердил я, не желая вдаваться в подробности.
– Не страна, а сумасшедший дом, – сказал старик и захлопнул дверь.
Родители Шошаны жили, насколько мне было известно, то ли в Кирьят-Оно, то ли в Кирьят-Ата – короче, в одном из крайот Хайфы. Ехать в такую даль, чтобы не сказать Шоши ничего утешительного, не было смысла. Еще меньше имело смысл звонить ей по телефону.
И я поехал домой.
===
Рони Пелед, в отличие от меня, обладал характером непоседливым и до некоторой степени авантюрным, из-за чего постоянно встревал в разного рода истории. Все они были далеки от криминальных, но в плане житейском свидетельствовали о нежелании Рони жить, как все. Если, к примеру, все бросались сбывать бумаги пенсионных фондов, поскольку министерство финансов заявляло о том, что фонды эти вот-вот гакнутся, Рони немедленно покупал сомнительные бумаги, убежденный, что положение, конечно же, выправится, как по мановению волшебной палочки. Естественно, в большинстве случаев ошибался он, а не правительственные эксперты. Но бывали все же случаи, когда Рони оказывался прав, и это обстоятельство позволяло ему ходить с высоко поднятой головой и не реагировать на советы родственников и знакомых. Моих советов он не слушал никогда. Он вообще не любил юристов, адвокатов – в особенности.
Может показаться, что я противоречу сам себе, заявляя о том, что характер моего старого знакомого отличался от моего, как надир от зенита. В моей профессии тоже, конечно, необходим здоровый элемент авантюризма – так полагают многие, не знающие, до чего скучными бывают на самом деле будни даже самого преуспевающего адвоката. Девять десятых всех дел – рутина, которую нужно разгребать, а вовсе не вкладывать в нее душу. Даже самые громкие мои победы в суде – дело Хознера, к примеру, когда я буквально из-под носа у прокурора увел доказательства виновности подсудимого, – были почти нацело следствием тщательной проработки документов, поиска огрехов в работе полиции, налогового управления, судов первой инстанции, – в общем, всех тех институтов, против которых мне приходилось выступать. Мне нравились люди основательные, и потому Рони Пелед, не добившийся в свои тридцать пять никаких видимых успехов (должность руководителя группы в региональной фирме, естественно, за успех принять было нельзя), не входил в число людей, с которыми я охотно поддерживал отношения.
Отцы наши были друзьями, верно, но сыновья виделись редко, хотя многое знали друг о друге. Не всегда это, кстати, шло на пользу.
В армии я служил именно в тех частях, куда, по идее, должен был попасть Рони Пелед. Я хотел быть в элитном подразделении спецназовцев и добился своего, пройдя через несколько комиссий и драконовских курсов. Группа «Натив», израильские коммандос – нас еще называли «леопардами». Когда-нибудь нам разрешат рассказать о себе, и, полагаю, это будет интересно. А Рони три года отсидел в артиллерийском дивизионе, и если стрелял, было дело, то с расстояния в два десятка километров.
Когда были живы родители Рони, я бывал в их доме, там и происходили наши встречи. Но два года назад умерла мать, еще совсем молодой, а отец, которого я действительно очень уважал, спустя несколько месяцев врезался ночью на своей «субару» в грузовик, ехавший по противоположной полосе. Полицейское расследование показало, что Хаим Пелед заснул за рулем. С тех пор я ни разу не был у Рони в гостях, и лишь в последнее время мы довольно часто виделись, поскольку фирма «Хайтек Галиль», где он работал, переехала в новое здание напротив моего офиса. Не скажу, что наши встречи отличались сердечностью. Но из этого не следовало, что я мог бросить Рони Пеледа на произвол судьбы.
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
