ТУЧИНСКАЯ,
Сан-Франциско
Все было бы не так уж плохо, если бы не одно пошлое обстоятельство. С каждым днем все более ощутимо не хватало денег. Почти все женщины-иммигрантки решали этот вопрос простым и испытанным способом: шли убирать дома состоятельных американцев. А состоятельных американцев в этом городе, слава Б-гу, хватало на всех. Получалось, что выход был, но я не торопилась им воспользоваться. Просто уборка помещений не относится к лучшим из моих умений — я и свою-то квартиру мыла с большой неохотой, долго и не очень качественно.
– Ничего, за деньги будет получаться лучше и быстрее, — уговаривала я себя.
– К тому же на этой работе можно похудеть, — пускала я в ход самый неоспоримый и обычно безотказный аргумент. Похудеть, кстати, было необходимо не только мне, но и двум другим членам нашей семьи.
Приехав сюда из полуголодного, вводящего талоны на сахар и молоко Питера, мы жадно набросились на легко усвояемые углеводы: галлонами пожирали дешевое мороженое, запивая его купленным на распродаже сладким апельсиновым соком из Флориды. Пагубные последствия этого гастрономического беспредела не заставили себя ждать: даже у ладно скроенного Илюши появились небольшие отложения в области талии.
В один день, до конца осознав заурядную неотвратимость своей иммигрантской судьбы, я договорилась с Фаиной об уборке двухэтажного дома. Кстати, семья Фаины сидела на вэлфере и поэтому нуждалась в наличных деньгах значительно больше, чем наша. Так и не дождавшись никакой пользы от окончательно поддавшегося депрессии мужа, практичная Фаина полностью взяла бразды правления в свои руки. Дом, с хозяином которого она сумела выгодно сговориться о цене, располагался на улице Фултон, недалеко от Голден-Гейт-парка, которым издавна знаменит этот город. Себе Фаина выделила второй этаж с тремя спальнями и ванными комнатами. Мне, таким образом, отошел первый — с гостиной, столовой и кухней. Я уже стояла одетая в дверях, когда Илюша бросился на меня с криком:
– Мама, стой! Я вспомнил: у нас же есть скрипка. Скрипка Холоденко!
История со скрипкой Холоденко началась в Питере за три месяца до нашего отъезда, в доме у площади Мира, в скрипичной мастерской Арнольда Холоденко, а закончилась в Беркли, в частном доме, в аналогичной мастерской Аарона Спектора — через 3 месяца после приезда.
Фактически история эта началась в тот день, когда мы окончательно приняли решение уехать. Мы посчитали, что было бы неправильно не сказать об этом сыну. Ведь ему, так же как и нам, предстояла разлука с друзьями, с городом, с книжным шкафом, набитым любимыми книгами, с привычным и налаженным ходом жизни.
– Но только это будет нашей тайной, и говорить об этом никому не нужно. Абсолютно никому. Хорошо? — обязали мы его честным словом, которое он незамедлительно и без лишних раздумий нарушил.
За рекордно короткий срок невоздержанное дитя посвятило в нашу семейную тайну соседей по дому, учителей, одноклассников, родителей одноклассников, лечащего врача из районной поликлиники и даже продавщицу разливного совхозного молока, к цистерне с которым с раннего утра в нашем дворе выстраивалась длинная, скучная очередь.
– Хотел, чтоб все мне завидовали, — признался обуреваемый недетским тщеславием ребенок.
Первой конфиденткой Илюши стала Надежда Евелевна Шапиро — его любимая учительница по классу скрипки в районной музыкальной школе. К тому времени он еще играл на половинке. Именно она и посоветовала нам заказать ему «на отъезд» полную скрипку.
– Идите к Арнольду Холоденко. Это имя вам ничего не говорит, потому что вы не из этого мира. Вы не пожалеете. Арнольд — это Гварнери ленинградского разлива, — сказала она уверенно.
Шапиро была в нашей семье безоговорочным авторитетом во всем, что касалось музыкального образования сына, так что нам и в голову не пришло искать другого мастера.
Заказывать скрипку мы поехали втроем. Ленинградский Гварнери обитал в мансарде типичного для нашего города пятиэтажного дома, в районе бывшей Сенной площади. Место было очень «достоевское». Как раз в этих местах, в жалкой каморке, под кровлей такого же доходного петербуржского дома, поселил писатель одного своего решившегося испытать себя убийством литературного героя. И, подымаясь по узкой темной лестнице, ведущей к мансарде Холоденко, нельзя было не вспомнить, что «тринадцать крутых ступеней вели вверх с площадки последнего этажа к каморке Раскольникова».
Мы позвонили. В полутьме дверного проема показался импозантный, стройный мужчина лет пятидесяти с великолепной седеющей гривой над высоким лбом. На свету с этим образом, полностью отвечающим нашим представлениям о питерском маэстро, произошли невероятные и даже чудовищные превращения. У Арнольда Холоденко оказались белые глаза необратимо спившегося человека. Ненормальная худоба и характерная одутловатость измученного лица также безошибочно изобличали законченного, хотя и интеллигентного алкоголика. К тому же у него заметно дрожали руки. Только густая шевелюра маэстро не претерпела никаких изменений. В комнате легко пахло лаком и клеем, но это не могло заглушить характерный кисловатый запах — печальный спутник жилья одиноких пьющих мужчин. Мы несколько стушевались. Насчет Гварнери — это еще надо было посмотреть, а вот разлив был точно ленинградский. Но отступать было уже некогда и некуда. К тому же, несмотря ни на что, мы безоговорочно доверяли мнению Шапиро.
Большую часть комнаты занимал стол с несколькими скрипками, пребывающими в разной стадии незавершенности, и аксессуарами к ним. Без лака скрипки казались ужасно беззащитными.
– Вы пришли в нужное место, — лаконично заключил, выслушав нас, Арнольд Холоденко. Он, вообще, был немногословен, держался суховато и с большим достоинством.
– У меня есть хорошая заготовка. Через три месяца все будет готово. Это будет стоить вам… — он назвал цифру, услышав которую мы внутренне ахнули, но виду не подали, сразу согласились с ценой и стали прощаться. Мне понравилось, что, раскланиваясь, он пожал руку необычайно польщенному этим Илюше.
Через три месяца в том же составе мы пришли за скрипкой. Илюша нес пустой футляр, обитый изнутри темно-зеленым сукном.
Холоденко, как величайшую драгоценность, вынес ему отливающую темно-красным лаком красавицу скрипку.
– Что ты сейчас разучиваешь в школе? — спросил он.
– Концерт ре минор Баха.
– Ну вот, послушай… — прижал он инструмент к своему неправдоподобно костлявому плечу и взмахнул смычком. Несколько пассажей, как раз тех самых, непрерывно повторяя которые Илюша совершенно замучил нас в последние два месяца, показались нам сейчас невыразимо прекрасными. Еще бы! Ведь знакомые звуки извлекались не из жалкой Илюшиной половинки, а из нового инструмента, перешедшего в нашу полную собственность, как только мы передали маэстро конверт с деньгами. На просьбу пересчитать деньги Холоденко ответил брезгливым отказом. Нет, положительно, этот человек нравился мне все больше и больше. Илюша снял со скрипки мостик, и бережно обернув инструмент в детскую фланелевую пеленку, в ту самую, в которую мы каких-то девять лет назад заворачивали его самого, уложил сокровище в футляр. Холоденко протянул ему смычок, которым только что водил по струнам теперь уже нашей скрипки.
– Это тебе от меня, на память.
Только сейчас, вспоминая эту историю во всех деталях, я понимаю, что вся она в совокупности могла происходить только там, где происходила, то есть на нашей бывшей родине.
– Подождите, — остановил нас Холоденко, когда мы уже стояли в двери. — Вам повезло. Эта скрипка — лучшая из моих скрипок. Если когда-нибудь вам срочно понадобятся там деньги, продайте ее, и вы сможете прожить на это, — тут Холоденко приостановился и, как будто бы произведя в уме сложные математические расчеты, уверенно закончил: — Два года, да, два года вы сможете прожить в Америке, продав эту скрипку.
Идя к метро «Площадь Мира», мы возбужденно обсуждали детали удачной сделки. Правда, нам пришлось вложить в скрипку почти все, что у нас образовалось накануне отъезда, но лучшего инвестирования в свое собственное будущее просто нельзя было себе вообразить.
Комментарий на тему скрипки Холоденко несколько затянулся. Ну ничего. Вторая часть этой истории будет значительно короче.
Своим истошным криком Илюша меня в тот день не остановил. Кухня, гостиная, столовая и сортир, а также ковры, двери и люстры первого этажа дома на улице Фултон я привела в состояние почти первозданной чистоты, чем заслужила сдержанную похвалу Фаины и тридцать долларов наличными. Должна признаться, что и дальше пополнять семейный бюджет подобным образом я вежливо, но решительно отказалась. Судя по всему, тот день, о котором говорил Холоденко, настал.
В ближайшее воскресенье мы втроем с футляром, в котором покоился залог двух лет элегантно-беззаботной жизни, поехали на перекладных в Беркли оценивать стоимость скрипки. По дороге Илюша, предчувствуя, что стоимость эта может легко превзойти самые дерзкие его ожидания, мягко, но настойчиво напоминал, через кого именно мы вышли на Холоденко.
В Беркли, в частном доме на тихой и зеленой Телеграф-авеню, ждал нас скрипичных дел мастер Аарон Спектор, кудрявой седой головой и смеющимися детскими глазами неправдоподобно напоминающий старого Эйнштейна. Вместе с тем он настолько полно отвечал классическим представлениям о скрипичном мастере, что тут и сказать больше нечего. Так что я перехожу непосредственно к концу нашей короткой с ним встречи.
– Do you have a fire place (У вас есть камин)? — небрежно отыграв несколько пассажей на нашем семейном сокровище, неожиданно спросил старик.
Мы застыли в ожидании цифры, и поэтому вопрос о наличии камина поразил нас. Камина у нас не было.
– What a pity (Какая жалость)! — шутливо сокрушаясь по поводу отсутствующего камина, покачал седой головой старик Спектор.
– What do you mean (Что вы имеете в виду)?
– I mean this piece of wood could serve as a nice fire starter (Только то, что эта деревяшка отлично сгодилась бы для разжигания камина), — с лучезарно-детской улыбкой, глядя на скрипку Холоденко, вынес он ей окончательный приговор.
Вопрос, как пополнить семейный бюджет, оставался открытым…
Соня ТУЧИНСКАЯ,
Сан-Франциско
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
