Окончание.
Начало в № 885
Еврейская тема присутствовала в творчестве Григория Ингера всю его жизнь. Художник с особой глубиной и любовью иллюстрировал: Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл», «Блуждающие звезды», «Заколдованный портной», «Иоселе-Соловей», «Тевье-молочник», «Рассказы для детей»; Ицхака Переца «Тайна скрипки», «Посыльный», «Каббалисты»; Шолома Аша «В Америку» и многие другие.
Еврейская жизнь неповторимого быта местечек, где прошло детство художника, перемежалось с работами на библейские темы и трагедией Холокоста.
Фрагмент из детских воспоминаний художника:
«… Наша семья пряталась в соседнем дворе у семьи Гутманов от петлюровцев… Только что из дома Гутманов ушли два вооруженных бандита. Перед этим они обыскали нас всех, даже детей, потом заперли в одной из комнат. Отцу же моему и хозяину дома приказали стать к стене и открыть рты — бандиты собирались туда стрелять. В соседней комнате рыдали запертые дети и женщины. Я стоял в углу, лицом к востоку, и, захлебываясь от слез, читал псалмы, умоляя Б-га спасти моего отца… Возможно, Б-г услышал горячие мольбы ребенка — отец и Гутман остались живы…
Выйти из заточения мы смогли лишь тогда, когда красноармейцы выбили бандитов из города. Первым встречным на улице был мой соученик Шмулик. Шмулик рассказал мне, как погиб наш общий друг — сын бедняка-жестянщика Янкель. Ему было около десяти лет. К ним в дом тоже ворвались два бандита и стали целиться в его отца. Мальчик схватил дула обеих винтовок, попытался отвести их в сторону. И был застрелен…
Наш отец, единственный наш кормилец потерял всех своих учеников, и в наш тесный полуподвал вселился младший брат моей матери, дядя Иосиф с семьей. Разоренные, оборванные, больные тифом, они бежали от погромов. Через несколько дней уже болели мы все. Я долго держался, но, в конце концов, свалился с очень высокой температурой. Три дня пролежал в жару, часто теряя сознание. Меня уже считали погибшим (так потом рассказывала мать). Когда я пришел в себя, то с удивлением заметил, что вокруг царит тишина, хотя люди шевелили губами… С ужасом я понял, что оглох… Украинские уличные мальчишки, узнав о моем несчастье, не проявили сочувствия. Наоборот, я стал объектом безжалостных издевательств…
Даже во сне не знал я покоя. Кошмары петлюровских погромов глубоко вошли в мое сознание, и во сне я видел нацеленные мне в лицо дула винтовок, слышал выстрелы и просыпался в страхе…
Осенний вечер. Дома стоят мрачные и молчаливые, многие двери и окна забиты досками, людей не видно, некогда веселая наша улочка словно подверглась нашествию людоедов. Еле переставляя слабые от голода ноги, ковыляю домой из синагоги, где читал заупокойную молитву по отцу».
Григорий Ингер творил в окружении таких блестящих графиков, как Митурич, Лебедев, Куприянов, Соколов… Еврейский художник имел собственный стиль и был узнаваем в каждой работе. Общим у всех пятерых было то, что при советской действительности они не могли свободно творить в живописи. Иллюстрации были выходом их творческой энергии и возможностью заработка.
Родившимся в начале ХХ века евреям досталась нелегкая доля: в начале века погромы, ближе к середине века — Холокост, в лучшем случае — тяготы эвакуации. Г. Ингера, как потерявшего слух, на фронт не взяли.
В годы Второй мировой войны почти глухой художник жил в эвакуации с женой и дочерью в чувашской деревне Ново-Климово. Выдержки из дневника художника в период с 1943 по 1948 год.
12 декабря 1943 г.:
День прошел как всегда, короткий безмолвный зимний день. С каждым днем наша лачужка все глубже погружается в снег. Снег падает на могилу моей матери и на могилу Яшеньки. Что осталось от его былой жизнерадостности и доброты? Его ребенку два года, он еще не знает, что людоед Гитлер убил его отца и моего брата, который унес с собой в могилу мое сердце, мою радость… несчастная моя сестра с детьми в плену у гитлеровских бандитов. Ее, наверное, уже нет в живых.
23 декабря 1943 г.:
Последние два дня ходил по деревням, искал работу…
25 февраля 1944 г.:
Сегодня закончил иллюстрации к роману Шолом-Алейхема «Иоселе-Соловей», теперь работаю над иллюстрацией к «Тевье-молочнику». В работе ищу спасения от тяжелых дум. Собираемся с женой в деревню Кольцовка — двенадцать километров в стужу, но идти надо. Мы остались без хлеба. Может быть, за работу удастся получить мукой.
13 мая 1945 г.:
Читал материал о страшном лагере — Освенциме. На его складах обнаружено семь тысяч пудов женских волос. Их носили девушки, молодые женщины, матери. Их ласкали солнце и ветер, целовал любимый…
20 марта 1948 г.:
Сегодня с самого утра все хожу по Москве в поисках работы. Хожу пешком — на трамвай денег нет. Рубль, взятый у брата, берегу на хлеб… В полдень почувствовал, что у меня подкашиваются ноги и все внутри ноет от голода. Достал свой рубль, постоял в очереди, купил 300 граммов черного хлеба и тут же в сутолоке магазина весь проглотил. Сильное сердцебиение…
28 декабря 1948 г.:
Холодный зимний день. Снега нет. Резкий пронизывающий ветер, подхватывая тучи морозной пыли, в дикой пляске несется по улицам. Серая пелена, холодная и страшно неприветливая, висит над землей…
Хожу по городу в поисках работы. Единственное место, где я понемногу зарабатывал и мог с грехом пополам кормить свою семью, — еврейское издательство «Дер Эмес», закрыто. В других издательствах меня не признают. Грубые нападки и открытая неприязнь — в одних, вежливый отказ и пренебрежительный — в других.
Ко всему этому можно только добавить, что издательство литературы на идиш «Дер Эмес» («Правда»), существовавшее с начала 1920-х годов, было закрыто в связи с делом ЕАК. Вскоре после закрытия «Дер Эмес» директор издательства Л. Стронгин и главный редактор М. Беленький были репрессированы.
После смерти усатого монстра положение художника постепенно улучшилось…
Григорий Ингер был талантливым художником и в жанре композиции. Он прекрасно чувствовал характер и настроение создаваемых образов. После смерти художника вышло несколько блестяще изданных альбомов с его замечательными иллюстрациями. Как жаль, что признание пришло к Ингеру лишь после смерти.