Война

Продолжение.

Начало В № 826

К лету 33-го жизнь стала сытнее, а осенью появились продукты в сельпо и на базаре; и мама к осенним праздникам испекла халу, кихелех — коржики. Никогда до этого пост не был таким легким, а рыдания в синагоге такими очищающими…

Война застала меня в армии. После окончания военного училища я командовал кавалерийским подразделением. В военное кавалерийское училище меня мобилизовали после окончания первого курса Винницкого медицинского института. Уже в первые годы военной службы я начал догадываться, что армию готовят больше к идеологическому противостоянию с будущим противником, чем к военному. Командир нашей дивизии был расстрелян в числе многих видных генералов Красной Армии. Армия лишилась тысяч опытных командиров. Их заменили молодыми и часто не образованными офицерами.

===

Мое соединение дислоцировалось в Западной Украине вдоль новой границы, теперь уже не с Польшей, которая была захвачена фашистской Германией и Советским Союзом в сентябре 1939 года. Старая граница, хорошо укрепленная бетонными подземными многоэтажными сооружениями, оказалась отодвинутой назад. Гарнизон каждого такого дота мог осуществлять круговую оборону. Эта система была бы особо эффективной вдоль дорог, ведущих от границы в глубь территории страны. Система строилась много лет, была дорогостоящей и могла обеспечить почти непроницаемую оборону. После того как граница передвинулась на запад, старую оборонную систему оголили, гарнизоны и оружие передвинули к новой границе, которая была не подготовлена к обороне. Германия выиграла первый этап войны еще до того как она началась, без единого выстрела. Огромные потери Красной Армии в начальный период войны были результатом не только бездарного руководства страны и командования, но и разоружения старой границы и отсутствия оборонительных сооружений на новой. Политические и военно-стратегические просчеты позволили германским войскам дойти до Москвы и Волги, обречь пленных на мучения и гибель в немецких лагерях. По тем же причинам миллионы евреев Советского Союза стали жертвами Холокоста. В гарнизоне настроение было тревожным. О предстоящей войне с Германией после подписания известных соглашений не говорили, но ее предчувствие среди командного состава было явным. Тема войны обсуждалась шепотом между доверявшими друг другу командирами. На настроение в кавалерийских частях влияла архаичность этого рода войск. В век танков и автоматического оружия кавалерийский клинок и трехлинейная винтовка были жалким оружием.

===

В июне 1941 года охотно предоставляли отпуска командирам разных уровней. Особенно пагубно это сказалось на боеспособности нашей авиации. Многие летчики были в отпуске. Это дало германской авиации огромное численное преимущество, позволив ей разрушить наши авиабазы без сопротивления и спокойно бомбить гарнизоны. Начало войны было шокирующим.

Беспечность командования, как впоследствии оказалось, исходила от самогО «непогрешимого» Сталина, страдавшего патологическим страхом провокаций, отвергавшего все достоверные сведения о приближающемся нападении Германии и о сроках начала войны.

Накануне исторического 22 июня 1941 года я уехал из части на свадьбу к своему родственнику в местечко Летичев (бывший приграничный район). Гражданское население тех мест также предчувствовало приближение войны. Свадьба была шумной, веселой и в то же время несколько нервозной, как это случается накануне беды. Правда, тогда я не мог объяснить причины возбуждения. Гуляли почти всю ночь.

Примерно в три часа ночи над нашими головами раздался тревожный гул самолетов. Гости и я с ними были во дворе, наслаждались тихой и теплой ночью. Мы все, как по команде, подняли головы и замерли в оцепенении. Я разглядел темные силуэты самолетов, летевших большой стаей без опознавательных огней в восточном направлении. Не было сомнений в том, что это немецкие самолеты, как и не было сомнений в том, что началась война. Я сразу отправился в райвоенкомат в надежде узнать обстановку и связаться со своей частью. Ни то, ни другое мне не удалось. Полусонный дежурный даже не понял, о чем я его спрашиваю, а позвонить своему военкому отказался. Я отправился на железнодорожный вокзал в надежде добраться до своего гарнизона. Уехал с первым товарным поездом, шедшим на запад. К вечеру оказался в городе Тернополь, в котором находился полк.

===

В течение первого дня войны немецкая авиация бомбила город и военные казармы. Получив боекомплект, дивизия покинула город и выступила в направлении границы. Вскоре наши колонны подверглись бомбардировке. Налеты повторились несколько раз. Мы несли потери, а воздушного прикрытия все не было. Столкновение с противником оказалось неожиданным. Немецкая танковая колонна расстреливала нас почти в упор, мы оказались в плотном окружении. Среди солдат началось паническое бегство. Вокруг меня остались бойцы — татары. Только впоследствии я понял это явление, казавшееся тогда странным. С ними мы выходили из окружения, с ними я влился в боевую часть. Первые события войны оказались непредсказуемыми и удручающими. И все же даже после первого шока невозможно было представить себе невероятные поражения первого года войны. Так началась моя фронтовая жизнь, которая окончилась в мае 1945 года.

Менялись части, соединения, фронт, род войск, должности и звания. Войну начал на южном фланге, продолжал на Волховском фронте все в той же экзотической кавалерии. Ее участь там была предрешена. Из нас, кавалеристов, уцелели крохи. Были ситуации, когда в батальоне оставалось семнадцать человек. После кавалерии я командовал пулеметной ротой, со временем «переквалифицировался» в артиллериста и закончил войну в должности заместителя командира артиллерийского полка. В составе полка легкой артиллерии участвовал в освобождении города Староконстантинова. Так волею судьбы война привела меня в родные места. Тогда я в полной мере прочувствовал и пережил трагедию Холокоста. До того мартовского дня 1944 года я участвовал в освобождении многих городов и местечек Украины и на бесчисленных примерах убедился, как неизмеримо велика трагедия еврейского народа на оккупированной врагом территории. В моей Пиляве осталась мама и многочисленная родня. Казалось, все, что видел и пережил, подготовило меня к встрече с личным горем. К острой сердечной боли, когда в груди все жжет, подготовиться невозможно. Когда-то многолюдный и шумный Староконстантинов был пуст. Убитый город. Я спрашивал одиноких прохожих, не остались ли в городе евреи. Люди опускали головы, отворачивались и молча уходили. Почему я задавал этот нелепый вопрос, зная ответ, сам не понимал. И все-таки я направился к Большой синагоге, рядом с которой стоял маленький домик ребецн Маргулы, где я когда-то гостил. Двери синагоги отсутствовали, часть крыши была сорвана. Вместо дома ребецн — куча мусора. Там где была большая улица со множеством тесных переулков, уцелело несколько домов, жалких, разрушенных с заколоченными окнами. Город был разрушен руками, его просто разнесли по частям.

Наутро верхом на лошади я один уехал в Пиляву. Села по пути домой выглядели вполне благополучными. Военные сражения их миновали. Уже на окраине Пилявы я не обнаружил двух домов, принадлежавших евреям, которых я хорошо знал. Дальше и ближе к центру не сохранилось ни одного еврейского дома. То же зрелище меня ждало у нашего когда-то большого подворья. От дома и множества дворовых построек осталось несколько разбитых кирпичей от печки. В мусоре не было следов домашних вещей — все разграбили. Часть нашего двора была засеяна кукурузой. Возникшая скованность долго не позволяла мне слезть с лошади. Не знаю, сколько продолжалось оцепенение. Лошадь почувствовала мое состояние и стояла, не шевелясь и опустив голову. Я не заметил, как вокруг собрались люди. Меня узнали, жали руку, женщины обнимали, у некоторых были влажные глаза. Около ста еврейских домов Пилявы были разрушены до основания, земельные участки превращены в огороды украинских соседей. Как они могли есть овощи, выращенные на крови их добрых соседей, я до сих пор понять не в состоянии. Еврейского местечка Пилява не стало. Впрочем, один еврейский дом на противоположной окраине стоял целехонек. Это был добротный двухквартирный дом Мирлиса, построенный им перед войной. Дом Мирлиса присвоили себе братья Прохор и Денис, которых в Пиляве называли не по фамилии, а по кличке Кот. Братья добровольно служили в немецкой полиции и участвовали в уничтожении евреев местечка.

Евреев Пилявы не заключали в гетто, их не расстреливали, их живыми сбрасывали в глубокие шахты, в которых когда-то добывали строительный камень. Жертв предварительно раздевали догола. В тех, кто сопротивлялся, стреляли по ногам, а затем швыряли в ствол шахты. Первыми бросали мужчин, а затем женщин, матерей с детьми и немощных стариков. Дикая расправа была публичной, вся экзекуция, как в пору инквизиции, совершалась при стечении зрителей. У некоторых зрелище уничтожения соседей, детей и стариков вызывало смех и крики одобрения, другие плакали и закрывали уши. Находились даже такие добровольные зрители, которые дрались за одежду жертв. Среди погибших в шахтах были жена моего брата с маленькими детьми. Всего погибли шестеро взрослых и пятеро детей моей родни. Шахты были очень глубокими, но крики умиряющих были слышны на поверхности. Стоны раздавались еще несколько дней. Так погибли более полутора тысяч евреев древнего местечка Пилява.

Моя мама умерла своей смертью за два дня до трагической гибели евреев местечка. Среди тех, кто участвовал в уничтожении моих близких и земляков, были и мои знакомые, даже одноклассник Степан Костомаха. Впоследствии люди обходили стороной это жуткое место. Запоздалое сочувствие. Могилы мамы я не нашел, потому что было уничтожено и старинное еврейское кладбище. Его распахали и превратили в огороды. Редкий вандализм даже для жуткой истории Холокоста…

В тот день, когда я приехал в Пиляву, там уже находилась воинская часть, наступавшая в направлении знаменитого местечка Меджибож. Я помог капитану СМЕРШа арестовать полицаев, участвовавших в уничтожении евреев, в том числе и знаменитых братьев Кот.

В доме, в котором жили братья Прохор и Денис Кот, было полно еврейской утвари, никелированных кроватей, большое количество подушек, даже швейных машинок было несколько. Братья не оказали сопротивления. Всего в ту ночь были арестованы девять преступников, приговоренных к различным срокам наказания. Дениса Кот приговорили к смертной казни через повешение.

О том, с каким чувством я оставил Пиляву, рассказать не могу, да и вряд ли это возможно. Часто слышу и читаю выражение «родное местечко». Могу ли я назвать Пиляву родным, если его не существует, если мои земляки бросали в шахты своих соседей, если распахали кладбище и едят плоды, выращенные на могилах многих поколений? Где она, моя Пилява?! Раны Пилявы не зажили до сих пор. Нет только чувства отмщения, его, вероятно, подавила война и прожитые после войны годы.

Со своим полком легкой артиллерии я дошел до Берлина, а войну окончил 11 мая 1945 в Праге.