Окончание. Начало тут
Бывая в Израиле, а я бываю там часто, всегда прихожу в Яд-Вашем. Одна брожу там в тоскливом ужасе по залам с документальными свидетельствами поголовного истребления моего народа, в чем с таким невиданным энтузиазмом содействовали нацистам христианские народы оккупированной ими Европы – литовцы, украинцы, поляки, французы… Но, прежде, чем возвратиться в пеструю суматоху улиц Иерусалима, никогда не забываю посетить еще один зал Яд-Вашема. Он находится под открытым небом и называется «Сад Праведников народов мира». Да, такой непомерно торжественный титул присвоили евреи спасавшим их людям. В гулкой тишине я хожу по Странам-Аллеям этого сада, замедляя ход то у одного, то у другого дерева, чтобы прочесть таблички с именами Праведников мира, среди которых имена украинских, литовских, польских женщин… Да, спасавших было меньше, чем губивших, в пропорции размера спичечного коробка и стадиона, но они были в каждой европейской стране. Были! И благодарные евреи воздали каждому, и не только деревом, высаженным в его честь…
Недавно умер гений века, Евгений Александрович Евтушенко, в жилах которого течет и украинская кровь. За «Бабий Яр», написанный в годы, когда слово «еврей» заменяли мерзким «лицом еврейской национальности», он, как это ни обидно, не заслужил своего дерева в Саду Праведников. В отличие от украинских и белорусских крестьянок, он рисковал своей поэтической карьерой, но не жизнью. Редактор «Литературной газеты» Валерий Косолапов напечатал «Бабий Яр» у себя в газете, в день выхода которой для Евтушенко началась мировая слава, а для Косолапова – последний рабочий день. Перед тем как поставить еретическую поэму в номер, он позвонил жене и сказал: «Женя написал «Бабий Яр», если я его опубликую, меня уволят. Что делать?» «Считай, что ты уже уволен», – не раздумывая, ответила русская женщина, жена русского мужа.
Знаменательно, что описанный в рассказе разговор в садике еврейского Дома проходил аккурат в годовщину Кишиневского погрома. В память о погибших в нем я перечитаю поэму Хаима Бялика «Сказание о погроме» в конгениальном переводе Жаботинского. Я всегда буду помнить, что два страшных дня православной Пасхи 1903 года, когда буйствовала в Кишиневе озверевшая от крови и насилия пьяная толпа, навсегда изменили сознание нашего национального гения. Из ассимилированного еврея, любимца художественно-журналистской богемы и утонченного знатока русской и европейской поэзии, Жаботинский в одночасье превратился в сурового защитника своего народа, без раздумий отдав несравненный писательский дар еврейской публицистике, еврейским делам и заботам, включая заботы об организации отрядов еврейской самообороны.
Но вечно храня в положенной мне от рода генетической памяти ужасающие картины Кишиневского погрома, я также неотступно буду помнить и о Коле Блинове, русском дворянине, в одиночку вышедшем навстречу осатаневшей толпе во время другого погрома, Житомирского.
Коротким рассказом о русском Праведнике Николае Блинове, история жизни и смерти которого каким-то совершенно особым образом трогает душу, и поставим точку в этом пасхальном рассказе, хотя «антидота» – то есть историй жизней «прекрасных людей» наверняка набралось бы на целый том.
До революции имя Николая Блинова было первым в поминальных списках в синагогах. Сегодня в столице Самарии, городе Ариэле, установлен Памятный камень его имени и высажено лимонное дерево. Судьба Коли Блинова послужила основой для документального романа «Дом горит, часы идут». Автора этой книги несколько лет назад чествовали в Ариэльском университете, кормили-поили, возили по Израилю, через него воздавали Коле…
С детства для Коли «не было чужих». Еще учеником шестого класса гимназии он ездил в группе других детей под Уфу, где свирепствовал голод, помогать в строительстве столовых и пекарен. Просто к слову: в этой группе был еще один мальчик – Саша Гликберг, впоследствии – знаменитый Саша Черный.
В начале 1905 года студент Женевского университета Николай Блинов приехал в Житомир навестить родителей. В апреле на православную Пасху в городе начался еврейский погром. 23-летний отец двоих детей Николай Блинов пытался уговорами остановить обезумевшую от насилия толпу своих соплеменников, но через короткое время был ими растерзан. Расправа с Колей была более жестокой, чем с евреями, поскольку его считали «предателем». Его били булыжниками, кололи штыками, приговаривая: «Хоть ты и русский, но сицилист и хуже жидов, пришёл на защиту их».
В истории чудовищной и прекрасной смерти Коли Блинова присутствует явственный элемент мистики.
работы С.Селингера
В 1904 году в Женеве Коля играл в студенческом спектакле, где ему досталась главная роль в пьесе Е. Чирикова «Евреи». В финале пьесы герой Блинова погибает, спасая от погрома свою невесту. На премьере доиграть спектакль до этого места не удалось: когда началась сцена погрома, публика потребовала закрыть занавес. Видеть то, от чего они бежали из Украины и России, зрителям было невмоготу. Коле же, как будто ставшем заложником своей роли, выпало доиграть ее ровно через год, но уже не на сцене, а в жизни.
Изуродованное тело Николая Блинова было опознано его матерью в морге еврейской больницы в числе других жертв погрома. В кармане его студенческой тужурки она обнаружила прощальное письмо к ней. В нем Коля, зная, что может погибнуть, объясняет ей, что как христианин, он не мог поступить по-иному: «…Вместо веры в чудотворные иконы, в благочестивых попов, в их воззвания ко всеобщей любви я стал верить в людей, в то Б-жественное начало, которое двигает их на всё хорошее и приближает к царствию Небесному, то есть к такому общественному порядку, который создаст всеобщее счастье…»
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
