Александр Бирштейн — человек, в обществе принятый и уважаемый. Он и журналист, и писатель, и учёный, и инженер-газовщик… Но всё это преамбула. А основной текст: он член Всемирного клуба одесситов! В этом городе родился сразу после войны, в этом городе поныне живёт, об этом городе пишет много и с любовью; а стиль приморского говора и иронии одесской в его творчестве ощущаешь сразу.
Сейчас Александр — знаменитый прозаик, мне его представили то ли как «одесского Шолом-Алейхема», то ли как «нового Бабеля». Однако если стихи он творит с детства, то к прозе обратился сравнительно недавно, с 97-го. И сразу его закидали премиями и титулами, принялись печатать по странам и континентам. Понятно, у прозы куда большая аудитория… Но он и поэт прекрасный, причём я бы даже сказал не «поэт», а «сценарист» или «режиссёр»: многие его стихотворения, даже небольшие по числу строк — это как бы мини-пьески, с полифонией идей и образов вокруг главного, с точно выписанным сюжетом.
И оттого его стихи — это как бы рассказы. Размышления, точный анализ, разговор. Если в прозе Бирштейна критики подчёркивают юмор с горчинкой, то в поэзии, тоже, конечно, часто юмора не чурающейся, я бы выделил интонацию — думающего, имеющего сотню вопросов и не боящегося отвечать на них человека.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Александр Бирштейн
В стране, где иноверцы мы,
вес серебра — талант!
Жил Александр Сердцевич —
еврейский музыкант.
Как жил? Как порох с пушкою,
ну а точней, как жид!
Жизнь елочной игрушкою
на ниточке дрожит.
«Да не будет дано
Умереть мне вдали от тебя…»
Какие песни новые
придумает беда?
Но есть зато виновные,
И вечен жид всегда!
«…В алом венчике из роз…»
Зима, морозы, лето ли…
Год поглощает год…
А музыка нелепая покоя не дает.
С усталою гитарою
еще тверда рука,
поем про горы старые и лес,
и облака.
«…Расскажи, гора,
О моем горе…»
А горя, как и не было!
Ни смерти! Ни тоски!
Опять рисую набело
свои черновики.
В чет-нечет
с посторонними играю.
Не сдаюсь!
И мир держу ладонями,
и выпустить боюсь.
«Пока земля еще вертится…»
***
«Над небом голубым…»
Когда услышал это,
То понял — навсегда,
как родинка, как шрам.
Туманный, легкий дым
зовут зачем-то светом.
Я этот свет глотал
в Столице по утрам.
«Над небом голубым…»
Не нужно мне иного!
Одесса и Париж, люблю вас,
но зато
Есть Город на земле,
и золотое слово
Начертано ему.
А воздух от Ватто.
Пронзительно и зло
равняет время сроки:
Кому… Куда… За что…
И тут не суета!
И, как весну вода,
вдруг наполняют строки,
Чтоб хоть одна строка осталась навсегда!
«Над небом голубым…»
Считаю дни, но в этом
Есть свой особый смысл,
зовущийся — мечта!
Я стал самим собой,
а слыть хотел поэтом
Довольно долго, но все это ерунда!
«Над небом голубым…»
А жизнь-то не с начала!
И начинать грешно.
И начинать смешно!
Ох, Город золотой,
как долго не хватало
Меня в тебе, с тобой,
тебя во мне, со мной…
Ланжерон
Осень верит в упадок. А зима — в разрушение. И ее холода недоверчивей зла.
И декабрьская голь не попросит прощения за разбитый уют, за тугие дела.
А совиное зло каждой ночью все пристальней, красным метя смешной, воробьиный уют.
Нет у моря порога, есть звенящие пристани, но лишь злые ветра к ним теперь пристают.
Деловитый прибой, поседевший от творчества, ищет рифму с
шипящими и зачем-то спешит.
Имя есть — Ланжерон… Без
фамилии, отчества. Он один у меня. А вокруг ни души.
Побледневший песок стал упруже от холода, без топчанов —
простор, что с пустынею схож.
Я бродил тут всегда, я прописан тут смолоду… Вот, вернулся-пришел, как за прошлым.
И что ж?
Никого-никого! Неприветливо море, отбиваясь от бед, я стихи бормочу.
Да, пора уходить. Путь назад не проторен. Больше я никуда-
никуда не хочу!
***
Все молитвы чужих
я примерил на взгляд.
Все удары под дых,
неудачи подряд,
под лопаткою боль
и слова назубок:
– Да поможет мне Б-г!
Только Он не помог…
А на встрече с прощаньем
сколько всяких примет.
Ночь, под утро нищая,
уходила в рассвет.
И раскинулось поле…
Перейти б по судьбе
от охоты к неволе,
от неволи — к себе!
Мысли желтые прочь,
разве речь обо мне?
Продолжается ночь
в этой странной стране,
продолжается звук,
хоть порвалась струна…
Кто там в зеркале? Друг!
А в горсти — тишина…
***
Запомнилось, как пели льдинки
под башмаками торопливыми,
и суетливость той тропинки,
мелькавшей вниз
промеж обрывами.
Да, между трусостью
и мужеством
дорожка эта синей веною.
И жажда моря была ужасом
и радостью одновременною.
Волна застывшая и хмурая
не выбегала мне навстречу,
а берег хрусткою купюрою
ломал шаги на чет и нечет.
А морю что? Пусть ветры
волками
на время яростными стали.
Они вдали, играя волнами,
как пьяный боцман грохотали.
Давно с осенними расчетами
два зимних месяца покончили,
мир, ярко-белым снегом черкая,
плюс темно-серое все прочее.
***
Конец зимы приспущенной
струной звучать не мог, а только всем мешал.
Сгущались тучи.
Думал надо мной.
Болела голова. Решил — душа.
От утренних вестей сходил
с ума. Но становилось
вроде легче днем.
Писал письмо.
И тоже ждал письма.
Оно пришло… когда забыл о нем.
А через день подобие дождя
кропило все: и спины, и дела.
Зима, как летний гость, не уходя,
цеплялась за минуты и лгала.
Но пели что-то кошки по ночам.
И радость собиралась жить
в строке.
Открыть окно.
И выдохнуть печаль.
И строить планы. Даже на песке!
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
