Прошло 10 лет со дня смерти Ларисы Иосифовны Богораз – Бухман, российского филолога, общественного деятеля, правозащитницы. В 1965 её муж Юлий Даниэль и Андрей Синявский были арестованы за письма, которые они издавали за границей под псевдонимами. Суд над ними был началом применения суровых мер в отношении инакомыслия при Леониде Ильиче Брежневе. После их задержания Богорэз написала Брежневу протест несмотря на то, что такой акт мог посадить её на скамью подсудимых. Она вместе с женой Синявского Марией Розановой активно способствовала перелому общественного мнения в пользу арестованных писателей. Дело Синявского и Даниэля положило начало систематической активности многих правозащитников, в том числе и самой Ларисы Богораз. В 1966–1967 Лариса Богораз регулярно ездит в мордовские политические лагеря на свидания к мужу, знакомится там с родственниками других политических заключенных, включает их в круг общения московской интеллигенции. Ее квартира становится “перевалочным пунктом” для родственников политзаключенных из других городов, едущих на свидания в Мордовию, и для самих политзаключенных, возвращающихся из лагеря после отбытия наказания. В своих обращениях и открытых письмах Лариса Богораз впервые ставила перед общественным сознанием проблему современных политзаключенных. 25 августа 1968 она в составе группы из семи человек выступила на Красной площади против вторжения Советского Союза в Чехословакию и была приговорена к четырем годам изгнания в Сибири. Лариса Богораз длительное время была председателем Московской Хельсинской группы. С 1991 года руководила просветительским семинаром по правам человека для общественных организаций. С 1993 года — член правления Российско-Американской группы по правам человека. Автор ряда статей по истории и теории прав человека.
*****
* По крови я чистокровная еврейка, моя мать – Брухман, отец – Богораз. Родители родились и выросли в еврейской местечковой среде, но никакой связи ни с еврейской культурой, ни с еврейскими особенностями характера /как они мне представляются/ я у них не вижу. Не знаю как это у них получилось. Еврейскую речь дома я впервые услышала во время войны, когда к маме пришел в гости эвакуированный еврей-западник /т.е. с Зап.Украины/. Он произносил грустные монологи, в которых я улавливала только тональность; мне помнится, что и мама не все понимала – во всяком случае, отвечала ему по-русски. Язык моего детства – украинский: меня воспитывала няня-украинка. Дома говорили по-русски, а со мной и с няней – по-украински. Я ходила в украинский детский сад. Первая сказка, какую я помню не из книг и потом рассказывала своему сыну – украинская, про Ивасика-Телесика. Очень долго, и в юности, я говорила с заметным украинским акцентом. До восьми лет я вообще не знала, что есть понятие “национальность”. Дома разговоров о национальности не было. Недалеко от нас была еврейская школа, а также армянская, немецкая, две украинских и несколько русских. Меня без разговоров отдали в русскую школу. В школе я узнала, что я еврейка и этим в нехорошую сторону отличаюсь от многих соучеников; но к тому времени я уже была дочерью “врага народа”, и это еще худшее обстоятельство перешибало нехорошую национальность. И без того было чего стыдиться! Потом, во время войны и после, вопрос о национальности приобрел первостепенное значение. Молва назойливо повторяла слова “евреи”. Одни “евреев убивали, другие выдавали, третьи прятали”. А сами евреи “покорно шли в газовые камеры, отсиживались от войны в Ташкенте” и бог весть что еще. “Иван воюет в окопе, а Абрам торгует в рабкоопе”. Были герои – Александр Матросов, Николай Гастелло, Вася Теркин, воевавшие на совесть. Но я не помню, чтобы в те годы слышала о воинском подвиге еврея, о восстаниях в гетто, побегах евреев из концлагерей. “Иван спас Абрама, а Абрам бежал прятаться в Ташкент”, Ощущение стыда за евреев не снимало то, что мои друзья и знакомые – юноши-евреи, вернувшиеся с войны, воевали не с кривым ружьем: кто пришел без ноги, кто с покалеченной рукой, с осколком в легких. “С одной стороны – героический народ-освободитель, а с другой – всего несколько порядочных парней”. В то время я с вызовом, с показной гордостью, говорила: “я – еврейка”. Но гордость эта относилась к собственной смелости – мол, я не боюсь признаться в этом постыдном факте своей биографии; уж хоть тем искупаю трусость моих соплеменников. Конечно, я к этому времени достаточно была интернационалисткой, чтобы понимать, что нет народов-трусов, как и народов-героев. Но – “Я-то знаю, что я не зерно, а курица, возможно, этого не знает”. Не за евреев было стыдно, а стыдно, что все так о них думают. Я тогда ощущала необходимость отгородить себя от характерных, обычно окарикатуриваемых качеств евреев, – и тем подчеркнуть, что все люди одновременно разные и одинаковые, что вот я, еврейка, больше похожа на Иваненко, чем на Рабиновича. Пожалуй, тогда, в 45-46 гг. я больше всего была еврейкой. Но в этот период и мои национальные и антинациональные чувства были поверхностными.
* Затем над евреями заметно сгустились тучи: ограничения при приеме в институты, при устройстве на работу, “антикосмополитическая» кампания внезапное исчезновение еврейской культуры и интеллигенции — писателей, актеров, закрытие издательств, театров. Шло к апогею – “делу врачей-убийц”. Все это прямо коснулось и моей семьи: я и Юрий Даниэль не смогли получить работу в московской области /хотя учителя нашей специальности были очень нужны/; многие друзья семьи Даниэлей были арестованы, у нас в доме прятали от уничтожения несколько книг из еврейской библиотеки; в Институт Языкознания меня не взяли даже лаборанткой /”нам нужны носители языков народов СССР,” – сказал мне замдиректора по науке/. Вот тогда началось активное самоопределение евреев – во всяком случае, моего поколения. Некоторые старались найти формальные основания считаться русским или хотя бы детям записать русскую национальность. Другие – я знаю несколько таких случаев, – наоборот, записывались евреями из чувства протеста. Очень многие испытали прилив национальной гордости – и нередко в гипертрофированном виде /”евреи самые умные, самые способные, самые талантливые”/. Такого рода обоснования национальной гордости кого бы то ни было – евреев или великороссов – всегда были чужды и непонятны мне: каким образом добавляет людям достоинства то обстоятельство, что Лев Толстой – русский? Или, что Михаил Ботвинник – еврей? Или даже, что мой дедушка – великий ученый? Ведь не я же! В моем национальном самоопределении несчастья евреев сыграли скорее отрицательную роль. Логика моих ощущений была приблизительно такой: “Вы хотите, чтобы я вспомнила и помнила всегда, что я еврейка; вы хотите, чтобы я, во что бы то ни стало, почувствовала себя еврейкой – так нет же! Это вы можете зачислить меня в ту или иную рубрику в зависимости от записи в паспорте – меня вы этим не спровоцируете. Я – это я, для меня – никаких рубрик!”
* Кто я есть сейчас, кем себя ощущаю? К сожалению, я не чувствую себя еврейкой. Я понимаю, что у меня есть безусловная генетическая общность с еврейством. Предполагаю, что она сказывается в психическом типе, в способе мышления и деятельности. Но эта общность так же мало помогает мне ощутить свою принадлежность к еврейству, как сходство внешних черт, – видимо, недостает более глубокой — или более общей — общности языка, культуры, истории, традиции; даже, может быть, впечатлений, неосознанно воспринимаемых органами чувств: того, что видит вокруг глаз, слышит ухо, чувствует кожа. По всем этим свойствам я русская. Мне привычны цвет, запах, шелест русской природы, как и русской речи, ритмы русского стиха. Все остальное воспринимается мною как чужое. Даже Крым для меня – экзотика, раздражающая чувства. Даже О. Мандельштам или Бродский для меня не внятны и кажутся не русскими поэтами /как, впрочем, и Маяковский/. Французская история тоже кажется мне экзотической, – а русская затрагивает не только сознание, но и сердце; я ее кожей чувствую. И при всем том – нет, я не русская. Я чужая сегодня в этой стране. Может быть, я не так все это чувствую, но так осязаю; может быть, тут работает тот самый генотип, который, хотя и не помогает мне стать еврейкой, но препятствует общности с так называемым, русским народом? ( Из журнала “Евреи в СССР”, № 1, 1972г.- А.З.)
Источник: www.zelikm.com — <Евреи глазами именитых друзей и недругов>
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
