Окончание. Начало в №1125
С тех пор прошло много лет, и сегодня уже трудно представить себе степень ужаса, который нас тогда охватил. Что ни говори, а в советской жизни тех лет были свои идеалы, свои моральные принципы — во всяком случае, в той среде, где я произрастал. Одним из таких идеалов была дружба. Круг друзей, к которому ты принадлежал — это были «свои», «наши», на их помощь ты мог надеяться, и уж во всяком случае рассчитывать, что никто из них на тебя не донесет. И вдруг… Да кто? Рубаха-парень, в доску свой Лер!
Помню, как мы с Борей Капцуном мучились вопросом, рассказать ли остальным из нашей компании. С одной стороны, мы обязаны их предупредить, а с другой — что, если мы ошиблись, и все это какое-то злополучное совпадение случайных обстоятельств? Много позже, между прочим, я узнал, что этот вопрос обсуждается в Талмуде в связи с проблемой «лашон а-ра», «болезнью языка», — так метафорически называется клевета или даже просто дурной отзыв о человеке за глаза. Причем Талмуд уточняет, что не имеет значения, соответствует ли этот отрицательный отзыв истине: говорить о людях за глаза дурно — это грех в любом случае. Однако далее Талмуд настаивает на важном исключении из этого правила: если некий человек по незнанию склонен довериться обманщику, и ты знаешь, что это обманщик, ты обязан предупредить. Именно так мы тогда и поступили, хотя понятия не имели, что такое «лашон а-ра». Даже что такое Талмуд представляли себе туманно. Мы собрали всех, кого это могло касаться, и рассказали все как было. А теперь, сказали мы, сами решайте, есть ли основания ему не доверять.
Конечно, Залмансон не мог не заметить, что отношение к нему резко изменилось, но что он подумал, что он знал или не знал, мне неизвестно. Во всяком случае, с его стороны не было ни одной попытки объясниться с кем-либо из нас.
Время шло. В конце концов все, кто хотел, уехали. Первым уехал Боря с Зинкой и двумя детьми, а потом и я. А конец этой истории имел место гораздо позже, когда я уже прожил в Америке долгое время и однажды поехал с женой в Израиль проведать родственников. Там в Хайфе у меня случилась небольшая неприятность: отказала моя фотокамера. В наше время купить новую камеру дешевле, чем починить старую, это так, но у меня был хороший профессиональный «Олимпус», предмет гордости и привязанности, и мне никак не хотелось с ним расставаться. Тем более в Израиле, где интересное на каждом шагу.
Кто-то мне сказал, что на такой-то улице вроде бы есть мастерская по ремонту съемочной аппаратуры, я пошел в указанном направлении и действительно увидел надпись на иврите и английском: «Проявка и печать фотографий. Ремонт кино- и фотокамер». Войдя, я показал камеру приемщице, коротко стриженой девушке в пятнистых военных штанах. Она покрутила-повертела аппарат, открыла его, заглянула внутрь и безнадежно махнула рукой.
– Папа, подойди сюда! — крикнула она по-русски.
Из заднего помещения появился рослый полный человек средних лет с седыми висками. Не взглянув на меня, он взял в руки камеру и стал ее рассматривать.
– Батарейку я только что поменял, — сказал я по-русски.
Он внимательно посмотрел на меня. В этот момент мне показалось, что я его раньше видел.
– Не хотите ли зайти ко мне в офис? — неожиданно спросил он.
Я пошел за ним. Офис был отгорожен от мастерской фанерной перегородкой. Два стула, стол и кофейник в углу — вот и вся обстановка.
– Садитесь, прошу, — он кивком показал на стул. — Камера у вас хорошая, не хотелось бы тяп-ляп, наспех. Тут может быть и просто механическая неисправность, и…
Он говорил и внимательно меня разглядывал. Я чувствовал, что он тоже задается вопросом: «Где я его видел?»
Первым не выдержал я:
– Мне кажется, мы с вами встречались раньше. Вы не из Москвы?
– Вообще-то из Казахстана, но несколько лет до отъезда прожил в Москве.
– А вы к кинематографу не имели отношения?
Он усмехнулся:
– Я так и подумал. Вы на киностудии работали, да? А я в Госкино.
В Госкино? Я вроде бы всех там знал.
– Простите, как ваша фамилия?
– Сейчас я называюсь Бен-Ами. Так и значится на моей вывеске, видели снаружи? А тогда фамилия была Беспрозванный.
Черт побери! Я, правда, видел его в прежней жизни всего раза два-три, но все-таки мог бы узнать. Просто никак не ожидал. Да и изменился он: пополнел, как-то обмяк. И седина его облагораживает.
– Я вижу, вы удивлены. А чему удивляться? Как каждый еврей, я хочу жить в своей стране, хватит этих скитаний в галуте.
Вот тебе и на — он еврей, только его нам не хватало!.. Но если бы это было так, все бы знали. В ту пору в Госкомитете евреев уже почти не осталось, разве что Лер Залмансон.
– Да, все это было непросто… Давайте попьем кофеечку, и я вам кое-что расскажу. А то, знаете, и поговорить-то не с кем.
Он извлек из ящика стола две почерневших от времени чашки, нацедил из кофейника черной жижи и придвинул сахарницу.
– Я знаю, как вы там все ко мне относились: пристроился, мол, в зятья, и на этом карьеру делает, такой-сякой. А многие притом завидовали. Если бы знали они, чего мне это стоило, через какие унижения пришлось мне пройти… Впрочем, я того заслужил, честно признаю.
Родился я в Одессе, мои родители евреи. В начале войны папу забрали в армию, и он не вернулся, погиб под Киевом. Мама со мной на руках эвакуировалась в Казахстан, позже вышла замуж, там мы и осели. Конечно, я знал, что я еврей — так было написано в моем паспорте. В этом, собственно говоря, и заключалось мое еврейство. Да что вам говорить, вы знаете сами, что мы были там за евреи… Работал я киномехаником. Стационарную кинопроекцию, передвижку — все одолел. Потом как-то стал пописывать в местные газеты: впечатлений было много, я весь Восточный Казахстан изъездил с кинопередвижкой.
И тут в моей жизни случилось важное событие: я познакомился с Капитолиной. Случайно, можно сказать, в редакции газеты «Заря коммунизма», я там сотрудничал тогда. Было это в самый разгар целины, помните эту вакханалию? Вызвал главный редактор, говорит: «Вот, познакомься с Капитолиной Афанасьевной. К нам из ЦК комсомола. Сопровождать ее будешь в Краснознаменский, Жаксы и еще куда понадобится». Ну, поехали на газике. Смотрю, хоть из Москвы, а в общении простая. Не красавица, конечно, но так женщина нормальная. Ездили долго, застревали в пути, ночевали где попало. Так как-то и получилось, что у нас завязались отношения…
Через неделю улетела она в Москву, но вскоре опять вернулась в качестве уполномоченного — временно, на период уборки. Тут уж такая любовь пошла… Короче, она забеременела. Встал вопрос о женитьбе. Я — пожалуйста, только жить нам негде. Она говорит: «У родителей в Москве квартира и дача. Само собой, надо согласие папы». А папа у нее, я это уже знал, большой пост занимал при Никите, в ближний круг входил. Тут я рассказал ей о своем происхождении. Она расстроилась: папа, говорит, не согласится. Но что делать, время идет, последствия аморалки выпирают все больше…
В общем, поехал я в Москву представляться папаше Афанасию. А он уже в курсе, на меня еле смотрит, кривит нос. «Вот что, говорит, придется действовать так. Тебя здесь никто не знает. Скажи, что паспорт при переезде пропал. Подашь заявление на новый паспорт, и я все устрою. Будешь по паспорту украинцем, фамилия подходящая».
Ну а дальше жизнь моя пошла как бы помимо моего желания. То есть, конечно, я был не против назначения на хорошую должность — сначала в редакцию, а потом, после падения Никиты, когда папашу понизили до кино, в Госкино. Там меня не любили — завидовали, конечно. Но я с ними держался гордо, независимо. Пожалуй, несколько зарвался. Признаю. Но понять это можно: молодой парень из глухой дыры, и вдруг — Москва, высшая партийная элита, должность в кинематографе… как тут не закружиться молодой головушке? Но вот что важно: никому ничего плохого я не сделал. Ведь это главное, верно?
Вопрос относился ко мне, но я предпочел промолчать. Хотя видел его тревожный взгляд и понял, что он думает об этом постоянно.
Не получив от меня ответа, он продолжил:
– Вскоре у папаши начались неприятности, и со мной мое начальство стало разговаривать иначе, я сразу почувствовал. И тут эта история с «кадумом»… слышали, наверное. Что? Шутка Лера Залмансона? Оставьте, какая наивность! Разве посмел бы этот говнюк, стукач несчастный, так шутить? Он ведь без разрешения инстанций в носу не ковыряется, извините за выражение. Кто, Лер пострадал? Да его так и так убрали бы из комитета, было указание от евреев избавиться. А тут он появился у вас на студии вроде бы как жертва режима, герой-мученик. Вы от восторга чуть не уписались. Да еще там на какого-то антисемита накричал, а тот, наверное, тоже из стукачей, задание выполнял. А у Залмансона задание на студийных евреев стучать, это вы сообразили? Нет, операция «Кадум» была не его инициатива, это мои «доброжелатели» из начальства подстроили. А может, и кто-то из других органов.
Конечно, я поступил как полный кадум, жадность фраера губит — знаете такую пословицу? Хотя на самом деле не столько я был их мишенью, сколько папаша. Его этой историей вконец достали: пристроил, мол, болвана-зятя, а тот хапает направо-налево. В общем, перевели его куда-то на Урал директором кинохроники, от хрущевцев старались тогда избавиться. А мне предложили ехать в Сибирь, редактором районной газеты. Дачу и квартиру у папаши отняли, а мы ведь втроем с дочкой у них жили. В общем, дело дрянь.
И тут моя Капа заявляет: «А ну их всех куда подальше. Давай уедем в Израиль». Я: «Ты с ума сошла, кто же нас выпустит и кто впустит: я украинец, а ты русская». Капа в ответ: «А ты опять паспорт потеряй. А в новом напиши «еврей». Да, тихоня такая, все помалкивает, а вот когда приспичило… Некоторое время я сопротивлялся, а потом вижу — деваться некуда, не в Читинскую же область переезжать. Да и зло берет на сволочей. В общем, потерял я паспорт, а потом восстановил в соответствии со своей одесской метрикой, которая каким-то чудом уцелела. И снова стал евреем. В эмиграцию нас отпустили без проблем. Папаша Афанасий полагал, для того чтобы его окончательно скомпрометировать. А сам, между прочим, перед отъездом шепнул мне: «Правильно, езжай, ну их всех на…»
Вот и живу себе с тех пор на земле предков. Вспомнил свою первую профессию — как приходилось аппаратуру чинить. Конечно, техника с тех пор изменилась невероятно, однако если у человека есть вкус к аппаратуре… В общем, подучился и открыл вот эту мастерскую. Ничего себе, существуем. Капа помогает, дочки тоже, когда свободны. Старшей, правда, некогда: своя семья, муж, двое сыновей — наши с Капой внуки. А младшая сейчас в армии, связист (или связистка, как правильно по-русски?). Отпустили на побывку, так она оба дня здесь работает, заказы оформляет, фото печатает. Помогает.
Он вздохнул, помолчал.
– Что вам сказать? Конечно, здесь мы самые что ни на есть рядовые граждане, а там мы принадлежали… к чему-то принадлежали. Но какой ценой? Все время было чувство: украл чужое и вот-вот разоблачат… Нет, по гроб жизни буду благодарен Капе, что тогда сказала «уедем в Израиль». Умница! — и, спохватившись: — А камеру вашу я исправлю. Есть смысл повозиться: камера хорошая. Завтра утром будет готова.
…Да, был исход, были вокруг него всякие страсти, всякие происшествия и всякие люди. Люди разного свойства и качества, хочется заметить, и мотивы их участия в исходе были весьма разными. Великие исторические события, как известно, осуществляются руками людей не всегда великих…
Владимир МАТЛИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
