Еврейский Мир

Скука как движущая сила истории

В марте 1968 года французский министр по делам молодежи и спорта посетил университет Нантерра. Кампус бурлил – студенты требовали покончить с сегрегацией по признаку пола в общежитиях. “Если у вас проблемы с женщинами, советую принимать холодный душ”, – назидательно сказал министр предводителю возмущенного молодежного коллектива Даниэлю Кон-Бендиту.

Спустя несколько недель грянуло студенческое восстание, которое вошло в историю под названием ”Красный май”. В Латинском квартале Парижа молодежь начала возводить баррикады и выламывать из мостовой булыжники – “оружие пролетариата”. Запылало подожженное здание Парижской биржи. Стены зданий украсились лозунгами, поражавшими своей абсурдной высокопарностью: “Вся власть воображению!”, “Запрещено запрещать!”, “Будь реалистом – мечтай о невозможном”!

В дни восстания на улицах французской столицы царила карнавальная атмосфера. Модно одетые участники событий, за редкими исключениями отпрыски состоятельных семей (в те годы высшее образование все еще было уделом элиты), маршировали по бульварам, рисуясь перед толпами восхищенных зрителей и позируя перед объективами фотокорреспондентов в качестве жертв чудовищного насилия (один из их лозунгов гласил: “Все мы – немецкие евреи!” – прозрачный намек на то, что раздельные общежития сродни газовым камерам Освенцима).

Внимательному наблюдателю было очевидно, что парижская молодежь просто воспользовалась предлогом, чтобы побеситься, на время сбросить с себя путы буржуазных условностей и предрассудков, поиграть в “революционный пролетариат”. А почему нет, если светит ласковое солнышко, тепло, девушки смотрят на новоявленных “борцов с несправедливостью” как на героев, передовое общественное мнение горячо их поддерживает – дешево и сердито!

Все, кому когда-либо доводилось принимать участие в уличных беспорядках, в один голос свидетельствуют, как приятно на время освободиться от оков общественных приличий и утолить варварскую жажду разрушения. Словно в каждом из нас живет дикий зверь, который только и ждет случая, чтобы вырваться из клетки цивилизации и дать волю своим первобытным инстинктам.

В описаниях студенческих революций, прокатившихся в 1968 году по многим странам Запада, приводятся самые разные объяснения волнений. Однако то были фактически лишь предлоги, а не истинные, глубинные причины. (Американские студенты, например, поднялись на борьбу против бедности и неравенства в самый разгар кампании за построение “Великого общества”, когда администрация Линдона Джонсона бросила беспрецедентные средства именно на ликвидацию бедности.) При всех их различиях, продиктованных национальной спецификой, молодежные бунты объединяла, вероятно, их главная пружина –скука. Обыкновенная скука, которую древние христианские вероучители называли “бесом уныния”.

Скуку явно недооценивают как одну из наиболее мощных движущих сил истории. В сочетании с давлением среды, жаждой власти и обогащения и прочими приземленными и весьма несимпатичными чертами человеческого характера, скука в потенциале обладает такой разрушительной силой, что при благоприятных условиях с легкостью опрокидывает самые устойчивые политические и религиозные верования, сокрушая целые империи.

Как указывал философ Роберт Несбит, во всем животном мире чувство скуки и пресыщенности знакомо только человеку, который при этом должен еще обладать определенным уровнем интеллектуального развития и минимальной тонкостью душевной организации. Идиот не знает скуки, как не ведает ее и крестьянин, с утра до ночи занятый тяжелым, монотонным трудом: праздность, невыносимая для интеллектуала, для него не более чем редкий желанный отдых.

Скуку можно с полным основанием рассматривать как порождение прогресса, как цену, которую мы платим за успех в борьбе за жизнь. Изобретатель голографии лауреат Нобелевской премии Денис Габор высказал мысль, что центральная нервная система человека развивалась на протяжении миллионов лет, когда повышенная бдительность и агрессивность, постоянная алертность, немедленная готовность броситься с бой или кинуться в бегство были залогом выживания. Нетрудно предположить, что эти черты образуют самый древний и устойчивый пласт человеческой психики.

Цивилизованное общество возникло немногим более пяти тысяч лет назад. С точки зрения биологии за такой ничтожный отрезок времени не приходится ожидать сколько-нибудь существенных органических изменений. Из этого следует, что достижения цивилизации – отсутствие угрозы со стороны хищников-людоедов, сравнительное изобилие пищи, масса досуга – воспринимаются человеческой психикой как нечто абсолютно чуждое и травмируют ее. Совокупность негативных реакций на новые условия, не вписывающиеся в долгую эволюцию нашей нервной системы, находит выражение в виде чувства скуки.

Проще говоря, человек не создан для сытого досуга, безделье для него невыносимо. Мудрый Сэмюел Джонсон после черного греха зависти более всего на свете страшился скуки, которую он называл “пустотой существования” – психический недуг, при котором все в жизни кажется бессмысленным и ненужным. Автор первого словаря английского языка высказывал догадку, что египетские пирамиды были всего лишь монументальными памятниками королевской скуке, возводившимися с единственной целью – заполнить пустоту существования пресыщенных фараонов.

Простые люди представляют себе рай как сытое безделье, что-то вроде ленивых досугов гоголевского Пацюка, у которого вареники сами окунаются в сметану и лезут в рот – только успевай разевать. Но только невыносимой скукой веет от одной мысли о райских кущах в представлении многих верующих-христиан: сиди смебе на облаке, облаченный в белый хитон, и перебирай струны арфы – и так целую вечность.

От такой перспективы – хоть головой в петлю. Недалеко ушло и мусульманское представление о загробном мире – разве что ярких красок немного побольше (как и следует ожидать от создателей сказок «Тысячи и одной ночи»), но суть та же. Шопенгауэр был убежден, что любая утопия обречена на гибель, ибо в ней таится фатальный изъян – смертельная скука.

Любопытно отметить, что за скуку приходиться платить творческим бесплодием. Периодам благополучной, мирной и сытой жизни соответствуют белые пятна на карте истории искусства. Творческий взлет, по-видимому, является побочным продуктом наивысшего напряжения всех сил нации в борьбе за место под солнцем или за самое жизнь.

Голландия на протяжении всего XVII столетия вела непрерывные войны с ведущими европейскими державами своего времени – Испанией, Англией и Францией, да к тому же происходившие на фоне регулярных наводнений. И именно то время, когда на карте стояло само существование маленькой страны, ознаменовалось невиданным расцветом голландской живописи. Но вот отправился в мир иной Людовик XIV, Голландию оставили в покое, она отошла на задворки большой европейской политики, погрузилась в сытую, благополучную спячку, и ее творческий потенциал быстро сошел на нет.

В знаменитом монологе из фильма “Третий человек” Гарри Лайм (которого играл Орсон Уэллс), воспел насилие как неотъемлемое условие психического здоровья и творческого подъема: “В Италии тридцатилетний период владычества семьи Борджиа проходил под знаком войн, террора, политических убийств, беспрерывного кровопролития, но именно то время породило Микеланджело, Леонардо да Винчи, расцвет эпохи Возрождения. А вот в Швейцарии царила братская любовь, 500 лет демократии и мира, и что же она дала миру? Часы с кукушкой!”

О всесилии скуки и способах борьбы с ней размышляли в своих дневниках, мемуарах и автобиографиях многие выдающиеся умы – от Светония и Петрония до герцога Сен-Симона и маркиза де Сада. Предлагавшийся ими набор средств преодоления этой напасти широк и разнообразен: война и революция, путешествия и дезертирство, убийство и акты садистской жестокости, самоубийство и порнография, алкоголь и наркотики…

Испокон веков традиционным лекарством от скуки была война. Древний Рим постоянно воевал, в том числе и чтобы занять делом свои железные легионы. Длительные мирные паузы плохо действовали на легионеров, они начинали томиться бездельем, воинская дисциплина падала, и защитники отечества начинали пошаливать к вящему горю окрестного гражданского населения.

Император Адриан затеял гигантский, рассчитанный на много лет проект строительства стены, отгородившей римскую колонию Британию от набегов с севера диких пиктов, в немалой степени чтобы заполнить досуг своих легионов (в римской армии не было специализированного стройбата, строительные функции в принудительном порядке выполняли все легионеры).

В средневековой Европе пуще всего боялись самодеятельности рыцарей, дуревших от безделья в периоды затишья. Немного помогали разрядить скуку многочисленные церковные праздники и карнавалы, но ничто не могло сравниться в этом отношении с крестовыми походами. Можно себе представить, с каким облегчением крестьяне и городские бюргеры провожали знатных господ в Святую землю отвоевывать Гроб Господень – “Дай тебе, Боже, что нам негоже”!

Победоносное окончание многовековой испанской Реконкисты породило новую, потенциально взрывоопасную проблему: как интегрировать в гражданское общество профессиональных воинов, умевших только орудовать мечом. К счастью, Колумб очень своевременно открыл Америку, и одолевшее мавров буйное воинство, к большой радости своих мирных соотечественников, хлынуло в Новый Свет завоевывать новые земли для испанской короны, грабить туземцев и обращать их в истинную веру.

Европейцы искали избавления от сплина на полях сражений не только в Средние века. Скука принадлежит к имманентным свойствам человеческой психики, и средства ее преодоления не изменились с глубокой древности. “Зажрались”, “С жиру бесятся”, “Застоялись, жеребцы” – эти нелестные народные выражения точно характеризуют причины беспокойного поведения молодежи, изнывающей от скуки и безотчетной жажды развеяться, чего бы это ни стоило. Да разве только молодежи? От долгого благополучия застаивается все общество.

Очевидцы с изумлением описывают, какой душевный подъем, какое бурное ликование охватило население европейских стран, когда началась Первая мировая война. Европа, серьезно не воевавшая сто лет, истомилась от скуки и была готова на все что угодно, только чтобы разрядить психологическое напряжение, накопившееся за долгие десятилетия мира.

Другой предохранительный клапан от скуки – революция. Всем знакомо ленинское определение революционной ситуации: когда низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут управлять по-старому. Ну, насчет низов – слишком много чести: при соответствующих обстоятельствах их нетрудно раскачать и поднять на бунт. А вот что касается верхов, тут вождь мирового пролетариата был совершенно прав. Единственно, что он не удосужился расшифровать, что это значит – “верхи не могут”. Точнее было бы сказать: верхам до смерти надоело править по-старому.

Великая французская революция была подготовлена просвещенным обществом – аристократией во главе с самим королем Людовиком XVI. Вольтер, более чем кто-либо приложивший руку к подрыву устоев монархического общества, на склоне лет видел, что обстановка во Франции зримо накаляется, и отлично представлял себе, куда ведут события. Незадолго до своей смерти в 1778 году он изрек: “Все это сделали книги”. Революция была спущена сверху, с народных масс просто сняли намордник и сказали “фас!”.

Французский прецедент был воспроизведен спустя некоторое время в России: просвещенное русское общество на протяжении десятилетий, не думая о последствиях, самозабвенно раскачивало трон и восхищенно рукоплескало террористам, обильно проливавшим кровь “прислужников” ненавистного царского режима. Итог было нетрудно предсказать (да он и был предсказан проницательными мыслителями): “русский бунт, бессмысленный и беспощадный”.

Не оспаривая важности других “источников и составных частей революции”, берусь все же утверждать, что в основе этой маниакальной ненависти ко всему сущему, этой бешеной жажды разрушения вплоть до экстатической готовности к национальному самоубийству лежала все та же скука и психологическая потребность любой ценой покончить с осточертевшим статус-кво. “Застоялись, жеребцы”!

В отсутствие войны и революции как средств преодоления скуки пышным цветом расцветают паллиативы – пьянство и наркомания. В знаменитой антиутопии Джорджа Оруэлла “1984” низы – “пролы” – глушат тоску монотонного, рабского существования джином, которым их заботливо снабжают правители. В другой прославленной антиутопии “О дивный новый мир” Олдоса Хаксли роль джина играет наркотик “Сома”, в изобилии поставлявшийся народным массам, чтобы держать их в повиновении.

В наше время ядовитые цветы скуки обильно произрастают на ниве социальной политики. “Прогрессивные” инициативы, продиктованные самыми добрыми побуждениями, неизменно приводят к пагубным последствиям. Где бы “униженным и оскорбленным” ни предоставлялась возможность наслаждаться сладким ничегонеделанием в возмещение за прошлые прегрешения общества перед ними, dolce far niente почему-то не приносит им ни радости, ни утешения.

Вспоминаю, как некий истовый либерал, по профессии учитель младших классов, с горечью поведал мне о своем печальном опыте работы в индейской резервации. Поначалу, рассказывал он, индейские дети ничем не отличались от своих белых сверстников, многие из них проявляли тягу к знаниям, охотно учились, хотели все знать.

Но где-то к пятому классу в них происходила разительная и трагическая перемена. Они проникались полным равнодушием к учебному процессу, безучастно сидели с потухшими глазами на уроках, ничто их уже не интересовало. “Почему?” – трагически воскликнул бедный учитель. Я объяснил ему, что причина предельно проста: его питомцы просто достигли возраста, когда они уже знали, что дядюшка Сэм, мучаясь от сознания своей исторической вины перед индейцами, взял их на казенный кошт, и каждый месяц на адрес их семьи аккуратно приходит чек из Вашингтона. В отсутствие необходимости зарабатывать на пропитание они теряли всякий стимул к жизни.

Ошеломленный этой новой для него мыслью, либеральный педагог только и мог беспомощно пролепетать: “Хочу надеяться, что вы ошибаетесь”. Я заверил его, что я никак не могу ошибаться. Порукой тому – повальное пьянство в индейских резервациях, обитатели которых, отстраненные от борьбы за жизнь и погрязшие в унылой праздности, ищут забвения в “огненной воде”.

Точно то же самое произошло и в датской колонии Гренландии. Устыдившись своего жестокосердия, совестливые датчане посадили всех гренландских эскимосов на велфэр. “Раньше я знал, что нужно идти бить моржа или тюленя, иначе останусь голодным, – пояснил один местный житель, – а теперь мне охотиться не нужно. Так что еще делать, как не пить?” Распространенность алкоголизма среди эскимосов Гренландии оценивается в 100%!

Бурный всплеск социальной патологии в негритянских гетто Америки тоже явился прямым следствием благих намерений белых добромыслов, которые, упиваясь сознанием своего морального превосходства, решили загладить вину общества перед обитателями гетто, предоставив им возможность жить не работая, за счет общества. Немногие трезвые голоса, предупреждавшие о гибельности подобной “филантропии”, презрительно игнорировались.

“Прогрессивная” теория овладела умами в 1964 году и буквально на следующий год принесла свои отравленные плоды. На графики социальной патологии тех лет просто страшно смотреть: уже в 1965 году все статистические кривые отвесно взвились вверх. Недаром говорят, что простота хуже воровства (или по-другому: услужливый дурак опаснее врага).

Между тем теоретикам этого идиотизма полагалось бы знать, что ничего хорошего из их затеи не выйдет – и не только потому, что их предупреждали. Все это были люди образованные (или скажем так – посещавшие высшие учебные заведения), все должны были проходить историю, в которой нет недостатков примеров того, к чему приводит сытая праздность.

Например, в период расцвета Римской империи государство бесплатно кормило и развлекало четверть двухмиллионного населения Рима. Но только эти полмиллиона бездельников, не знавших, куда себя деть, почему-то не испытывали никакой благодарности по отношению к своим господам за дармовые “хлеб и зрелища”.

Наоборот, среди них неуклонно нарастало безотчетное недовольство своей судьбой, выливавшееся в ненависть к властям. Общество разлагалось, процветали всевозможные пороки, гниль проникала повсюду. Добродетели, которым Римская республика была обязана своим величием, ушли в область далеких преданий. Тщетно Тацит взывал к своим соотечественникам возродить былые ценности, стращая их призраком неминуемой гибели империи. Богатое общество обязано печься о благополучии всех своих граждан, особенно тех, кому “не повезло в жизни”, отвечали ему. Знакомо, не правда ли?

Империи редко гибнут под воздействием внешних факторов. Давление извне, как правило, составляет лишь заключительный акт драмы заката морально разложившегося общества, утратившего духовную стойкость и способность сопротивляться. Не явилась исключением в этом отношении и Римская империя.

Брожение изнывавшей от скуки римской черни, которую знаменитый английский историк Арнольд Тойнби назвал “внутренним пролетариатом”, по его мнению явилось главным фактором, приведшим к гибели великой империи. Римское общество настолько деградировало, его моральные устои были настолько подорваны, что насквозь прогнившее государство быстро пало под ударами “внешнего пролетариата” – варваров.

Американский астроном Харлоу Шепли отводил скуке почетное место в списке потенциальных причин грядущей гибели цивилизации, наряду с ядерной войной, стихийным бедствием и глобальной пандемией. Выдающийся британский мыслитель Бертран Рассел писал: “Чтобы избавить жизнь от скуки, преодолеваемой лишь бедствиями, необходимо найти способ возродить индивидуальную инициативу не только в сфере тривиальных занятий, но также в делах, на самом деле важных и значительных”.

Иными словами, спасение – в труде, созидательном труде, приносящем радость и удовлетворение. Однако насколько реальна надежда Рассела? Вектор развития современного общества направлен в сторону освобождения человека от “трудовой повинности”, увеличения доли досуга в его существовании. Этого больше всего страшился другой великий англичанин – Джон Мэйнард Кейнс.

Кейнс писал: “Если экономический вопрос будет решен, человек лишится традиционного смысла своего существования. Можно ли радоваться такому исходу? Перед тем, кто исповедает истинные ценности, в таком случае, по всей вероятности, откроются благие перспективы. Однако боюсь, что рядовой человек не сможет в считанные десятилетия избавиться от привычек и инстинктов, укоренявшихся в нем на протяжении несчетных поколений”.

Несбыточность мечтаний и желаний – источник психологических мучений. Но и ставшая явью мечта редко приносит счастье: взобравшись на вершину, к которой он так долго стремился, человек лишается цели, и им неизбежно овладевает скука. Еще безнадежнее погоня за удовольствиями. Быстро наступает пресыщение, и разочарованный бонвиван, по примеру библейского мудреца, проникается сознанием, что все “суета сует и томление духа”.

Поэтому, видимо, справедливо утверждение, что единственный способ наполнить свою жизнь смыслом заключается в том, чтобы упорно двигаться к заветной цели, черпая удовлетворение в сознании ее неотвратимого приближения, и умереть, так ее и не достигнув. Эта мысль четко выражена в эпиграмме на Петрарку: “Когда б Лауре быть женой поэта, не стал бы он всю жизнь писать сонеты”. Или более афористично: “Движение – все, цель – ничто”, как утверждал заклятый враг Ленина, немецкий правый социал-демократ Эдуард Бернштейн. Человеку, который следует этому завету, чувство скуки незнакомо, бесу уныния его никак не попутать.

   Автор — Виктор Вольский

Источник