Окончание. Начало в №1063
Performance
«Джуйка», спасибо ей, помогала с работой, в решении медицинских проблем, вовлекала в культурную жизнь общины. Иногда и вопреки желанию. Так вышло с performance — театральным проектом «Шесть лучей звезды Давида». Приехавшая из Филадельфии молодой и талантливый режиссер Пола с согласия и с помощью еврейского центра вознамерилась поставить спектакль Театра свидетелей. В основе представления были замечательные судьбы людей, которые сами же и проигрывали их на сцене. Никогда не занимавшийся лицедейством, впрочем, безмерно любивший театр Симка был почти насильно втянут в этот проект.
В течение полугода, пока проходили репетиции и окончательный отбор участников, Симка убедился в культурной значимости этой акции и в большом таланте режиссера Pola Sapinek.
Премьера спектакля прошла в просторном зале синагоги, где собрались более четырех сотен человек. Успех был впечатляющий — уж больно драматическими были судьбы актеров-участников, рассказанные на сцене. Предстояли выступления в Филадельфии, Нью-Йорке, даже в Детройте.
Радоваться бы всему этому, но у Симки все больше и чаще щемило сердце, заходилось дыхание, одолевали слабость и депрессия. Последовательное посещение кардиолога, прохождение стресс-теста и процедуры cauterization показали неутешительную для Соркина картину: сосуды забиты, сердце блокировано, по жизненным показаниям необходима операция шунтирования. И сделать это необходимо как можно скорее. До операции — строгие предписания докторов: ограничить двигательную активность, излишние эмоции, принимать бетаблокаторы…
Между тем театральный проект в полном разгаре. Performance пользуется все большим успехом, «труппа» разъезжает по синагогам Нью-Джерси. А на следующей неделе поездка в Филадельфию.
Сердце поджимало: теперь не то что на прогулку пойти, монолог на сцене трудно было произносить из-за усилившейся одышки. Но ехать надо — роль у Симки ключевая и без него спектакль — не спектакль. Наглотавшись впрок таблеток, наполнив карманы сильнодействующими средствами, Симка, несмотря на вопли и увещевания домашних, уселся за руль своего старенького понтиака и доверил судьбу счастливому случаю.
…Приехали в Филадельфию к одиннадцати утра. Днем предстояла репетиция со съемкой на TV крупных планов. Вечером — уже примелькавшийся читателю своим написанием performance. Пока операторы устанавливали приборы и оборудование, музыкальная группа в составе талантливейшей певуньи, композитора, а заодно и кантора одной из нью-йоркских синагог Наташеньки и взятого Полой «напрокат» скрипача-кларнетиста Денни начала музыкальную разминку.
Симка стоял на сцене и слушал замечательные импровизации музыкантов. Сначала они сыграли блюз, затем последовал джазовый коктейль. Когда ребята перешли на еврейскую мелодию «А идише мамэ», Симка испытал прилив какого-то теплого чувства — ведь именно под этот мотив он последний раз танцевал со своей матушкой на ее юбилее. Ему показалось, что мама рядом — молодая и красивая, такая, какой она танцевала мазурку на новогоднем балу много лет назад…
А «маленький оркестр под управлением любви» к мамэ лошн продолжал проигрывать попурри из еврейских танцевальных жемчужин, пока не остановился на уже приглянувшейся нам «Семь сорок». Темп проигрыша шел по восходящей: вначале размеренный напев, затем ускоренный припев, потом нарастающий до феерического каскад музыкальных эскапад на тему еврейской вольницы.
Симка не смог устоять перед этим призывом. Сначала он, несмотря на ставшую постоянной грудную боль, осторожно перебирал ногами в такт мелодии. Затем, повинуясь музыкальному ритму, начал приплясывать на месте.
– Зиныню, вус кимст дыс? Ди штейст ви а мовер вен ди клезморем шпилен? А ну-но гей ибер дейм тонц мыт даны идиши штыкалах! (Сынуля, в чем дело? Ты стоишь, как истукан, когда играют клейзмеры? Ну-ка пройди танец, как ты это умеешь делать, с еврейскими выкрутасами!)
Какая-то уже неземная сила увлекла Соркина на середину большой сцены. Давящая на грудь, блокирующая дыхание боль начала медленно отступать, пока не исчезла вовсе. Он выпрямился, развернул плечи, ноги натянулись упругими струнами. На сцене опять был быстроногий задорный танцор, круживший в свое время головы юным провинциалкам.
Симка сделал первые уверенные движения в такт ускоряющейся мелодии, запустил большие пальцы рук вовнутрь воображаемой жилетки и сорвался с места, виртуозно выделывая ногами немыслимые па сразу из всех еврейских танцев — от огнедышащего фрейлехс до меланхоличного «Базецн ди колы».
…Сколько времени продолжался танец, Симка не помнит. Музыканты, пораженные происходящим на сцене, играли вдохновенно и озорно. Участники театрального действия, киношники, персонал культурного центра — все сбежались к эстраде, чтобы увидеть неистовое вдохновение в общем-то уже немолодого человека.
Музыканты исполнили бравурную концовку. Наташа расцеловала новоявленного солиста, Денни стучал смычком по своей скрипке, сбежавшаяся публика аплодировала.
Симка стоял счастливый, напрочь забыв о наказах докторов не делать лишних движений. В этот момент ему нечего было бояться — его хранила мама и Тот, к кому всегда были обращены ее молитвы…
Жить — хорошо, а хорошо жить — еще лучше!
Вернувшись домой после филадельфийского триумфа (именно так прошел performance), Симка уяснил главное: жить в условиях преследующей боли, ограничений в движении, нарастающей немощи — так жить нельзя. Сидя на приеме у кардиолога, который вещал Соркину, какие опасности подстерегают того на каждом шагу, Симка с грустной иронией подумал: «Ага, посмотрел бы ты, как я носился по сцене со своим “Семь сорок”…» Но врач был прав: необходимо срочное оперативное вмешательство…
…В день операции за два часа до ее начала Соркин имел свидание с хирургом, которому предстояло «потрошить» Симеона. Эскулап честно и по-американски прямо разъяснил пациенту, что у того есть определенные (к счастью, не такие уж большие) шансы на летальный исход. Соркин понимающе кивнул головой. «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца», — вспомнилась любимая поговорка его шефа в Союзе.
Когда Симку на каталке везли в операционную, в его голове без всякого повода крутился мотивчик все той же «Семь сорок»:
В семь сорок он приедет,
в семь сорок он приедет.
Может, приедет,
а может, и нет…
Симка вдруг понял, что его беспокоят последние строчки куплета: «может, приедет, а может, и нет»… Он попытался как-то развить этот тезис, но помешал наркоз, заполнивший Симкино тело и выключивший сознание из жизненного оборота.
…Придя в себя и увидев белый больничный потолок, Симка удовлетворенно констатировал: «Все-таки поезд приехал!»
С той поры и все последующие годы для Симеона «Семь сорок» — это не только заводной, срывающий в пляс еврейский шлягер, но и символ успешного преодоления. Теперь, когда случается жизненный затор, Симка точно знает: «В семь сорок он приедет!» Ничего другого быть не может и, как серьезно шутили веселые классики, «торг здесь неуместен!»
Алексей ЯБЛОК
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
