Всё совсем неплохо, у нас был первый концерт. Просто дом культуры, но зал был полный, и принимали очень тепло. Мы пели на так называемых территориях — здесь совершенно особый микрокосмос, это как-бы форпост Израиля — споры ведутся за эти земли давно, часто они -кровавые, но люди, которые здесь живут — свято верят в то, что земля это — их.
А я — что? Мне в этом никогда не разобраться, я только знаю, что земли эти — очень важны стратегически для Израиля, и что без них Израиль будет беззащитен. Я хочу, что бы Израиль — жил, и я была рада петь для них — хоть как-то выразить им поддержку и порадовать их 🙂
Они такие трогательные, эти евреи… Какие-то и мудрецы и дети одновременно. Их невозможно не полюбить… Всё-таки здесь намного человечески теплей, чем во Франции, во всяком случае, в Париже. Они и живые, и обидчивые, и отзывчивые тоже… Иногда кажется, что им не пять тысяч, или шесть тысяч лет, а всего пять. С другой стороны — умные, начитанные, религиозные, многие изучают тору днями и ночами, и… всё хотят построить Храм, и ждут мессию… верят в своё избранничество, и всё самоутверждаются…
А я-то думала, что Храм — это символ такой, очень сильный и действенный, но всё-таки — символ. Но нет — обязательно надо его отстроить. Здесь, на Храмовой горе… А я верю, что они его построят. И как не верить, даже если не верить в Тору, если видишь воочию, что они сюда вернулись и какую страну хорошую построили?
Очень много красивых и воспитанных людей. Они не мямли или эгоисты, или и то и другое вместе, как французы. Здесь мужчины почти все с оружием, и они знают, что они живут на пороховой бочке. Есть в них мужественность, которая рождается в человеке, когда он смотрит в лицо смерти, и духовность, и какая-то доброта… Евреи добрые, в них нет ни равнодушия ни жестокости… Зависть есть, но проявляется она как-то непосредственно, как у подростков…
Вобщем, я в Израиль влюблена, хотя это всё-же восток, и нет тут такого шика и блеска, как в Европе… Нет такой лощёности, но нет и сдержанности, нет того, что называется, ком иль фо — гораздо больше непосредственности. Это и хорошо и плохо, и даже забавно после вышколенных французов.
Может быть, это и ценно — такая вот живая кровь…
А внешним здесь часто даже пренебрегают. Приводят в музей в Хевроне, а рядом — бельё сушиться. Показывают трёхтысячелетние раскопки, и тут же — какие-то заборы из жести (что бы арабы не видели и не могли вести прицельный огонь, если что), ватаги босоногих детей, рядом с потным солдатиком с огро-о-о-о-мным автоматом и в бронежилете… Дети играют и их родители ничего не боятся, а ведь ещё четыре года назад в них стреляли снайперы… Солдатик дарит им патрон, предварительно вытащив запал… А Хава показывала мне каменную тумбу, в которой снайперский снаряд отбил угол — пуля предназначалась ей, и стрелял снайпер не из далека, но, видать — ветер отнёс пулю, ведь промахнуться он не мог… Да… Выражение «Бог спасает» — здесь не идиоматическое. Он и спасает. Вот так — от снайперов. И Хевронцы не боятся — шутят по поводу своих подвигов — «Это наша земля,- говорят, — здесь предки наши похоронены, значит, негоже нам боятся. Бог спасет». Идем в Хеврон из Кириат-Арбы (это через овраг), по дороге на каждой крыше, на каждом повороте, в каждой подворотне — по солдатику, и всем — Шабат Шалом, и все тебе в ответ — того-же. На площади около здания, которому три(!) тысячи лет — свадьба. Стоят всё те-же солдаты с автоматами, а рядом — так чисто и искренне веселятся: на сцене играют музыканты, а народ отплясывает!!! Такое в кино только увидишь, да ещё под охраной автоматчиков!
Хаббадник, которых я так вначале боялась, помолившись и сняв сюртук и чёрную шляпу, поёт джаз и рок ангельским тенором…
Я вижу здесь много доброго и человеческого, очень много любви, больше, чем где бы то не было… Это добрая страна, добрая и … очень выстраданная. Мне, в общем-то, всё равно, все эти споры о том, что две тысячи лет — это давно, и они не имеют, мол, или имеют и на что, если всё-же имеют, права… Я люблю их, и знаю одно, что хочу, что бы они жили тут! Ведь это чудо, чудо — такая вот двухтысячeлетняя мечта — вернуться, такой вечный плач о родине, о разрушенном храме, такое упорство в вере… Всё это — невероятно…
И я подумала — а ведь у них есть Родина, и всегда она была, а у меня её — нет. На Земном этом шарике нет… А они зовут меня сюда, они говорят мне: ты наша, живи здесь, ты нам нужна… Неужели они подарят мне Родину, после стольких лет скитаний? Разве можно Родиной — поделиться?
Они мне всю душу перевернули, эти евреи…
Эх, Танька Танька, да я просто придти в себя не могу…
И вправду — земля обетованная… Одни камни и… камни… Каменная пустыня… А каждый камень тут — любим так страстно, с таким отчаянием… С отчаянием скитальцев и изгоев… Но — подумать только — две тысячи лет! И все они — разные, все — перемешаны с теми народностями, где жили: европейцы часто — белобрысые и голубоглазые, эфиопы — чёрные, марокканцы — как арабы почти, но всё-же не совсем… есть даже японцы, но всё это — евреи. Они чувствуют и видят себя евреями… Непостижимо, невероятно, уникально…
И везде, где живут евреи — они на этих камнях выращивают деревья и цветы…