БЛОКАДНЫЙ РОМАН
ТАНЦЫ Ы ПЯТИЛЕТКЕ
Вторая блокадная зима была уже на носу. Ситуация оставалась такой же тяжелой: голод, холод, обстрелы; нет воды и света, немец почти что в городе… Но оставшиеся в живых после первого года если ещё не пришли в себя, то уже начали свыкаться с этой за гранью выживания жизнью. Немного (на микроскопические 50-100 граммов) увеличились пайки, и, в отличие от прошлой зимы, продовольственные карточки можно было отоварить. Кроме того, прошло лето, ленинградцы подъели и запаслись кое-какой зеленью.
А тут ещё в городе открыли три дома культуры: имени Горького, Первой пятилетки и Мраморный дворец на Васильевском острове. Работал Театр комедии и ансамбль Краснознамённого Балтийского флота. Запомнились две замечательные солистки Зоя Рождественская и Ольга Ковалёва, а также Герман Орлов. С ними я была знакома, так как местом встреч всех молодых ленинградцев и были вечера танцев в этих домах культуры.
Открывшиеся очаги культуры были особенно важны для военных моряков. Корабли, сторожевые катера, минные тральщики, подводные лодки после выполнения боевых заданий возвращались на базы, и командам давались увольнительные. Тогда-то молодые офицеры и рядовые матросики устремлялись к этому кусочку мирной жизни, где хоть на несколько часов можно было забыть о войне , о смертельной опасности, поджидавшей их в свинцовом море.
Надо сказать, что для нас с подругами поход на танцы был связан с массой проблем: во-первых, следовало отработать свои 10-12 часов на производстве, затем ещё 2-3 часа подежурить в госпитале, а уж потом, если ноги держали, собираться на танцы. Одежка у девушек была никакая — обноски из довоенного времени. Всё ещё ничего, если бы не проклятые чулки – все в дырах таких, что уже никакая штопка не помогала. Поэтому приходилось напяливать по 4-5 пар чулок, чтобы дыры на них перекрывались. На головы танцующих девчат были накинуты разноцветные косынки. Увы, это была не мода, а суровая необходимость: мыть часто голову было не было возможности, а каждую неделю специальные санитары проверяли девичьи головки … Выдаваемая, в случае обнаружения насекомых, крошечная бутылочка керосина ничего не решала, и густые, красивые волосы приходилось стричь. Мои тугие косы были гордостью мамы и тёток. Именно поэтому, благодаря их стараниям, моя прическа прошла нетронутой через всю войну…
… В тот вечер я пришла на танцы в Пятилетку с двумя подругами – Кларой и Марийкой. Танцевальный зал по своему оформлению соответствовал тому суровому времени: дощатый пол, расставленные по периметру стулья, в центре — печка-буржуйка, которой предстояло согреть всё помещение. Танцевали, как правило, под патефон и лишь изредка поигрывал духовой оркестр.
И что за чепуху танцуют сейчас молодые: топчутся на одном месте, как слоны в зоопарке. А тогда на дощатом полу вальс сменяло танго, полька следовала за фокстротом, а уж о вальсе-бостоне или мазурке говорить не приходится!.. Но высшим пилотажем танцев военной поры, которым даже тогда владели единицы, была чечётка.
Когда девчата зашли в зал, там звучала мелодия вальса-чечётки, который исполнял единственный солист: высокий и стройный, красивый флотский, ловко отбивая начищенными до блеска ботинками и заметая широким матросским клёшем ритм вальса, двигался по кругу любовавшихся танцем зрителей.
Мне этот парень сразу понравился и я, не выдержав, шепнула Кларке:
— Ах, вот если бы он пригласил меня на танец!
И словно по мановению волшебной палочки, музыка умолкла, когда морячок был рядом с нами. Заиграло танго, и моя мечта, окинув беглым взглядом подруг, пригласил меня в круг. Так красиво и вдохновенно я никогда не танцевала; мне казалось, что весь зал смотрит только на нас. Патефон умолк, и Вася (так звали моряка) отвел свою даму к подругам.
Здесь меня ждал холодный душ. Кларка, возбужденно прижавшись, вдруг зашептала мне на ухо:
— Любка, мне страшно нравится этот парень. Познакомь нас…
У советских девушек дружеская солидарность была превыше всяких личных симпатий. Поэтому, когда Вася пригласил меня на следующий танец, я порекомендовала ему потанцевать с Кларой. Он выполнил мою рекомендацию, но после этого привёл в компанию своего товарища Серёжу и уже не отходил от меня весь вечер.
Сергей тоже был видным парнем, но Кларка глаз не спускала с Василия.
— Глянь-ка, Клар, а Серёжа-то вроде в тебя втюрился, –заметила я подружке.
— Ну да, конечно, — ответила та. — Как себе, так красавцев отбираешь, а мне уродиков подсовываешь…
В конце вечера, видя, что Вася не «клюёт» на Кларку, я решила сбежать с танцев и таким образом проявить солидарность с любимой подругой. Не тут-то было: морячки уже ждали в гардеробе, галантно подали пальтишки и пошли нас провожать: Вася — меня, а Серёжа — Клару. Всю дорогу я переводила разговор на подругу, пока Вася недоуменно не спросил:
— Послушай, причём здесь Клара? Мне нравишься ты и никто другой.
Это меня ещё больше ощетинило.
У парадного нашего дома, когда Василий приблизился попрощаться, я возьми и брякни:
— А ты мне и вовсе ни к чему. Так и знай, что ничего у нас с тобой не выйдет! И убежала домой.
Вечером на следующий день влетела взволнованная Клара: Серёжа оказался хорошим, умным и обаятельным парнем и очень ей понравился. Они договорились встретиться в следующий четверг на танцах и, конечно же, чтобы Люба и Вася были тоже.
Моё настроение упало: зачем же тогда я обидела Василия, ведь он мне тоже очень понравился. Теперь-то он и видеть меня не захочет…
Будучи уже взрослым (21 год!), Вася не придал значения капризам шестнадцатилетней девчонки, и в очередной танцевальный четверг морячки, наутюженные, в зеркального блеска ботинках ждали нас в Пятилетке. Серёжа и Вася не были обычными моряками, но подводниками – самая почетная и смертельно опасная морская профессия. Мало того, были они из экипажа легендарной подводной лодки Щ-406. Знаменитой эта лодка была вот почему.
Опасаясь грозных и бесстрашных балтийских подводников, немцы сетями загораживали выходы из устья Невы и из Финского залива. Попадание в такой капкан было верной смертью. Как-то возвращаясь с успешно выполненного боевого задания, Щ-406 попала в эти сети.
Благодаря самообладанию и мастерству капитана и его команды, лодка спаслась. Командир подлодки Осипов был удостоен звания Героя, а команда награждена орденами и медалями. И это в начале войны, когда советское правительство ой как скупилось на награды!
На груди у Васи тоже сверкал орден, и каково мне, пигалице, было идти с ним рядом. Вместе с тем ребята понимали, что шансов добраться живыми до Победы у них очень мало…
ОДНОКОМНАТНЫЙ ЧУЛАН
Наступил декабрь. Неву сковало льдом, и наши рыцари пешком по льду, в тоненьких матросских ботиночках спешили на свидания к своим Джульеттам. В Ленинграде тогда был Клуб подводников, и мы с ребятами часто бывали там. Они познакомили нас со многими моряками, впоследствии ставшими известными героями, и даже с самим капитаном, Героем Евгением Осиповым.
Река и залив были покрыты льдом, флот ждал весны для активизации боевых действий. Ребята довольно часто ходили в увольнения. Однажды у Василия случился незапланированный отпуск, и он неожиданно нагрянул к нам. Шел он по ночному городу, когда уже начался комендантский час, и парня вполне мог заметить патруль. До окраины, где мы жили, он добирался практически наугад, с помощью одного только ручного фонарика-динамки.
До этого случая Вася не бывал у меня в гостях. Жили мы по-прежнему в Раиной комнатенке под парадной лестницей впятером. В комнатушке (если так можно назвать чуланчик 3х3) стояла железная кровать, шкаф с буфетом для посуды и отделением для одежды и вещей, длинный кованый сундук. В углу теплилась печка-буржуйка, а посредине стоял большой деревянный табурет, заменявший стол, и две чурки вместо стульев.
На кровати в положении «только на боку» спали три сестры, а мы с мамой размещались на кованом сундуке, на ночь покрывавшимся тонким матрасом. Приставленный к сундуку стол-табурет служил удлинителем для ног.
В эту «хижину» и зашел щеголеватый Василий. Он даже и представить себе не мог, что в таком помещении может размещаться столько народу, а потому прошёл через комнатушку и попытался открыть дверь на противоположной стене. Увы, дверца открылась в темный угол под самой лестницей. Вася растерянно стоял посреди комнаты: не было места даже посадить гостя
Выход всё-таки нашелся. Несколькими соседствующими домами командовал управдом Артём Игнатьевич, который, несмотря на все беды и собачью службу, сохранил доброту и отзывчивость. К нему мы с Васей и пошли со своей незадачей: была ночь, мороз под тридцать, транспорт не ходил и моему ухажеру было никак не добраться на базу.
Добрый дядя Артём отправил нас в Красный уголок, где обычно собирались жильцы поделиться своими бедами, помочь друг другу кто чем мог.
Увидев флотского, люди бросились к нему с расспросами: вести с фронта, с передовой (а подводники были вообще легендарными) для них были не менее важны, чем осьмушка хлеба… Весь вечер Вася разговаривал с людьми, отвечал на их вопросы и влюбил в себя всех присутствующих, отстучав чечеткой матросское «яблочко». Вскоре люди разошлись. Управдом дал мне ключ от маленькой каморки рядом с Красным уголком. Там стоял столик, две табуретки и узенький диван, где мог разместиться один человек. После долгого препирательства я настояла, чтобы Вася лёг спать – ему спозаранку нужно было бежать на базу, а я могла поспать подольше.
Дело молодое, я начала тормошить парня и растормошила до того, что он совсем распалился…. И вот, что я хочу сказать: думаю, для красивого и крепкого парня не стоило большого труда овладеть влюбленной девчонкой. Но была у этих людей, простых по происхождению, каждый раз смотревших смерти в лицо, какая-то внутренняя чистота, ответственность за доверившегося им человека, какое-то высшее благородство. Вася меня не тронул. Он сказал, что теперь в походе будет думать только обо мне и жить ради нашей встречи…
… А тем временем события у Клары и Сергея развивались более стремительно. Закончилась зима, наступила ранняя весна, а вместе с нею пора выходить подлодкам на боевые задания. Ребята решили пожениться. Была надежда, что женатого Сергея не возьмут в поход — об этом обещало похлопотать его непосредственное начальство.
И вот пришел день их свадьбы. Собрались все в комнате, где жила Клара: света, воды, тепла не было, всё было покрыто тёмной тканью (для светомаскировки, а также из-за отсутствия мыла для стирки). Светлыми были только люди – гости той блокадной свадьбы.
Стол по блокадным меркам был накрыт роскошно: тарелки с винегретом, вареная картошка с солёными огурцами, принесенные краснофлотцами пайки, даже соевые конфеты и плитка шоколада на десерт. Выпивки тоже хватало: бутылка грузинского вина и две баклажки водки. Подарки, принесенные молодоженам, были поистине царскими: матросы подарили им свою месячную норму – по куску хозяйственного мыла, а офицеры – два куска мыла туалетного!
Кушали понемножку, зато веселились от души. Сергей чудесно играл на гитаре и пел цыганские песни, Вася блистал со своей чечёткой, да и другие ребята были задорны и веселы.
В разгар свадебного торжества кто-то включил репродуктор и оттуда раздались музыка и слова только-только написанной и впервые исполняемой песни Соловьёва–Седого:
“Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море.
И ранней порой мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой.”
В комнате стояла тишина. Я смотрела на этих ребят, как теперь понимаю, совсем мальчишек, которым в ближайшие недели предстояло именно прощание с любимым городом перед трудным и смертельно опасным походом. Лица их стали суровыми, глаза потупились – каждый молча думал о своём…
Василий сообщил, что придёт попрощаться перед выходом в море в 12.00. До этого он никогда не опаздывал, и когда его еще не было в два часа, я заволновалась. Пришел Вася через час какой-то поникший и подавленный — таким никогда прежде я его не видела. Мы говорили о чём-то, я гладила его волосы, тормошила, старалась как-то развеселить, но всё это было безуспешно. Так он и ушел — отрешенный и чужой, от чего сердце моё сжалось. Клара тоже была расстроена: ходатайство начальства не помогло и Серёжа уходил на лодке в боевое дежурство…
Из похода мы с Кларкой получили по одному письму. Вася писал, что всё идёт нормально, экипаж успешно выполняет боевую задачу.
— Всё свободное время думаю, Любушка, о тебе. Жалею, что не решился сделать предложение – тогда бы на берегу меня ждала жена, и это было бы верной приметой нашей скорой встречи…
Я ответила Васеньке сразу же:
— Родной мой, люблю только тебя, и хоть я тебе не жена, но так же, как Клара Сергея, молюсь за тебя и жду, как ждала бы любимого мужа. Только возвращайся живым…
Видно, моё письмо запоздало. О судьбе героической подлодки Щ-406 мы с Кларой узнали случайно в госпитале, где дежурили по вечерам после рабочей смены, от раненого краснофлотца. Он был подводником с другой, тоже запутавшейся в немецких сетях, но уцелевшей лодки. Щ-406 вторично попала в немецкий капкан и спастись на этот раз не смогла…
Клара вырастила сына, как две капли воды похожего на Сергея, а я до сегодняшнего дня, спустя шесть десятков лет, сохраняю нетронутой ту частицу сердца, где поместилась память о Васе, моей первой, блокадной, любви.
ТРИСТА ЛЕТ И ТРИ ГОДА
(Вместо эпилога)
Мы сидим на просторном patio в Любиной квартире. День в Чикаго клонится к закату, солнце почти спряталось за горизонт, подкрадываются сумерки. В Ленинграде сейчас три часа ночи. Чикагский вечер становится похожим на белую ночь в Петербурге, а озеро Мичиган всё в огнях чем-то напоминает Финский залив.
Включаем русское телевидение. Санкт–Петербург празднует своё 300-летие. Совсем молодой город, а сколько событий – драматических, трагедийных, судьбоносных для всего мира — за его короткую историю. И лишь сотая часть этого времени приходится на Ленинградскую блокаду, на те самые 900 дней, которые потрясли мир; по меньшей мере, изменили представление о величии человеческого духа.
После почти столетнего застоя и прозябания город переживает своё второе рождение. Пышные торжества, приезд мировых лидеров, отреставрированные дворцы, мосты и площади; юбилейные премьеры в театрах, выставки в музеях, концерты корифеев оперного и балетного искусства, эстрадных идолов – всем этим блещет сегодня северная столица. Салюты, фейерверки и музыка, музыка, музыка….
Перекрывая весь этот праздничный шум и гам, «доносит баян» песню выдающегося ленинградца, которую поёт хор Краснознамённых балтийцев. Слышны голоса сидящих в тесной комнатке вокруг скромного свадебного стола и тихо подпевающих репродуктору матросов–подводников, из которых выделяется своим чистым баритоном Сергей:
“Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море…”
… Дряхлеет тело, стареет мозг, а память остаётся молодой. Пока остаётся…
Ленинградка-блокадница Люба Покотилова, Скоки, Иллинойс
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
