«У отца было два мольберта, – рассказывает дочь Льва Баяхчева Жанна, – один он называл рабочим, потому что работал за ним, другой – старинный, высокий, с резьбой, очень красивый – на него он ставил обычно те свои законченные полотна, какие считал лучшими».
Лучшими? Я вспоминаю Тбилиси, память о котором живет в моем сердце, и ту поразившую меня давнюю выставку работ (а выставлялся он в Москве, в Грузии, в Прибалтике, позднее в Германии), и мучаюсь сомнениями: да можно ли было тогда хоть одно из замечательных этих творений назвать лучшим? Так интересно, значительно, неповторимо было каждое из них.
У Экклезиаста сказано: «Двух одинаковых Б-гу не надо». Творчество талантливого художника отличает узнаваемость его картин, их непохожесть на чьи бы то ни было. Стиль – собственный. Хотя, конечно, элементы и реализма, и, самую малость сюрреализма, и кубизма, и экспрессионизма, и брызги импрессионизма тоже. И совершенно потрясающая колористика, богатейшая, поющая палитра, оркестровое звучание красок.
Он был одним из самых выдающихся, самобытнейших живописцев Грузии, Лев Баяхчев, художник, одаренный свыше, Мастер, на пороге 75-летия которого мы стоим. Только самого его вот уже двенадцать лет как нет. Смерть беспощадна, она не отличает доброго от злого, умеющего жертвовать от жадного, талантливого от бездарного. Иду я от картины к картине и думаю о том, как много оставил Баяхчев и родной стране, и мировому искусству.
Он был мастером натюрморта – красочного, убедительного, говорящего. Такого, где каждый предмет одушевлен и рассказывает зрителю и о своем хозяине, и о себе во времени, рождая эффект присутствия. «Здравствуй, новый мир вещей!» – взывал когда-то Малевич. Но разве мир окружавших человека вещей не извечен, а предназначение их издревле не едино – служить людям, а заодно дарить красоту формы и цвета, плавность линий, изящество простоты?
Что видели мы в волшебных натюрмортах Ван-дер-Вельде, Шардена, Матисса, Сарьяна – художников, разделенных веками. И, что очень важно, натюрморт – это всегда еще и «вещная» характеристика эпохи, и всегда имеет он национальный колорит.
Натюрморты Баяхчева очень эмоциональные, очень грузинские, очень жизненные. Чуточку застылость Пиросмани, но летящая к нам надежда. И превосходное композиционное решение.
Именно эти качества – раскаленная эмоциональность, мастерски выстроенная композиция и гармоничная красочность – ярко проявляются в необычайно одухотворенных городских пейзажах Баяхчева. Это не просто ландшафты города, это картины любимого города, того единственного, без которого ни жить, ни дышать, ни творить. Вместе с художником идем мы взбегающими вверх, к небу, крутыми улочками старого Тбилиси, упиваясь нигде не повторенной его прелестью, старыми его камнями, дивным его ароматом, его музыкой.
«Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарей стон звенит –
На мосту народ толпится –
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит».
Так образно описал древний город Осип Мандельштам! И как ярко воплотился Шагаловский тезис портретности города в живописи Льва Баяхчева!
Его Тбилиси так же прекрасен, как бездонное небо в поэзии Николоза Бараташвили:
«Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал».
Иные начала – познание непознаваемого, желание проникнуть в тайники души человеческой, раскрыть, как книгу, характер, желания, притязания, порывы, судьбу того, кого решился запечатлеть на полотне, а значит, рассказать о нем все. Баяхчев – художник многоплановый, отличный живописец, график, скульптор, краснодеревщик даже. Но все же главное в его творчестве – портрет. Портретист Баяхчев от Б-га, не просто профессионал экстра-класса, но психолог, аналитик, сердцевед. Наверное, потому его портреты-характеристики так точны, так глубинны, так философски осмысленны и так проникновенны.
Был он не только замечательным художником, но еще и неординарной, истинно харизматической личностью, человеком редкостного обаяния, буквально притягивавшим к себе людей столь же значительных, как и он сам. Его дом всегда был полон. В студии рядом с мольбертом стоял сработанный самим мастером столик, за которым можно было частенько увидеть и художников, и музыкантов, и врачей, и ученых. «Круг общения отца, – как сказала Жанна, – был велик и многообразен, и это была обоюдная жажда общения».
Перечислить всех его действительно близких друзей не представляется возможным, достаточно назвать такие имена, как архитектор Гиви Тухарели, физик Константин Асрятян, режиссер, художник, философ Сергей Параджанов, великолепная художница, несравненная Елена Ахвледиани, в просторной мастерской которой была как-то выставка картин Баяхчева.
Святослав Рихтер, приглашенный на открытие этой выставки, был так восхищен вдохновенной живописью художника, что весь вечер играл.
Но можно ли говорить о живописи Баяхчева, не произнося упоительное слово Любовь? Нет, конечно, нет. Любовь живет, поет, властвует в картинах мастера, наполняет их особым светом, особой чувственностью. Взгляните на женские портреты – в них поэзия и нежность, понимание и сопереживание, страсть и желание. В них ее величество Любовь. Восхищение женской красотой и притягательностью и особая, трепетная любовь к одной встреченной в юности и любимой – всю жизнь. Его муза, его возлюбленная, его жена, его Елена.
Я долго думала, как назвать этот очерк, как несколькими словами – сразу, сжато – сказать все о художнике и его творчестве. И тут я вспомнила слова, которые знаменитый живописец Оскар Кокошка адресовал другому знаменитому художнику: «Духовность от самых корней». Это о Баяхчеве тоже.