(Продолжение)
Михаил был клиентом Генки, а Юрия обслуживал Юлиус. Вместе с Водяным в салон врывался вихрь веселья и жизнелюбия: в воздухе зримо витал вольный ветер, пахло цветущей на Приморской улице акацией; сердца присутствующих наполнялись любовью, и всему контингенту мужского зала одесской парикмахерской становилось ясно, что «без женщин жить нельзя на свете, нет…»
Сидящий в кресле у Гены недостриженный клиент пытался сорваться с места, чтобы уступить артисту очередь и хоть таким образом выразить своё обожание всенародному любимцу.
Пребывание Водяного в салоне было тем, что теперь называют театром одного актёра. Пока Гена манипулировал с ловкостью жонглёра ножницами и расчёской, Михаил расточал шутки и анекдоты, а аудитория бурно реагировала радостным смехом и даже аплодисментами. Симка заметил, что Гена заведомо удлинял производственный процесс, чтобы и самому подольше послушать замечательного клиента.
Иное дело, писаный красавец, герой-любовник по театральному амплуа и, вероятно, по жизни — Дынов. Лет тридцати отроду Юрий был тогда ослепительно красив: смуглое лицо, тёмные страстные глаза в полукружье чёрных бровей, идеальной формы нос, чувственные губы, высокая, в чёрных блестящих волнах причёска, безукоризненная одежда…
Зал, затаив дыхание, смотрел на сидящего в парикмахерском кресле полубога. Тишина оглашалась лишь звоном ножниц и редкими репликами Юлиуса. В отличие от Водяного, пребывание Дынова в зале напоминало сеанс гипноза: все восторженно смотрели то в затылок кумиру, то на его отражение в зеркале. Создавалось впечатление, что и сам предмет обожания, не отрывавший влюблённого взгляда от зеркала, был очарован собой не менее других…
… И ещё один посетитель салона на Карла Маркса, тоже Симкин сокурсник, как уже известный читателям Дод, — Вовка Пушкин. То есть, от рождения Вовка носил фамилию Мальцев, но кроме преподавателей института, пользовавшихся классным журналом, где красовалась эта фамилия, никому и в голову не пришло бы называть его иначе, как Пушкиным.
И то правда – внешнее сходство с великим русским поэтом было поразительным: овал смуглого лица, слегка утолщённый продолговатый нос, толстые губы и печальные глаза, копна курчавых волос – всё это в сочетании с полной славянской безалаберностью позволяло ему то ли в шутку, то ли всерьёз утверждать о своём «морганатическом» родстве с классиком.
Вовка, как и Дод, был городским стилягой, также попал в финансовый вуз по «конкурсу конвертов», также был крайне немногословен, если не сказать молчалив, на экзаменационных сессиях. Сходство с везучим во всём Додом закончилось на втором курсе, когда, к огорчению всего женского контингента ОКЭИ, он был исключён из института за «неразговорчивость».
Вовка был знаменит своим безукоризненным вкусом в одежде (без той аляповатости или крикливости, что у Эдика – тарзана), великолепным исполнением буги-вуги и рок-н-ролла и неистощимым запасом смешных баек и анекдотов.
Когда он появлялся в салоне (а стригся он у Юлия Матвеевича), все локальные разговоры и споры прекращались, так как в течение времени, пока Пушкин ждёт свою очередь, публике будет выдан десяток-другой первоклассных хохм.
Исключённый из института Пушкин на многие годы исчез из поля зрения сокурсников. Встретил его Симка случайно лет двадцать спустя после окончания института. На остановке едущего в сторону Аркадии трамвая стоял практически не изменившийся Вовка Мальцев.
— Вовка! Пушкин! – радостно возопил Симка, раскинув руки для радостных объятий.
Реакция бывшего сокашника была совершенно замечательной:
— О, Симка… — слегка округлил глаза Вовка, так, словно они расстались вчера.
И тут же темпераментно зачастил:
– Послушай сюда, абсолютно свежая хохма. Умер Рабинович. Его хоронят, впереди несут венки. Прохожий спрашивает:
– Кого хоронят?
– Рабиновича…
– Как Рабиновича?! Я же его неделю назад встретил, он был здоров как бык. Отчего же умер Рабинович?
– Как отчего?! Читайте, там на венках всё написано: «От жены», «От детей», «От профкома», «От парткома»…
– Мой трамвай подошёл! Привет, старик! Заскакивай ко мне на киностудию, я там работаю помощником режиссёра…
И Вовка растворился, как мираж, в по-летнему переполненном одесском трамвае.
Симке суждено было ещё раз встретиться с Вовкой Пушкиным, но пожать ему руку или перекинуться острым словечком при этом не было никакой возможности. А случилось это при просмотре фильма «Анекдотиада» (Одесса в анекдотах). Фильм не везде ровный, но привлекательный своей идеей отдать должное одесскому юмору, а точнее и печальнее – весёлый реквием по старой Одессе, каковой ей уже не бывать…
В одном из главных персонажей фильма Симка узнал неугомонного Вовку Мальцева, испытавшего себя, и успешно, уже в актёрском ремесле. Купол всё ещё чёрных курчавых волос, восточный нос, еврейские глаза и губы… Замечательно, что хоть кто-то в этом мире выглядит неизменным!..
Впрочем, пора из очереди вернуться к главным действующим лицам, каковым является и Фигаро у Бомарше. И прежде всего, к Симкиной причёске. Сооружённый благодаря усилиям и искусству корифея моднейший «кок» напоминал уже советских людей в преддверии 60-х.
Обладатель причёски, как и все в то время, был опьянён кажущейся свободой мыслей, слов и поступков; невесть откуда взявшимся изобилием продуктов и товаров, уверенностью, что догнать и перегнать Америку то ли по душам населения, то ли на душу населения – дело плёвое и будет исполнено на днях , а то и раньше…
Всё вокруг излучало радость и оптимизм, а зал мужской парикмахерской на Карла Маркса был местом, где светлая вера в грядущее благоденствие находила свою подпитку.
Окончание следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
