Мне вообще трудно себе представить, каким будет исход дела «ЮКОСа». Мне кажется, что они будут тянуть до последнего, а тянуть можно долго. Возможны три варианта: или им дают новый срок, или их отпускают, или какой-то компромисс.
Все три варианта неприемлемы, и власть, мне кажется, еще не определилась, чего она хочет от этого процесса. Поэтому у меня, как и у всех, есть чувство неопределенности.
Процесс интересен мне как историку скорее с точки зрения известного стихотворения:
«Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый — век необычайный.
Чем столетье интересней
для историка,
Тем для современника
печальней!»
Приходят в голову очень тоскливые мысли. Во-первых, о какой-то удивительной повторяемости торжества насилия и зла в русской истории. Во-вторых, постоянно приходит на ум и очень мешает жить определение России, данное кинорежиссером Эльдаром Рязановым, когда были споры, кто мы – Евразия, Скандо-Византия, Азия, Европа, Азиопа: «Какая Азия, какая Евразия, какая Азиопа? Абсурдистан!»
И вот действительно, когда задумываешься про эти чудовищные оба дела – Ходорковского-Лебедева и Самодурова-Ерофеева, конечно, осознание глубины нашего абсурдистана очень мешает жить. Потому что человек – существо, склонное к рационализированию, а жить рационально очень трудно. Это, конечно, торжество чего-то, во-первых, темного, во-вторых, иррационального.
Я себя сейчас знаете на чем поймала? Я сейчас в качестве противоядия взялась читать на самом деле мной толком никогда не прочитанный «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург. В 14 лет я его как-то пролистала в каком-то самиздатовском или тамиздатовском варианте и забыла. А сейчас я ее читаю — это, конечно, великая книга, но насколько же в ней все светлее, чем в нашей жизни! При том, что она описывает Колыму.
К сожалению, история России богата печальными и идиотическими судебными процессами. Я не беру процессы над декабристами, про которые никто ничего не знает толком. Никто даже не может сказать, кто те двое из пятерых повешенных, которые сорвались, или, может, их трое было. Но как только юстиция стала более или менее публичной, как только начались публичные политические процессы, так тут же мне приходят на ум аналогии с процессом Ходорковского-Лебедева.
Приходят на ум аналогии с процессами над революционерами, общественными и литературными деятелями эпохи Александра II: Чернышевский, народники, процесс 193-х…
Потом, к сожалению, мне приходят на ум и советские процессы. Это печально известные процессы 20 – 30-х годов. Риторика и градус нынешних словопрений по делу “ЮКОСа” (и не только, конечно) очень часто срываются на эти вот “троцкистско-фашистские зиновьевские собаки” и что-нибудь в этом роде.
И конечно, невозможно не вспомнить процессы знаковые уже другой эры – это, например, суды над Синявским и Даниэлем и над Бродским. Вообще очень многие выражения обвинительных и прочих речей вошли в наш лексикон. Поэтому, увы, мы страна богатая на такого рода публичные хэппенинги.
Почему такие вещи становятся у нас общественно-значимыми? Потому что очень небольшое количество площадок для выражения общественного мнения. Как известно, у нас парламент не место для дискуссий. И практически вообще уже места для дискуссий не осталось. Кроме как в Интернете. Слава Б-гу, что он возник.
Поэтому судилища столь явно несправедливые – они очень знаковые, это иконы современной жизни. Как историк, я все время вспоминаю речи разных людей XIX века и не только. Не знаю, вспоминают ли это обычные люди, но историки вспоминают.
Ирина КАРАЦУБА, Grani.ru
Опубликовал:
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
