Конечно, «патриотизм» помощников Карпова был не бескорыстным. Карпов расплачивался весьма ценной для шахматистов валютой — поездками на турниры. Самые заслуженные помощники ездили на одни турниры с Карповым, то есть — на самые престижные.
Правда, эта высокая «честь» имела и дополнительную плату. Почему-то тренеры, как правило, проигрывали Карпову. И некоторые из этих поражений вызывали недоумение. Так, в Тилбурге в 1983 году Полугаевский был обвинён Спасским в том, что умышленно проиграл Карпову при доигрывании ничейной позиции. Разыграв эту партию, можно понять, почему возникли такие подозрения.
В первенстве СССР 1976 года Карпов обогнал своего тренера Юрия Балашова только потому, что Балашов при начале доигрывания их отложенной партии после анализа, немедленно подставил под удар своего ферзя…
Конечно, вступать в столь сомнительный «клуб любителей Карпова» у меня никакого желания не было, и я отказал Баху.
Я подавал заявление на выезд для того, чтобы стать свободным, а не для того, чтобы ещё больше закабалиться.
Через несколько дней после визита Баха я узнал, какая инстанция стоит за предложением Карпова. В квартире моих родителей (своей квартиры у нас тогда не было, и мы с женой и с грудным сыном жили в двухкомнатной вместе с родителями и с моей старшей сестрой Беллой) раздался телефонный звонок. Меня приглашали для беседы в КГБ СССР. Я с любопытством отправился на Лубянку.
В подъезде меня встретил низкорослый тип и проводил на один из верхних этажей, предназначенных для начальников. В просторном кабинете моим собеседником оказался человек интеллигентного вида с грамотной речью. Я подумал, что сам он в пытках участия не принимает.
Владелец кабинета в целом пересказал мне предложение Баха, не упомянув, впрочем, Романишина как «эталон благосклонности». Запомнились со значением сказанные слова, смысл которых: если я передумаю и заберу заявление, то от его организации я зависеть не буду. Думаю, для гражданина СССР — это предложение величайшей благосклонности. Но и оно не переубедило меня. Тогда человек из КГБ пригрозил: «Мы можем не выпустить вас». Я убеждённо ответил: «выпустите». Правы оказались мы оба: они не выпускали, но всё же выпустили.
В завершение беседы мой собеседник, решив, что после визита Баха мне дали недостаточно времени для размышлений, сказал, что если я передумаю, то могу в любое время позвонить ему лично. Я только должен сказать, что хочу говорить с полковником Абрамовым.
Это имя я встретил через несколько лет в книге Владимира Буковского «… И возвращается ветер». Полковник Абрамов, а это очень высокий чин для КГБ, руководил разгоном демонстрации на Пушкинской площади и арестами диссидентов и самого Буковского. Так что со мной почему-то беседовал человек из отдела борьбы с диссидентами, а не из еврейского отдела, занимавшегося желающими уехать в Израиль.
После нашей подачи документов состоялось ещё несколько бесед с разным начальством. Беседа с Батуринским, тогда ещё начальником отдела шахмат, носила формальный характер. Умный мужик, он понимал, что я «ход назад» не возьму. Занятнее были беседы с председателем Федерации шахмат Москвы, профессором чего-то политического Фёдором Константиновым. По слухам, профессор писал речи самому идеологу партии Суслову. Константинов беседовал с нами по отдельности.
Аня, как мы договорились, всё валила на меня — мол, муж хочет уезжать. «А вы разведитесь», — предложил Константинов. Эта идея развести нас осталась в каких-то гэбэшных досье, и через несколько лет попытка была предпринята. Я позже вернусь к этому…
Первоначально отношение ко мне и к Ане у спортивно-партийно-гэбистского начальства было различным. Ко мне — не только как к подавшему на эмиграцию, то есть как к изменнику, но ещё и как к еврею и диссиденту. Аня, еврейка по маме и русская по отцу, была записана в паспорте русской. Так что Аня числилась у них, видимо, «попавшей в лапы к сионистам».
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
