«Ва-ийю хаей Сара…» — «И жила Сара сто лет, и двадцать лет, и семь лет…» (Берешит, 23:1).
Рабейну Бахье объясняет, что, хотя Сара была долгожительницей, по-настоящему она жила лишь последние 37 лет (таково числовое значение слова «ва-ийю») — после рождения своего бесценного сына Ицхака.
Похожую мысль высказывает и комментатор «Ор а-Хаим». Он делит приведенный стих на две части. В первую часть входят слова: «И жила Сара сто лет». Слова «Ва-ийю хаей» (дословно: «и была жизнь») содержат подтекст боли, страданий. В эти сто лет входит ее бездетная жизнь до 90 лет (согласно еврейской традиции, женщина, не имеющая детей, считается «мертвой»; это положение выводится из слов Рахели, обращенных к Яакову в разделе «Ваеце»: «Дай мне детей, а не то я мертва»), плюс еще десять лет, в течение которых Ишмаэль, живший в доме Авраама, терроризировал, изводил Ицхака, пока не был изгнан вместе с матерью Агарью по настоянию Сары и вопреки колебаниям самого Авраама.
Вторая часть стиха: «… и двадцать лет, и семь лет» относится, по мнению «Ор а-Хаим», к годам «настоящей» жизни, прожитой Сарой рядом с любимым сыном и не омраченной физической и духовной угрозой со стороны Ишмаэля.
Привязанность Сары к Ицхаку была сильной, т. к. само его рождение было откровенным чудом, поскольку она не могла иметь детей не только из-за преклонного возраста, но и в силу чисто физиологических особенностей своего организма.
Чувства Ицхака к матери тоже выходили за рамки обычной сыновней любви. Не случайно, лишь женившись на Ривке, он, как сказано в Торе, «ввел ее в шатер Сары, матери своей… и нашел в ней утешение после смерти матери». Значит, до этого он был безутешен.
Но если мать и сын так любили друг друга, почему Тора пишет, что только Авраам оплакивал и хоронил Сару? Где был в это время Ицхак? Ведь сын обязан скорбить по матери никак не меньше (а, скорее, даже больше), чем муж по жене.
Известно, что Сара умерла сразу после попытки Авраама принести в жертву Ицхака на горе Мориа. Что же произошло с Ицхаком после этого драматического эпизода? Комментаторы предлагают разные объяснения.
В конце этой сцены в разделе «Ваера» сказано: «И возвратился Авраам к отрокам своим (сопровождавшим его слугам)». Значит, Ицхак не возвратился.
По одному мнению, высказанному в комментариях «Таргум Йонатан», ангелы унесли его с жертвенника прямиком в иешиву Шема и Эвера, в которой позднее учился и сын Ицхака Яаков, прежде чем отправиться в Харан на поиски жены. Ицхак считался «корбаном», жертвой, и поэтому обладал особой святостью и восприимчивостью ко всякому злу. Поэтому ангелы хотели защитить его от «дурного глаза».
Рабейну Бахье придерживается другой версии: Ицхак просто оставался на горе Мориа еще три года, пока ему не исполнилось сорок лет и он не женился на Ривке. Вот почему он не участвовал в похоронах матери.
И все же странно. Эрец Исраэль — маленькая страна. Где бы Ицхак ни находился, в иешиве Шема и Эвера или на горе Мориа (нынешней Храмовой горе в Иерусалиме), Хеврон, где жили Авраам и Сара, располагался совсем близко от него. Неужели ему не сообщили о смерти матери? По логике вещей, сам Б-г должен был принести ему печальную весть, чтобы дать возможность проводить ее в последний путь.
Рабейну Бахье спешит объяснить, что Б-г нарочно скрыл смерть Сары от Ицхака, не позволив никому прийти к нему с этой трагической вестью. Ведь Сара умерла от тяжелого потрясения, когда узнала, что Авраам согласился принести в жертву их единственного и горячо любимого сына. Поэтому Вс-вышний решил избавить Ицхака от угрызений совести. Ведь он сам был косвенно виновен в смерти матери.
Итак, ответ скрыт в самом вопросе. Ицхаку не было разрешено участвовать в похоронах Сары не вопреки его любви к ней, а как раз из-за этой безмерной сыновней любви, усиленной чувством вины.
«Дайте мне место для родовой гробницы, и похороню я покойницу мою» (23:4).
В разделе «Хайей-Сара» детально описана процедура покупки пещеры Махпела, фамильной усыпальницы праотцев и праматерей еврейского народа. На самом деле вся Эрец Исраэль была изначально завещана Б-гом Аврааму и его потомкам и затем, уже после Исхода из Египта, силой оружия захвачена еврейскими полками под водительством Иегошуа бин Нуна.
Но есть в Стране Израиля три особых места — Хеврон, горы Гризим и Эваль (вблизи нынешнего Шхема или, как его называют арабы, Наблуса), а также гора Мориа (место расположения Иерусалимского Храма), которые были куплены за наличные деньги соответственно Авраамом, его внуком Яаковом и царем Давидом. Мудрецы Талмуда подчеркивают, что даже неевреи должны безоговорочно признать наше абсолютное и неотъемлемое право на эти три места.
Что же происходит сейчас? Населенный арабами Шхем был безропотно, без боя и даже без хотя бы символической компенсации отдан арабам — в рамках «мирного процесса», под взрывы израильских автобусов. Хеврон тоже почти целиком в их руках. На Храмовой горе фактически распоряжается исламский религиозный совет ВАКФ, беспрепятственно уничтожающий там археологические следы еврейского присутствия. Уже раздаются требования о передаче под «международный контроль» всего Старого города Иерусалима, включая нашу главную святыню — Храмовую гору и прилегающую к ней Западную стену Храма.
В связи с этим уместно вспомнить известный комментарий Раши на первый стих книги «Берешит». Он объясняет, ссылаясь на рабби Ицхака, что этот стих — «Вначале сотворил Г-сподь небо и землю» — может служить ответом на обвинения других народов в том, что евреи якобы узурпировали землю, принадлежавшую ханаанским племенам. Эрец Исраэль принадлежит нам по Его и только Его воле.
Нееврейский мир, при всем своем уважении к Библии, вряд ли примет сей аргумент. Но куда важнее мнение самих евреев. Понимают ли они и готовы ли принять то, что говорится в Торе.
«И сказал я господину моему: «Может быть, не пойдет та женщина со мной» (24:39).
Комментируя эти слова Элиэзера, слуги Авраама, приехавшего в Харан, чтобы подыскать невесту для Ицхака, комментаторы обращают внимание на слово «улай», «может быть». Здесь оно написано без буквы «вав»: алеф-ламед-йуд, что может также означать «элай», «ко мне». Таким орфографическим способом Тора выдает тайное желание Элиэзера: он очень хотел выдать за Ицхака свою собственную дочь.
На самом деле его вопрос вполне логичен и кажется невинным. Где гарантия, что невеста согласится оставить свой дом, семью и отправиться на чужбину, к жениху, которого она и в глаза не видела? Но Элиэзер не просто спрашивал, — он надеялся, что девушка действительно откажется уехать с ним, и тогда Ицхак достанется его дочери, переедет жить «элай», «ко мне».
Однако Авраам сразу пресек эти расчеты. Раши цитирует его ответ Элиэзеру: «Мой сын благословен, а ты (будучи потомком Кнаана, сына Хама, который надругался над своим отцом Ноахом) — проклят. Проклятый не может соединиться с благословенным».
Виленский Гаон нашел в слове «улай» еще один намек на то, что Элиэзер хотел выдать свою дочь за Ицхака. В иврите есть две частицы, выражающие предположение «может быть»: «улай» и «пен». Первая частица имеет позитивное значение, в ней заложено предвкушение, а вторая содержит опасение: «а вдруг нет».
Если бы Элиэзер спрашивал искренне, без задней мысли, он бы сказал «Пен ло тове а-иша»: отказ Ривки огорчил бы его. Употребленное им слово «улай» выдает его надежду, что Ривка действительно решит остаться дома.
Более поздний комментатор «Коль Элиягу» ставит под сомнение это объяснение Гаона. Он приводит два случая из ТАНАХа, где «улай» употреблено в негативном значении: в разделе «Толдот», который следует сразу за «Хайей-Сара», Ривка просит своего сына Яакова войти к слепому отцу Ицхаку и получить от него благословение вместо Эсава, но Яаков возражает: «улай», может быть, отец ощупает меня и узнает, кто стоит перед ним; страдалец Иов в одноименной книге говорит: «Может быть («улай»), мои дети согрешили».
В обоих эпизодах надежда и ожидание как будто неуместны.
Нет, как раз уместны, парирует Вюрцбергский рав. Виленский Гаон правильно толкует частицу «улай»: Яаков, будучи воплощением правды, искренне хотел, чтобы Ицхак ощупал его и положил конец лживому спектаклю, устроенному матерью. Что касается Иова, его высказывание звучит полностью так: «Может быть, мои дети согрешили в своем сердце»: он надеялся, что они согрешили только сердцем, а не устами, и тогда их участь будет менее трагичной.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
