— Дорогие друзья. Я вас не обманул, когда обещал продолжение встречи с Эльдаром Рязановым. Эльдар Александрович, добрый вечер.
— Добрый вечер, Витя. Я очень рад вас видеть снова.
— Я думаю, что, может быть, мы в следующий ваш приезд запишем целый сериал с Рязановым. У вас ведь был телесериал «Парижские тайны».
— Да, конечно, да. Я и сейчас пишу новый сериал. Он называется «Поговорим о странностях любви». Это сериал об очень личных любовных событиях в жизни великих людей, которых мы знаем очень хорошо по истории. О великих политиках, замечательных писателях, прекрасных художниках, талантливых полководцах и так далее.
— Очень интересно.
— Ну не знаю. В общем, мы начали. Я сделал уже три программы, но просто не успел еще закончить картину.
— А о себе, Эльдар Александрович?
— Нет, я человек закрытый. Одна передача будет о любви Эйнштейна к жене скульптора Сергея Тимофеевича Коненкова, к Маргарите Коненковой.
— Вы не уходите от темы. О своей личной жизни никогда и ничего? Боитесь жены, потому что она у вас ревнивая?
— Нет, она у меня не ревнивая, я ее не боюсь, я ее очень люблю. Вот именно поэтому это наше личное дело.
— Я бы никогда в жизни и не спросил, но когда вдруг услышал, что Рязанов делает цикл передач о любовных взаимоотношениях людей, так подумал, может, он и…
— Был у меня такой цикл «Избранницы» — о русских музах великих французских художников, писателей, поэтов и так далее. Там приходилось как-то личной темы касаться… Вообще, если вдуматься, то любовь — это самый главный предмет для искусства, так я думаю.
— Двигатель?
— Извивы психологии — это очень интересно. Там открываются люди…
— Думаю, что у нас наметился весьма грациозный переход на фильм, который я считаю выдающейся российской Love Story. Я имею в виду, конечно, «Вокзал для двоих» с Басилашвили и с Гурченко. Чистой воды любовная история. Наверное, даже более любовная, чем «Ирония судьбы». Меньше шутки, меньше придумки, а больше какого-то надрыва…
— Имеете право так думать.
— А вы не согласны?
— Не знаю. Мое дело — сделать картину, а оценивать, сравнивать — это уже не мое.
— Тяжело снимался «Вокзал для двоих»? У меня было ощущение, что, например, «Гараж» снимался на одном дыхании. Собрались — и вот как-то так «по кайфу» пошло, и — опа! А «Вокзал для двоих» производит впечатление режиссерских мучений, тяжести, переписи, изменений, пересъемки…
— Там произошла такая история. Мы сначала написали сценарий вместе с Эмилем Брагинским (с которым писали и «Иронию судьбы», и «Гараж») в немножко облегченной что ли манере. Но так сложилось, что уходила зима, и нам нужно было снять сначала финал — кадры в колонии, в лагере. И когда мы сняли, это наложило очень сильный отпечаток на все то, что было нами написано. Это очень странная картина, потому что она снималась, начиная с финала. Вот это бегство по снегу, эта изба — все было снято вначале. И тогда выяснилось, что сценарий в целом ряде мест как бы легче и не совсем правдив… Потом, второй фактор — это приглашение Гурченко, которая оказалась актрисой… Оказалась — потому что я с ней работал с совсем другой, она тогда была молодая в «Карнавальной ночи», как бы интуитивная, понимаете, очень талантливая, прекрасная, а здесь это уже был мастер сложившийся, умный. И мы начали с ней перепахивать сценарий и делать его более глубинным, более глубоким, что ли, я не знаю, как сказать. И там действительно переписывались и переделывались очень многие сцены. Вот такая, да, правильно… Но работали мы легко и с удовольствием.
— Как я сказал неделю назад, тяжело с Рязановым по одной простой причине: встречаешься с замечательным каким-нибудь режиссером, есть две-три картины, которые можно обсудить, а как бы больше особенно и тыкаться некуда… А здесь приходится «галопом по Европам» бежать, потому что есть несколько фильмов, не упомянуть которые просто глупо, никогда себе не простишь.
— Ну что вы хотите? Я сделал 24 картины, вообще-то. Это очень много для нашей страны, я так думаю.
— И, пожалуй, более десятка работ стали классикой…
— Только что вышло избранное. «Крупный план» — есть такое кинообъединение. «Лучшие фильмы Рязанова» — 10 фильмов вошло.
— В этот десяток наверняка входит фильм, который нельзя не упомянуть, «Служебный роман»… У вас своя группа актеров была всегда, вы, конечно, варьировали, меняли, но есть свой состав, который снимали постоянно. Ну, достаточно вспомнить Ахеджакову, Ширвиндта, Мягкова… Все знают эту рязановскую группу. И вдруг появилась в фильме, на мой взгляд, абсолютно «не ваша», но гениальная актриса. Появилась один раз и больше ни до не появлялась, ни после. Я имею в виду Алису Бруновну Фрейндлих.
— Нет, ну, во-первых, она появлялась и второй раз. Если вы смотрели фильм «Жестокий романс», где она играла маму героини…
— Да, прошу прощения. Два раза.
— И она появилась бы еще несколько раз, но судьба нас не сводила. Я ее приглашал неоднократно, в том числе и в «Старые клячи». Так что это вопрос не ко мне, а к ней.
— То есть актриса «ваша», но просто не сложилось?
— Замечательная актриса! Очень люблю, обожаю, и у нас как бы это взаимно, но не случалось. Вот, например, в «Старых клячах» она сказала: «Я играю сейчас главную роль в пьесе Островского «Лес», и эта пьеса для нас очень важна, она сейчас принципиальная. Если я сейчас из нее уйду, это в театре не поймут». Ну я понял, что, да, причина уважительная, каждый день репетиции… И вдруг узнаю, что за две недели до премьеры она ушла из этого спектакля и не стала играть. В результате и в кино не снялась, и в спектакле не сыграла. Так сложилось. Ну что делать?
— Эльдар Александрович, я у вас неделю назад спросил, обидчивый ли вы человек, вы сказали, что обидчивый, я себе прикусил язык, несколько вопросов решил не задавать. Но поскольку это уже вторая программа, и даже если вы рассердитесь, то третью программу не сорвете…
— Да тут и чашки нет, чтобы швырнуть…
— Что радует… А до третьей программы, глядишь, отойдете, поскольку я про вас знаю, что вы не только обидчивый, но и отходчивый…
— Это правда.
— Проба пера… Начнем с легкого: какие свои фильмы вы оцениваете как творческие неудачи?
— Это вы хренушки от меня получите ответ! Я каждый свой фильм оцениваю очень трезво внутри себя. Я знаю, что там хорошо, что там плохо, и так далее. Но думаю так: неудач, извините за скромность, не было. В каждой картине — в каждой! — есть что-то лучше, что-то хуже, что-то не очень удалось… Но об этом я никому не рассказываю, потому что я, опять-таки, как вам в прошлой программе говорил, не идиот.
— Эльдар Александрович, я вас очень люблю, очень люблю ваши фильмы. Я очень не люблю фильм, который вы только что упомянули. Он меня очень расстроил. «Старые клячи». У меня сложилось такое впечатление, что человек, который всю жизнь тихим, замечательным, красивым голосом пел Окуджаву, решил, что наступило время попсы, вышел на эстраду и стал не в свойственной себе манере колотить по гитаре для того, чтобы отработать на ту публику, которая сегодня приходит в кинозалы.
— Витя, это ваше право. Вы можете думать что угодно. Я с вами категорически не согласен. Я считаю «Старые клячи» одной из лучших моих картин. В первой тройке — это я ее так сам воспринимаю. И она абсолютно моя картина. По сюжету там есть какие-то современные вещи, которых действительно не могло быть раньше просто в силу того, что не было «перестройки» и прочих вещей. Но эта картина стоит на защите «маленьких» людей, которые не сломились, которые борются до конца… Тогда вам не должна нравиться и картина «Небеса обетованные»!
— Мне «Небеса обетованные» нравятся.
— Эти картины одного поля ягоды! И я картиной «Старые клячи» очень горжусь. Я, может быть, не прав, а, может, вы не правы. Знаете, в фильме «Музыкальная история» была такая замечательная фраза: «История нас рассудит, товарищ Бабашкин». Вот — считайте, я вам ответил.
— Поехали дальше. Или сердитесь?
— Поехали. Да… Это надо подумать, чтобы приехать еще раз к вам…
— Вопрос довольно скользкий. Российский кинематограф сегодня. Выдающиеся актеры, о которых мы слышим, что они — звезды: Машков, Маковецкий, Евгений Миронов…
— Замечательные…
— А вот вчерашние звезды российского кинематографа: Евстигнеев, Борисов, Луспекаев…
— Вчерашних звезд нет. Если человек — звезда, то он и продолжает светить до сих пор — я в этом убежден.
— Эльдар Александрович, ну вы же понимаете, о чем я говорю… Уровень звезд 70 — 80-х и звезд XXI столетия, на мой взгляд, несопоставим. Или я снова не прав, и на самом деле Маковецкий — это актер уровня Евстигнеева?
— Вы не правы! Я снял картину с этим поколением и счастлив, что с ними встретился. У меня в фильме «Ключ от спальни» играет Женя Крюкова — замечательная артистка, потрясающая! Это подарок судьбы, я считаю. Ей подвластны и комедии, и драмы, и ирония. Она замечательно работает. Она красива очень, понимаете… Я мечтал снять Женю Миронова, к сожалению, не получилось, он был занят, играл князя Мышкина в «Идиоте», и конкурировать с Достоевским было очень сложно. Потом у меня играл Маковецкий. Маковецкий — артист, к которому я относился тоже очень настороженно. Но я счастлив, что его снимал. Вот посмотрите картину и, наверное, согласитесь со мной, что я прав. Он просто блистательный мастер. Он здесь играет очень смешную роль. Роль поэта-декадента. Очень доволен! У меня здесь играет Сережа Безруков. Когда я его снимал, он еще не был у нас так известен и популярен. За это время прошел фильм «Бригада», где он играл бригадира. Когда мы с ним встретились (у него одна из самых трудных ролей) я просто влюбился в него, а он, по-моему, в меня. Я просто счастлив, что с ним работал. Это супер… Вот он играл Моцарта и Пушкина, и его дарование как актера очень близко к этому направлению — моцартианскому, пушкинскому. У меня здесь играл Коля Фоменко второй раз…
— Эльдар Александрович, вы, правда, душой не кривите? Вот вы снимали «Старики-разбойники»…
— Я вообще никогда не кривлю душой!
— … Работали с Евстигнеевым, с Никулиным, и сегодня говорите о том, что нынешние актеры находятся на том же уровне, что и они?!
— Да! Я очень, например, хочу снять Женю Миронова, который мне импонирует. И, может быть, еще сниму. И с Мошковым… У меня и на Мошкова есть виды, понимаете? Я могу вам сказать: я никогда, во-первых, не кривлю душой. Зачем? У меня есть много возможностей лавировать, если…
— Вы с этими людьми работаете, и говорить все, что думаете, тоже не можете себе позволить — это вполне естественно.
— Почему нет? Могу, могу! Мало ли что!.. Может быть, я кого-то… У меня ведь есть своя система отсчета. Если актер мне не очень понравился, я его просто никогда больше не приглашаю. И все. А на этих артистов я сейчас думаю, что бы написать такое, что бы они могли сыграть у меня в следующий раз.
— Актер, хороший актер, которого вы снимали несколько раз, и очень известный режиссер, я имею в виду Никиту Михалкова, превратился в вашего врага?
— Нет, почему? Нет.
— А весь этот скандал в российском кинематографе?
— Это скандал, который раздут средствами массовой информации. Мне это все до лампочки. Это меня не касается…
— Эльдар Александрович, как у вас складывались отношения и были ли вообще какие-то отношения с Гайдаем? Жанр близкий, одно «поле»…
— У нас была уникальная ситуация. В советское время, начиная с 60-х годов, как бы существовало три комедиографа: Гайдай, Данелия и Рязанов. И у нас никогда не было никакого противоборства, никакого противостояния. У нас были абсолютно дружелюбные, добрососедские, приятельские отношения. Я не могу сказать, что была дружба. Нет. Но никто никому никогда не перебегал дорогу, никто никогда о картине другого не сказал дурно. Ну, например, я считаю Гайдая уникальным режиссером, и пока он делал картины, сценарии для которых писались Костюковским, Слободским, Бахновым, это было виртуозно. Он стал терять, когда экранизировал классику. Его трюковая отмычка не подходила к Гоголю, к Зощенко… Но это не умаляет его заслуг. Он пытался, пробовал, ошибался. Но то, что Гайдай сделал в картинах «Бриллиантовая рука», «Кавказская пленница», в короткометражках «Пес Барбос» и так далее, это потрясающе, это останется навсегда в нашем кино.
— А Данелия?
— Данелия ближе ко мне по направлению. Мы оба комедиографы-лирики. Тоже есть картины, которые нравятся больше, меньше, это естественно, нормально, но я, например, считаю, что картина «Не горюй» — просто шедевр самый настоящий! Причем когда он начал это снимать, это был мой любимый роман. Я думал, Б-же мой! Не потому, что «ах, как же я не догадался?» Я и не мог догадаться. То есть я понимал, что перенести на русскую почву этот французский роман Клода Тивье, написанный в 1840 году — потрясающая книжка, потрясающая! — невозможно. Его на Грузию можно пересадить, на Россию — нет: другая ментальность… Так и получилось. У него много замечательных картин… «Осенний марафон». Причем «Осенний марафон» я читал сценарий и думал: «Что же такое? Зачем же он взял этот сценарий? Это же не смешно, я ни разу не улыбнулся!» А когда смотрел картину, то падал со стула, так мне это понравилось!
— Прекрасный фильм.
— Понимаете, у нас никогда не было противостояния. Такое большое поле, что всем хватало места…
— Вы воспитали, на мой взгляд, замечательного ученика. Он мне очень нравится. Я говорю про Мамина, который снял прекрасный фильм «Фонтан», снял великолепный фильм «Окно в Париж», у которого был замечательный сериал на телевидении. Мамин при каждом удобном случае с гордостью говорит, что мэтр — мой учитель.
— У него была потрясающая короткометражка про зимнее купание.
— «Праздник Нептуна».
— Причем эту картину не хотели запускать, это еще до «перестройки» было, я помог пробить тогда и был счастлив, когда ее увидел. У него и курсовая работа была замечательная. У меня вообще есть очень неплохие ученики. Замечательный ученик Женя Цымбал. Очень сильный и хороший режиссер Исаак Фридберг. Картина «Куколка», может быть, вы видели. Это его, как мне кажется, самая лучшая.
— У мэтра и должны быть хорошие ученики.
— Не обязательно… У меня еще среди учеников Ваня Дыховичный. Но он среди моих учеников — белая ворона, потому что работает совсем в другом жанре. Он делает элитное кино, не снимает комедий, но от этого не стал хуже.
— Эльдар Александрович, осталось время только на традиционные стихи. Что будете читать?
— Я знаю их так много, что это мешает… Давайте я попробую прочитать стихотворение Заболоцкого, которое называется «Портрет».
«Любите живопись, поэты,
Лишь ей единственной дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас.
Ее глаза, как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза, как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И надвигается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза».
— Спасибо за блестящие стихи Заболоцкого. Спасибо вам громадное, что вы нашли время встретиться и поговорить. Я не знаю, чего вам желать… Наверное, только одного — новых хороших фильмов, новых и старых хороших актеров и — самое главное — радости творчества… И чтобы ваши новые ленты вошли в историю кино так же, как и ваши прежние работы. Спасибо вам большое.
— Спасибо, Витя. Спасибо. Дай вам Б-г здоровья и всего самого-самого прекрасного.
Печатается в сокращении
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
