Члены следственной комиссии судьи Элиягу Винограда закончили отчет о ходе Второй ливанской войны. Результаты расследования должны ответить на многочисленные вопросы: как было принято решение о начале войны, как действовало политическое руководство и армейское командование? Почему заблаговременно не позаботились о безопасности северных районов Израиля, зная об огромном ракетном потенциале «Хизбаллы»? Почему на протяжении 6 лет игнорировались сирийско-иранские поставки оружия в Южный Ливан? Почему армия не знала о российском противотанковом оружии, оказавшемся в руках «Хизбаллы»? И почему, наконец, в последние дни войны было предпринято наземное наступление, унесшее жизни 33 бойцов. Отвечая на последний вопрос, Эхуд Ольмерт утверждал, что настоял на проведении наземной операции, потому что 10 августа переговоры в Нью-Йорке по тексту резолюции 1701 приняли неожиданный оборот, в нарушение интересов Израиля.
Гость газеты — старший сержант Алик Гольдштейн был водителем танка и участвовал в последнем бою, который действительно оказался самым трудным.
— Алик, что вы делали когда началась война?
— Работал охранником в центральной больнице Северного округа Израиля «Рамбам», которая находится в Хайфе. Туда поступали большинство солдат и мирных жителей, пострадавших во время войны. Сам город Хайфа, как известно, был тоже под обстрелом, и война меня застала уже там.
— Помните ли вы трагедию, когда ракета попала в железнодорожное депо в Хайфе?
— В тот день я работал в больнице «Рамбам», и меня послали проследить за порядком в информационном центре, где семьи получали информацию о пострадавших. Мне довелось наблюдать в тот день реакцию семьи, которая получила извещение о смерти своего родственника. Это одно из самых тяжелых воспоминаний о войне.
— Как же вы оказались на фронте?
— В начале августа я находился дома с друзьями, и вдруг зазвонил телефон. На другом конце линии автоответчик «попросил» меня представиться своим личным армейским номером, после этого я получил координаты ближайшего пункта сбора. Моя девушка быстро собрала меня в дорогу, друзья отвезли в указанное место. Родители в тот момент находились на юге страны. Я позвонил отцу и сказал, что ухожу на войну. Маме мы решили об этом не сообщать, сказали, что меня вызвали на очередные учения.
Ночью, когда я бродил среди танков и искал свою часть, я случайно услышал, как один молодой лейтенант сказал, что у него в команде не хватает водителя танка. Так я познакомился со своим командиром Цуром Зархи.
— Комиссия Винограда в частности рассматривала вопрос об отсутствии оборудования для солдат. Сталкивались ли вы с этим?
— Лично я — нет. Танкисты сами пакуют свое оборудование для чрезвычайных положений. То, что мы подготовили во время учений, то и получили. С другой стороны, нам не выдали никаких учебных боеприпасов. Два дня мы тренировались в основном теоретически, а после этого сразу поехали к границе. Там мы ждали приказа о входе в Ливан.
— Как вы можете прокомментировать ведение войны?
— На мой взгляд, все было не совсем так, как надо. Мы не получали понятного плана действий, и по нескольку раз в день поступали противоречивые приказы. Нам говорили как можно быстрее собираться и входить в Ливан, а через некоторое время приказ отменяли. Это повторялось снова и снова и, конечно же, повлияло на нашу готовность, расслабило нас.
— Что же произошло в последний день войны.
— Тогда мы наконец вошли в Ливан, и наша главная задача состояла в том, чтобы отслеживать и обезвреживать террористов «Хизбаллы». Мы работали по два танка в смене, которая длилась четыре часа. К концу нашей смены нам доложили о подозрительном человеке на крыше заброшенного здания, находившегося недалеко. Мы подъехали туда, но никого не обнаружили. Вдруг я почувствовал сильный толчок и увидел много дыма. Сработала противопожарная система в танке, работающая по принципу сжигания кислорода, и я начал задыхаться. Я спросил Цура, что случилось, но ответа не получил. Потом я услышал крики двух остальных членов экипажа, что надо отступать. Я спросил, где Цур, и мне ответили, что Цура больше нет. Обернувшись назад, я увидел безжизненное окровавленное тело моего командира. Тогда я понял, что в нас попали. Зная, что после первой ракеты обычно следует вторая, я собрался с силами, надавил на газ, чтобы запустить хоть немного кислорода в танк, и поехал назад. Когда мы приехали в безопасное место, я вышел из танка и долго не мог прийти в себя. Цур погиб за день до окончания войны.
— В те последние 60 часов, которые многие считают лишними…
— Совершенно верно. Но тяжелее всего было смотреть в глаза родителям, сестрам и 90-летнему дедушке Цура, молодого парня, тело которого было рассечено российской противотанковой ракетой RPG-27.
— Российское правительство вначале категорически отрицало, что вооружает «Хизбаллу».
— Баллистическая проверка показала, что это была именно RPG-27.
— Сегодня каково ваше мнение о той войне?
— Армия Обороны Израиля сильна. У нее есть большое преимущество над «Хизбаллой». Но, к сожалению, последней войной руководили не самые компетентные люди, которые не смогли разработать правильную стратегию и четђкий план действий. У танкистов есть старое выражение «Граница проходит там, где останавливаются гусеницы». Не все это вовремя поняли.
С другой стороны, уже после войны я был на учениях, и явка была довольно высокая, так что дух израильского солдата остался крепким. Я уверен, что следующая война, а она, к сожалению, неизбежна, напомнит о победах Шестидневной войны 67-го года или операции в Энтеббе в 76-м году.
— Алик, а где вы родились?
— Я родился в городе Бельцы в Молдавии и в возрасте 7 лет переехал с родителями в Израиль.
— И как же вы оказались в Америке?
— Так как мои родители изначально не хотели, чтобы я служил в армии, они отправили меня в Америку в 2001 году учиться в иешиве «Ор Элиэзер» в Бруклине. Дело в том, что в Израиле я учился в обычной школе, где религиозные предметы преподаются как история, а объяснения учителей не всегда соответствуют «замыслу Автора».
— Казалось бы, что после окончания иешивы можно было бы продолжить учиться в колледже…
— Можно было, но я это не рассматривал как вариант. Израиль принял мою семью с распростертыми объятиями, дал моим родителям множество льгот и работу, а мне — возможность учиться. Я посчитал своим долгом отслужить в армии и тем самым отплатить Родине.
— И чем же вы занимаетесь сейчас?
— Сейчас я продолжаю свое обучение в Бруклин-колледже, и преподаю историю в «Синай Академи» в Бруклине.
— То есть вы находитесь на новом фронте.
— В каком-то смысле — да. Работа с подростками не легка, но в то же время я преподаю в замечательной школе, и у меня возникло ощущение семьи. Еще никогда я не получал такого удовольствия от работы, как сейчас!
Беседовал
Лев Кацин
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
