Окончание.
Начало в № 803
Здоровье, между тем, ухудшалось. То, чему в тюрьме он не придавал значения, раcсчитывая подлечиться на свободе, оказалось намного серьёзнее. Особенно тяжело было зимой — в холод ноги почти совсем отказывали. Он с трудом осиливал три лестничных пролёта. Без палочки мог передвигаться только по квартире, держась за стены. Весной стало полегче ходить, зато вновь обострилась язва. Пришлось госпитализироваться. В больнице он лежал в последний раз лет пятнадцать назад с аппендицитом, поэтому увиденное там потрясло даже его, которого уже ничто, казалось, не могло удивить.
Если раньше при выписке было принято благодарить коньяком-шампанским лечащего врача и конфетами — медсестёр, то сейчас нужно было приходить со своим постельным бельём, своими лекарствами, своими продуктами, платить буквально за каждую манипуляцию и процедуру. А если, не дай Б-г, нужна была серьёзная операция, оставалось разве что продавать квартиру. Миша сбежал из больницы через несколько дней, соврав родным, что чувствует себя намного лучше.
Как ни обидно было это сознавать, он оказался на шее у пенсионеров-родителей. Хорошо ещё, что отец получал военную пенсию, надбавку за инвалидность, что-то порядка 1000 гривен в месяц, иначе вообще не понятно, как бы они сводили концы с концами. Но даже всех их пособий и надбавок вместе взятых хватало лишь на питание, да на самые необходимые медикаменты.
Естественным образом перед Мишей вновь встал вопрос об отъезде. И тот самый запасной аэродром, казавшийся десять лет назад сверхнадёжным, неожиданно сменил свою дислокацию.
Германия перестала принимать евреев. Теоретическое право на въезд туда сохранялось для людей не старше 45 лет, по приглашению местной еврейской общины и, главное, имеющих гарантированное рабочее место. Это при 4 миллионах-то безработных немцев!
Фиктивный брак в Америке тоже, разумеется, ушёл в небытие.
Оставался Израиль. Родина. Он подал, как положено, все документы и через два месяца получил отказ с какой-то невразумительной формулировкой. Миша не верил своим глазам. Израиль, принимавший по Закону о возвращении публику, у которой вообще не понятно, кто был в роду еврей, не говоря уже о просто купивших документы и не особо скрывавших это; Израиль, в котором, благодаря стремлению «Сохнута» заполучить побольше людей любой ценой, появились русские группы неонацистов (!), отказывал во въезде ему, чистокровному еврею.
Родители строили предположения, не связано ли это с тюрьмой и наркотиками, безуспешно пытались вспомнить аналогичные случаи отказов, а жутко разозлившийся Миша собрался жаловаться в Европейский cуд по правам человека в Страсбурге.
На самом же деле отказ Израиля в приёме ничего не менял. Родители, как и в начале «перестройки», не хотели никуда ехать. Отцу было уже за восемьдесят, матери чуть меньше, они очень боялись жары и вообще перемен. А оставлять их здесь Миша никак не мог.
Он отдал бы сейчас всё, чтобы только вернуть здоровье, ну хотя бы встать на ноги. Впрочем, для того чтобы отдавать, нужно было что-то иметь. А так: нет здоровья — нет работы; нет работы — нет денег; нет денег — нет возможности лечиться. Замкнутый круг.
Однажды сосед рассказал ему о своём знакомом, наполовину парализованном после инсульта. Ему нашли врача, который за несколько месяцев «поправил» его так, что сейчас этот человек бегает по утрам.
Миша сначала не поверил. Однако мысль о чудо-целителе не выходила из головы, и через неделю он попросил у соседа адрес излечённого знакомого.
… Дверь открыл сухощавый седой человек, который выглядел моложе своих шестидесяти лет. О перенесённом инсульте напоминала только временами подёргивающаяся левая щека. К рассказу соседа он добавил, что доктор этот имеет свою клинику в Запорожье, в лечении использует комплекс лекарственных препаратов, методы нетрадиционной медицины, фитотерапию, гипноз, массаж и действительно добивается фантастических результатов в большинстве случаев.
В тот же день Миша позвонил и записался на приём. Пожилой, немного усталый врач в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами долго изучал Мишину историю болезни. При этом он то хмурил брови, то удовлетворённо хмыкал, почёсывая остро заточенным карандашом за ухом, то сдвигал на лоб очки, поднося бумагу совсем близко к глазам, пытаясь прочесть что-то уж совсем неразборчиво написанное своими коллегами.
В конце концов он швырнул папку на стол, порывисто встал и приказал Мише раздеться. Минут пятнадцать он вертел его, как куклу, своими сильными руками, переворачивая со спины на живот, заставляя делать наклоны, сгибать ноги в коленях и, завершая осмотр, нажал где-то в области поясницы так, что Миша только охнул.
— Значит так, — доктор снова опустился в своё вертящееся кресло. — Вернуть тебе здоровье на 100 % не смогу — я не Г-сподь Б-г. Но на ноги ты встанешь, ходить без палочки сможешь, руки тоже будут работать нормально. Курс лечения продлится от полутора до двух месяцев, каждый день с девяти утра до часу, два часа на обед и отдых и потом до шести вечера. Питание и проживание — у нас в центре. Стоимость лечения — 5 тысяч долларов.
— Сколько?! — выдохнул Миша.
Доктор снял очки, потёр большим и указательным пальцами переносицу.
— У меня в приёмной сейчас сидят десять или пятнадцать пациентов. Почти все старики, неработающие инвалиды. И так каждый день. Мы не получаем ничего от государства и не имеем богатых спонсоров.
Он отвернулся к окну.
— Я не смогу лечить тебя бесплатно, сынок. Постарайся найти деньги.
Вернувшись домой, Миша созвал семейный совет. Он так давно стал самостоятельным, что привычка жить своим умом была буквально его второй натурой. Сейчас он нуждался в совете. Количество народных целителей, колдунов и прочих экстрасенсов, якобы творящих чудеса и излечивающих от любых болезней, возросло со времён передач Кашпировского и Чумака во много раз. Миша лично знал нескольких. Все они были шарлатанами с хорошо подвешенными языками и отсутствием медицинского образования.
Совсем другое дело этот доктор. Суть даже не в учёной степени и многочисленных дипломах, развешенных в его кабинете. И не в стерильной чистоте центра, импортной аппаратуре и приветливости квалифицированного персонала, что разительно отличалось от нищеты и убогости государственных больниц. От него веяло надёжностью, уверенностью в том, что будет так, как он сказал, и не иначе. Наверное, это было ещё и самовнушение, но и оно, как известно, очень важно для победы над болезнью.
Обо всём этом Миша говорил с родителями и получил их одобрение. Только вот с деньгами они помочь не могли. Вновь и вновь перебирал он в уме состоятельных знакомых, перелистывал старые записные книжки, обивал пороги. Он просил в долг, обещал отработать и вернуть с процентами, как только встанет на ноги. Безрезультатно.
Как-то вечером зазвонил телефон. Этот голос, с еврейской интонацией растягивающий слова, он узнал сразу. Голос принадлежал другу, давно уехавшему в Германию и не объявлявшемуся с тех пор. Когда-то у них была такая тёплая еврейская компания, которая потом, конечно, распалась, когда все разъехались по разным странам. Друг, в отличие от Миши, прожившего почти всю жизнь дома, имел непреодолимую тягу к перемене мест, учился в разных городах, но, приезжая домой, всегда первым делом мчался к Мише. Его молчание на протяжении стольких лет было непонятным, хотя Миша и верил, что раньше или позже тот объявится.
Он вспоминал, как друг перед отъездом уговаривал его ехать с ним, пока были ещё годными анкеты, как будто чувствовал неладное. Миша отвечал, что делать там ему нечего, потому как специальности у него толком никакой нет, а сидеть на «социале» или работать таксистом — не для него.
Друг рассказал, что жизнь его в Германии сложилась не ахти как успешно: семья распалась (что в эмиграции дело обычное), сейчас вновь женат, маленький ребёнок, карьеру не сделал, хотя немало учился и здесь, перебивается случайными заработками. Всегда интересуясь своими еврейскими корнями, в Германии он пришёл к иудаизму и в меру возможностей старается соблюдать традицию. Он рассказывал о спокойной, размеренной, скучноватой жизни в благополучной стране. Об отсутствии того, чего не купишь за деньги, — живого общения с близкими по духу людьми. Единственный настоящий друг, который у него здесь был, уехал в Москву, став там крутым бизнесменом.
Миша говорил долго. Всё, что накопилось в нём за эти годы, всё, что наболело, отболело и продолжало болеть, выплёскивал он в молчащую телефонную трубку. Это не было желанием поплакаться в жилетку или стремлением облегчить душу. Он говорил с человеком, который всегда его понимал, перед которым не надо было казаться лучше, чем ты есть на самом деле.
Молчание друга было красноречивее всяких слов. У Миши даже мелькнула мысль о том, что, если бы он сейчас вообще ничего не говорил, друг бы его понял.
В эту ночь он впервые за несколько месяцев крепко и без сновидений спал.
… В окне бился шмель. Монотонно жужжа, он кружил вокруг люстры, с разгона ударялся о стекло, переползал до верхнего края оконной рамы и вновь отлетал, возобновляя бесплодные попытки вылететь в закрытое окно.
Миша лежал на диване, безучастно глядя перед собой. Сегодня он получил отказ от одной крупной фирмы, куда очень надеялся устроиться вахтёром. Выхода больше не было. Круг замкнулся.
Он подумал о своём сходстве со шмелём. Сколько же ему ещё биться в это непробиваемое стекло судьбы? Перевёл взгляд на потолок, из которого торчал здоровенный крюк, на котором висела когда-то боксёрская груша — он занимался в молодости.
— Пожалуй, выдержит… Раз — и дело с концом, отмучился… Что ж всё так быстро… и глупо..?
С трудом поднялся, дотянулся до верхнего шпингалета, с треском распахнул рассохшуюся оконную раму.
— Хоть ты живи.
Шмель с благодарным гудением вылетел из комнаты и через пару секунд скрылся за фасадом соседнего дома. В этот же момент раздался странный звук.
Это не был ни телефонный звонок, ни дверной. Миша растерянно оглянулся. Ничего издающего подобную трель в комнате не было. Заглянул под диван, под стол, похлопал себя по карманам. Что за чертовщина! Выдвинул верхний ящик комода — ах, вот оно что!
На стопке белья лежал мобильный телефон, подаренный ему знакомым после освобождения. Миша никогда им не пользовался (дорого!), хотя и давал многим на всякий случай номер, на который тоже никто не звонил. Сейчас на дисплее светилась стрелка, означающая получение нового SMS-сообщения. Не слушающимися пальцами он с трудом нажал маленькую кнопку:
«Привет, Миша. Ты меня не знаешь. Номер твоего мобильника мне дал наш общий друг из Германии. Он рассказал, что тебе сейчас тяжело и нужны деньги на лечение. У меня, благодарение Вс-вышнему, есть возможность помочь. Перевод ты получишь, надеюсь, уже сегодня. Пожалуйста, не надо меня благодарить. Спасибо тебе за то, что дал мне возможность сделать мицву. Наверняка ты сделал немало мицв в своей жизни, теперь одна из них возвращается. Счастливо».
Не до конца понимая смысл прочитанного, он вертел в руках телефон. В дверь позвонили. На пороге стоял их старый почтальон дядя Паша и протягивал квитанцию перевода.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
