Александр Ширвиндт: «Нефть и мат – наши российские сокровища»

Фото: sem40.co.il

Актер и режиссер Александр Ширвиндт несет на себе крест человека, от которого постоянно ждут потоков афоризмов, шуток и анекдотов. Он в хорошей форме, подчеркнуто вежлив, но на хамство может ответить трехэтажным матом, который, к его разочарованию, почему-то запрещен в России законодательно в быту и в художественных произведениях.

Ширвиндт не любит вопросов про Украину, Крым, Навального и Путина, хотя в книге «Опережая некролог» посвятил несколько строк этим персонам и событиям. Готов часами говорить о друзьях: о Марке Захарове, Андрее Миронове, Ольге Аросевой, Галине Волчек, Михаиле Жванецком, Михаиле Державине и Викторе Шендеровиче, которым посвятил целые страницы и главы в своих воспоминаниях.

Худрук Московского театра сатиры честно признался, что не может уйти с должности руководителя коллектива – не видит себе альтернативы. Уверен, несмотря на свои 86 лет, что победит на любых свободных выборах с тайным голосованием, если судьба пошлет ему такое испытание. Александр Ширвиндт ответил на вопросы корреспондента «Радио Свобода», которые возникли после прочтения его мемуаров.

– Эту историю про Ольгу Аросеву пересказывают многие. Однажды она у себя в гримерке разложила маленький продуктовый натюрморт: наливали, пили после спектакля с коллегами, и вы зашли туда и уставшим голосом произнесли: «Уйду из театра, я устал». Ольга Аросева вам в ответ: «Подожди, я помру, а потом ты уйдешь».

– «Ты с этим не тяни, Оля», – сказал я.

– Аросева свое слово сдержала, она ушла. А вы нет.

– Да, а я – нет.

– Почему?

– Потому что все начинают говорить: а как, а куда? А это любимые ученики, а это театр, которому вы отдали 50 лет жизни и так далее. Они взваливают на меня ответственность за будущее. А я по вялости и отсутствию воли вынужден сидеть и не послушаться Олечку.

Мне 86 лет и, когда произносят эту цифру, я лично вздрагиваю

– Цитата из вашей книги: «Театр – организация очень смутная, потому что эмоции всегда неадекватны происходящему. Умер человек или неожиданно пролетел комар на сцене – степень накала одинаковая. То же самое – взаимоотношения. Хрестоматийные виды взаимоотношений, любовь, дружба, сотрудничество, в театре наперекосяк. У меня очень много учеников в театре, человек 20, а то и больше, и все меня страстно любят».

– Чистая правда.

– Ваш сын Михаил Ширвиндт сказал как-то: «У нашего человека есть любовь к начальнику, кем бы он ни был, поэтому большинство голосует за любого начальника, который в данный момент действует. Не знаю, откуда это берется, генетически, но принцип «ты начальник – я дурак» никто не отменял». Скажите, если бы в театре провели свободные выборы с тайным голосованием, вы бы победили?

– Победил не потому, что хороший, а потому, что нет выбора. Я с этим сейчас столкнулся. Извини, если я тебе скажу честно, мне 86 лет, и когда произносят эту цифру, я лично вздрагиваю, да и многие вздрагивают. Я тут какие-то уколы делал у знакомых врачей, а там бегают студенты из Второго медицинского института. И я вальяжно вошел в какой-то кабинет, куда меня провел приятель, и там сидели девочки, которые помогали записывать. И она говорит мне: «Фамилия». А у меня все-таки остаточная привычка узнаваемости есть, и я сказал… Это от… Рядом не выдержал человек: «Ты что, с ума сошла? Это Ширвиндт!» Она поняла, что-то не туда, но кто такой… «Как пишется?» Я долго ей рассказывал. Она записала. «Возраст?» Вот ты спроси у меня?

– Сколько вам лет?

– Я ответил ей – и у нее выпала ручка. Она даже не может представить, что есть такая цифра. Понимаешь, я здесь давно сижу, случайно сел в это кресло. И когда кругом рвутся снаряды, и ближайшие соратники уходят, начинаешь задумываться. И потом возникает вопрос: «А кто?» – «Это же не моя частная лавочка, я не знаю кто». – «Да, но столько лет отдано театру. Вам не жалко?» – «Жалко». – «А ученики?» – «Ученики у меня артисты». – «А последователи?» – «Последователей не бывает, бывают только поскребыши». Вот поэтому они вынуждены меня любить, понимают: может быть хуже.

– Прямо как у Путина, который, наверное, так же думает.

Нефть и мат – наши российские сокровища. Как без мата?

– Это ты рассказываешь и отвечаешь сам на свой же вопрос. Да, а как? А что насчет сегодняшнего времени? Ужас в том, опять же исходя из 86 лет, я пережил очень много всего, в том числе и вождей, и начальников на всех уровнях, от и до. Мне есть с чем сравнивать. Поэтому, когда мне говорят: то, се, пятое, десятое… – я говорю: «Я сравниваю. Сейчас это гораздо лучше, чем когда-либо в моей биографии». Это что, для меня мало?

– Сейчас вам попался крепкий орешек – Владимир Владимирович, пережить его будет сложно.

– Не хочу никого переживать, это будет само собой, просто по счетчику.

– «Человек, от которого всегда ждут смешного, может превратиться в дауна», – ваша цитата. От вас всегда ожидают острого слова или сарказма. Вы сказали, что это тягостное состояние, когда ты всегда должен быть в форме. Вы посылали людей, которые от вас ожидали шутки, смеха, мол, рассмеши меня?

– Я посылаю всех очень часто, и даже когда считаю, что сострил. У меня внутренняя борьба с антиматом. Считаю, что это ханжество и бред. Думаю, нефть и мат – наши российские сокровища. Как без мата? Все время приходится ссылаться на Вяземского, на Пушкина, на Баркова, на Луку Мудищева. Когда острая ситуация, во всем мире сразу пользуются русским матом. Какой-то экстрим, и уже вот, посылаешь к черту – куда это? Что это за адрес – к черту? А когда посылаешь по-настоящему, тогда знают маршрут и степень посыла. Поэтому ты спрашиваешь меня, посылаю ли я? Посылаю очень часто, и здесь, на службе. Но я это делаю обаятельно, поэтому на меня редко обижаются, что вредно тоже. А без мата нельзя.

– Почему Дума приняла закон о запрете мата, в том числе в художественных произведениях? Конечная инстанция – Путин, он мог подмахнуть, а мог и не подмахнуть. А он человек, который за словом в карман не лезет и матерным языком пользуется. Почему он это поддержал?

– Я в Думе давно не был, и туда не попаду по возрасту, я могу уже быть только сенатором. Не знаю, как там… Думаю, разнарядка какая-то существует, что нужно решать вопросы экономики, страшных вирусов, социальной помощи, материнства и т. д. Вот они несут друг друга со страшной силой, наконец кто-то уже матерится, а ему говорят: «Это некорректно!» Так вот, они решили, мат – это некорректно. Интересно, что там запрещено четыре слова, сейчас не хочу их напоминать, но раз это закон, то все знают, все остальное можно варьировать и употреблять. Но эти четыре слова, к сожалению, основополагающие, вот что обидно. Слава Богу, например, «М****а» оставили. М***к и мудрец – однокоренные слова, стоят рядом. А некоторые очень хорошие слова убрали. Ну, ничего. Я думаю, будут поправки.

– Есть острословы, и есть остроумные люди. Михаила Жванецкого причисляют к остроумным, Николай Фоменко – острослов. А вы кто?

– Ну, куда мне до Коли? Коля молодой, резкий, а я вялый смехач. Я скорее остроумец, чем острослов.

– Остроумие предполагает более глубокое проникновение в сатиру, вы ближе к Жванецкому.

– Я к Жванецкому ближе во всех смыслах. Во-первых, это мой ближайший друг. Во-вторых, я ближе к нему, потому что его люблю. В-третьих, ближе к нему, потому что завидую белой завистью и считаю его таким потрясающим ребе, иронично, грустно, саркастически, сардонически, что значит, мне только завидовать ему и завидовать. Совершенно штучная фигура – Михаил Михайлович, таких делают крайне редко. Но на нем крест. Вот ты спросил меня – все время шутить, острить. Когда население, не только наше, но вообще мира, при появлении Жванецкого говорит: «Тихо, спокойно, положите вилки, сядьте и успокойтесь, сейчас…» Необходимость существовать и мыслить афоризмами – это крест. Но нельзя при любой гениальности без конца иметь поток афоризмов. Иногда хочется стать человеком, а уже не разрешают.

Продолжение следует

Беседовал Мумин Шакиров svoboda.org