«Каждый человек из дома Израиля и из пришельцев, живущих среди сынов Израиля, приносящий жертву свою по каким-либо обетам своим или в добровольный дар…» (Ваикра, 22:17).
В духовном плане мир похож на пирамиду, вершину которой занимает коэн. Он воплощает собой высшую степень «кедуши» (святости). Коэн обладает такой внутренней силой, что его физические действия способны влиять не только на его собственную духовность, но и на духовное состояние других людей.
Когда человек приносил жертву в Храм, дежурный коэн, совершавший церемонию жертвоприношения, в большинстве случаев съедал часть мяса жертвенного животного. Этим будничным действием — едой — он искупал грех хозяина жертвы. Другими словами, физический процесс поглощения пищи, совершенный еврейским священником, приводил к коренным изменениям в духовном состоянии грешника.
В этом странном, на первый взгляд, явлении заложена важная идея: иудаизму исконно чужд аскетизм. В отличие от других религий, иудаизм не считает материальный мир врагом души, диким зверем, которого надо усмирять. Наоборот, с точки зрения Торы, физический мир — это ценный ресурс, это глина, из которой умелые руки лепят великолепное изделие.
Вы можете превратить мир в сосуд, наполненный Б-жественным светом, или оставить его пустым, лишенным смысла и тянущим душу на дно бытия.
Однажды рав Хаим из Воложина послал своего доверенного человека собирать пожертвования на иешиву. Такому сборщику традиционно полагалось вознаграждение: определенный процент от полученных денег.
Один богатый купец выразил готовность выделить приличную сумму, но ему не хотелось, чтобы часть этих денег досталась сборщику. Поэтому он направил свое пожертвование лично раву Хаиму с условием, чтобы вся означенная сумма была израсходована на нужды иешивы.
Рав Хаим немедленно вернул деньги купцу с припиской, что еврейская традиция не признает таких пожертвований, когда все идет на Б-гоугодное дело, а человеку не остается ничего.
У нас, евреев, полагается, чтобы и сборщик пожертвований, и коэн, совершающий обряд жертвоприношения в Храме, получили причитающуюся им плату. В местечках даже была такая поговорка: «Коэны едят, а грешник облегчает душу от греха».
Время встречи изменить нельзя
«Праздники Б-га, которые вы должны называть священными собраниями: вот праздники Мои…» (23:2).
Этот стих может служить наглядным примером того, как трудно передать в переводе красоту Торы и ее смысловую глубину. «Праздники», «священные собрания». Что значат эти слова?
В оригинале употреблено слово «моэд», которое обычно переводят как «праздник». На самом деле «моэд» означает «время встречи». Еврейские праздники — это время нашей встречи с Б-гом. Не фигурально, а в прямом, буквальном смысле. Каждый праздник содержит в себе первичную энергию исторического события, положившего ему начало, первого рандеву с Тв-рцом, которое мы с тех пор отмечаем из года в год.
Возьмем недавно завершившийся Песах. Раз в году мы попадаем в духовное пространство пасхальной недели, как поезд, который регулярно приходит по расписанию на одну и ту же станцию. Когда мы правильно выполняем заповеди, относящиеся к Песах, нам удается вскочить на подножку и занять плацкартное место в этом духовном «поезде». Мы едем на нем весь год. Вкус хрустящей мацы сохраняется в душе до следующего Седера. Он живет в нас до тех пор, пока мы снова не прибудем на ту же самую станцию, на то же самое место встречи с нашим Тв-рцом.
Русское слово «собрание» означает буквально «собирать в одном месте». Однако его ивритский аналог, «микраэй-кодеш», может иметь и совершенное другое значение — «призывы к святости». Иначе говоря, еврейские праздники — это сигнал, призыв к сбору. Они, как магнит, притягивают человека к тому несравненному состоянию, которое называется «кдуша», а по-русски передается избитым и опошленным словом «святость».
Истинное
милосердие
Когда приговоренный к смерти просит царя о помиловании, он надеется, он почти уверен, что царь отменит приговор. Почему же тогда, спрашивает Хофец Хаим, духовный лидер религиозного еврейства начала ХХ века, милосердный Б-г, Царь Царей, чья Тора начинается и завершается актами милосердия, не помиловал «сына израильтянки» и египтянина, когда тот сидел под стражей в ожидании смертной казни за оскорбление Имени Тв-рца? Почему
Б-г не дал ему шанса исправиться и настоял на исполнении приговора — смерти через «побиение камнями» — в строгом соответствии с законом? Куда подевалось Его милосердие?
Ведь еврейская традиция утверждает, что чистосердечное раскаяние, молитва и благотворительность отменяют суровый приговор. Почему же этот человек, сын Шуламит бат Диври из колена Дана, лишился возможности испытать на себе Б-жественное всепрощение, исправить свой грех?
Да, «тшува», раскаяние, высоко ценится в Небесном суде. В талмудическом трактате «Макот» говорится, что Б-г готов пощадить человека, заслужившего «карет» (казнь с Неба в виде «отсечения души»), если он искренне раскаялся и его «вопль достиг Небесного престола». В интерпретации Рамбама грешник как будто заявляет Верховному Судье: «Смотри, я уже не тот человек, которому Ты вынес приговор». И тогда приговор отменяется или значительно смягчается.
Однако отмене подлежит только приговор Небесного суда. Ведь только Б-г доподлинно знает, искренен ли человек, действительно ли он раскаивается в своих прегрешениях или «держит фигу в кармане». Земной суд, состоящий из простых смертных, судит о преступлении только по внешним признакам, по фактам и уликам. Он не может оценить искренность раскаяния. Как сказано в Первой книге Шмуэля (16:7): «Человек видит глазами, а Г-сподь зрит в сердце». Поэтому земные судьи не уполномочены миловать. Они обязаны вынести приговор и добиться его исполнения.
Впрочем, не раньше, чем осужденный раскается в доступной ему мере, совершит «тшуву» перед Вс-вышним. В прежние времена только царь и никто другой мог помиловать приговоренного, простить его вину перед обществом (в наши годы эта функция перешла к президенту). Судьи и палачи не могут прощать. Этот принцип лежит в основе любого приговора, вынесенного «бейт-дином», еврейским судом, и он вступил в силу применительно к «сыну египтянина», когда Б-г объявил, что оскорбившему Его полагается «смерть от камней», одна из четырех «высших мер» (три другие казни — огнем, мечом и удушением), к которым суд может приговорить осужденного.
Кровь
смывает позор
Впрочем, продолжает Хофец Хаим, смерть по приговору «бейт-дина» — это не столько суровое наказание, сколько акт милосердия. Да, именно милосердия. Ибо такая смерть искупает грехи — в отличие от наказания «карет». В последнем случае Б-г действительно хочет простить грешника, избавив его от заслуженной кары.
В этом смысле смерть по решению земного суда дает подлинное искупление. Без нее преступник не смог бы вступить в Мир грядущий. Не случайно человек, отдавший всех своих детей Молеху (популярному в древности идолу, в честь которого детей проводили через огонь), не наказывался смертью: для него смерть — недостаточное средство искупления; возможно, для него вообще нет искупления в этом мире, так тяжел его грех.
Грядущий мир — это мир совершенства, мир вечного блаженства. Человек с запятнанной совестью не может вступить в него, а если и вступит, то будет чувствовать себя не на месте, как оборванец в роскошном дворце, как увядшая маргаритка среди «миллиона алых роз».
Чтобы заслужить входной билет в это Высшее общество, и не на галерку, а в партер, надо пройти процедуру очищения, возможно, очень болезненную. Все зависит от груза прижизненных грехов и проступков. Тора говорит, что грехи, относящиеся к категории «хаяв мита» (за которые полагается смертная казнь), нельзя ничем смыть, кроме смерти. И эта смерть становится подлинным актом милосердия, поскольку она позволяет казненному, точнее его бессмертной душе, вступить в место, великолепие которого невозможно себе вообразить в этом мире.
Поэтому человек, совершивший, например, убийство и стремящийся избежать смертного приговора, оказывает себе медвежью услугу. Он не понимает, какого невыразимо прекрасного существования он себя лишает и на какие тяжкие страдания обречет себя, если не искупит смертью это преступление. Иначе он сам уговорил бы судей скорее посадить его на электрический стул, ибо четыре библейские казни не применимы в отсутствии Храма.