Бывают евреи степные. По степи носятся на лошадях. Бывают евреи южные, черноморские, те все шутят, все норовят иносказательно. На двух-трех языках часто говорят, на каждом с акцентом от предыдущего.
А на своем не говорят.
Все на чужих стараются.
И волосы красят, и имена меняют, а их все равно распознают.
Некоторые ездят все время, переезжают, а не богатеют, потому что богатство — это земля, а она требует оседлости.
А вообще богатые евреи есть.
Но их немного.
Меньше, чем думают.
А все равно думают.
От бедности.
А раз все равно думают, значит, им надо.
Вот из них многие и делают вид…
Есть евреи государственные.
Но тут у них не получается, потому что под подозрением всегда, как бы не у себя дома, хотя не у себя дома хочет жить каждый, кому плохо. Но этот каждый себе прощает, а другому — нет.
Есть евреи лабораторные. Тогда о них думают хорошо. Особенно если они бомбу делают, чтобы все жили одинаково или одинаково не жили вообще.
Лабораторных евреев любят, ордена дают, премии и названия улиц в маленьких городках.
Лабораторный еврей с жуткой фамилией Нудельман благодаря стрельбе пушкой через пропеллер бюст в Одессе имеет и где-то улицу.
Талант им прощают.
Им не прощают, если они широко живут на глазах у всех.
Есть евреи-больные, есть евреи-врачи.
Те и другие себя ведут хорошо.
Евреи-врачи себя неплохо зарекомендовали.
Хотя большей частью практикуют в неопасных областях — урологии, стоматологии. Там, где выживут и без них.
То есть там, где у человека не один орган, а два, три, тридцать три или страдания в области красоты.
Где евреям тяжело — в парламентах. Им начинает казаться, и они сатанеют: мол, не ради себя. Но остальные-то ради себя.
А кто ради всех — и выглядит глупо, и борется со всеми, и опять высовывается на недопустимое расстояние — один.
В стране, которую, кроме него, никто своей родиной не считает, он, видите ли, считает. Он желает, чтобы в ней всем было хорошо. Вокруг него территория пустеет. Он ярко и сочно себя обозначил и давно уже бежит один, а настоящая жизнь разместилась совсем в другом месте…
И тут важно успокоиться и сравнить будущее свое и не свое. И дать судьбе развиться. Принять место, что народ тебе выделил и где он с тобой примирился.
Если ты еврей афишный, концертный, пасхальный и праздничный — держись этого. Произноси все фамилии, кроме своей.
А тот, кто хочет видеть свою фамилию в сводке новостей, произнесенной Познером, должен видеть расстояние между Познером и новостями.
Самое печальное для еврея — когда он борется не за себя. Он тогда не может объяснить за кого, чтобы поверили. И начинает понимать это в глубокой старости.
А еще есть евреи-дети. Очень милые.
Есть евреи марокканские, совсем восточные, с пением протяжным на одной струне.
Разнообразие евреев напоминает разнообразие всех народов и так путает карты, что непонятно, кто от кого и, главное, зачем произошел.
Немецкие евреи — педантичные.
Русские евреи — пьяницы и дебоширы.
Английские евреи — джентльмены с юмором.
Да! Еще есть Одесса, одна из родин евреев.
И есть одесские евреи, в любом мусоре сверкающие юмором и весельем.
Очень большая просьба ко всем: не замечать их. Не устраивать им популярность.
Просто пользоваться их плодами, но не проклинать их корни…
«Огонек»