Русская идея

Арье Барац

Домашний старый спор

Спустя несколько лет после того, как Путин заступил на свою бессменную вахту, какой-то западный политик в полушутку отметил:

«Когда-то СССР без устали убеждал мир в своем исключительном миролюбии, но его все боялись. Сегодня вы, русские, пытаетесь внушить нам, что вы чрезвычайно опасны, но вас никто не боится».

Обама не любил русских, но крепко вбил себе в голову, что дипломатия должна быть дипломатичной. В результате пришли времена, когда русские самым бесцеремонным образом угрожают Западу… — и тот трясется от страха!

Русские ощетинились и с досадой вспоминают о распаде «нерушимого Союза». Что стоит за российскими эволюциями XXI века?

Без сожаления распростившись с коммунистическими идеалами, Россия закономерно обратилась к поискам «русской идеи», идеи, которая может казаться вульгарным «империализмом», но которую невозможно адекватно осмыслить вне глубинного, религиозно-исторического контекста.

В том, что Римская империя через несколько десятилетий после принятия христианства раскололась на (соперничающие между собой) Западную и Восточную державы, видится тайна, которая не сводится к простому этническому греко-латинскому размежеванию.

На протяжении веков Запад и Восток формировали два параллельных христианских мира, и то, что после падения Византии Москва объявила себя ее восприемницей, Третьим Римом, предопределило противостояние «Святой Руси» Западу. Противостояние, дополнительно подкрепленное необъятными просторами страны (как говаривал Гейне, «народ, расположившийся на одной шестой части суши, просто не может не чувствовать себя космополитом»).

Русской душе тесно в своих национальных границах, она ищет для себя универсального вселенского применения. Примеряя к себе то православие, то коммунизм, то «общечеловеческие ценности», русский неизменно чувствует себя «всечеловеком». Сверхдержавность у русского народа в крови. Как некогда Риму противостоял Константинополь, так ныне Вашингтону противостоит Москва.

Между тем это внутрихристианское противостояние между Западом и Востоком слишком уж напоминает внутриеврейское противостояние между Севером и Югом, чтобы не навести на мысль, что эти силовые поля задают координаты единого исторического процесса.

Благословение Яакова. Неизв.художник 17 в.

Сдается, что духовная подоплека обоих этих конфликтов коренится в одном источнике – в начавшейся еще в материнской утробе тяжбе Яакова и Эсава за первородство.

Первородство Йаков открыто у брата купил, но благословение – тайно похитил. Инициатива исходила от матери, у которой имелись свои родительские полномочия, но благословение все же далось обманом, который бумерангом вернулся к самому Йакову: вместо обещанной Рахели, тесть Яакова Лаван тайком подсунул ему в первую брачную ночь свою старшую дочь — Лею.

Традиция объясняет легкость этого обмана тем, что Рахель участвовала в отцовском заговоре и помогла сестре притупить бдительность жениха. Согласно мидрашу, Лея, как старшая, была сосватана старшему – Эсаву, и Рахель хотела избавить сестру от этого брака.

Как бы то ни было, в первую брачную ночь ничего не подозревавший Яаков телесно соединялся с Леей, а духовно — с Рахелью. В результате этого подлога произошло раздвоение исходно единого Мессианского рода, мессианское призвание расслоилось на преимущественно материальное (Машиах бен Йосеф), и преимущественно духовное (Машиах бен Давид).

«Телесный» потомок Леи, Йеуда, и его царственный род вырабатывает (недостающие ему) духовные качества, а «духовный» потомок Рахели, Йосеф, трудится на прагматической ниве, чтобы восполнить недостающие ему материальные задатки.

Реконструкция-макет Храма Соломона. Музей Израиля, Иерусалим

Как бы то ни было, раскол древнего еврейского государства на Северное и Южное царства произошел сразу после правления построившего Храм царя Шломо. На севере стали править потомки Йосефа, на юге – Йеуды.

Дальнейшее развитие эта тема получила в каббалистической теории грядущего содружества двух Машиахов.

Римская империя раскололась на Западную и Восточную через несколько десятилетий после того, как христианство стало государственной религией этой страны, т.е. вскоре после того, как Римская Империя объявила себя «духовным Израилем».

Попытка Эсава вернуть украденное благословение, вернуть себе проданное им первородство, послужила причиной древней семейной розни; втянула его в воронку старых домашних дрязгов, чреватых рассечением мессианской миссии. В конце концов, согласно мидрашу, также и Эсав претендовал заполучить обеих сестер — и Лею, и Рахель.

В результате Эдом раскололся наподобие Израиля. Западная его сторона оказалась укоренена в рациональном, прагматическом строе, сторона Восточная тяготеет к «духовности».

Но чем обоснованней мессианские претензии России, чем более зацикливается она на своих «духовных исканиях» (обеспечивших ей некогда положение литературной сверхдержавы), тем навязчивее и обиднее делаются ее систематические провалы.

Провалов Запада также, разумеется, невозможно недооценивать.

Хотят ли русские войны?

«Невзирая на все незаконченное, порочное и преступное в европейском обществе, как оно сейчас сложилось, все же царство Божие в известном смысле в нем действительно осуществлено, потому что общество это содержит в себе начало бесконечного прогресса и обладает в зародыше и в элементах всем необходимым для его окончательного водворения в будущем на земле».

Эти слова Чаадаева, казавшиеся безусловно верными на протяжении всего XIX века, уже с самого начала Первой мировой войны потеряли свою былую силу: в течение четырех лет прогрессивные либеральные государства Европы истребили 20 миллионов своих граждан и покалечили 55 миллионов. Но то было лишь начало. Уничтожив во второй мировой войне 6 миллионов лояльных либеральному проекту евреев, европейцы наводнили свой континент исламистами, шаг за шагом уступая им духовную инициативу.

В свете последующей истории кажутся пророческими слова славянофила Шевырева, написанные в 1841 году:

«В наших искренних дружеских тесных отношениях с Западом мы не примечаем, что имеем дело как будто с человеком, носящим в себе злой, заразительный недуг, окружённым атмосферою опасного дыхания. Мы целуемся с ним, обнимаемся, делим трапезу мысли, пьём чашу чувства… и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет».

Но духовное здравие Востока оказалось все же в еще более плачевном состоянии.

В 1847 году Белинский писал о России как о стране,

«где нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей!».

Религиозная жизнь при этом была полностью лишена столь необходимой ей свободы. Как писал в 1868 году славянофил Аксаков:

«У ограды церковной стоят не грозные ангелы Божии, а жандармы и квартальные надзиратели как орудия государственной власти, — эти стражи нашего русского душеспасения, охранители догматов русской православной церкви, блюстители и руководители русской совести!»

С той поры изменилось лишь одно – у России накопилось несметное количество атомного оружия. Чаадаев язвил, что для того «чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера». Сегодня Россия напоминает о себе не только своими размерами, но и своими ядерными боеголовками.

Пару лет назад социальные сети облетел фрагмент передачи, в котором российский телеведущий с характерной блатной интонацией угрожал превратить США в радиоактивную пыль. Схожие бравады появлялись в средствах массовой коммуникации и после того, причем озвучивались они лицами самого разного социального статуса: бомжами, священниками, писателями, блондинками и, разумеется, политиками.

Но до самых недавних пор я все же не подозревал о масштабах распространения этой идеи.

Просматривая недавно популярные российские ток-шоу, я был поражен, в какой мере идея («в случае чего») похоронить мир под радиоактивным пеплом заполонила русские головы.

Когда ядерным апокалипсисом грозил Кремль, увенчанный красным знаменем, за этим просматривалось какое-то рациональное зерно. В конце концов, шло состязание Систем, каждая из которых позиционировала себя как вершину Прогресса.

Сегодняшний «русский мир», извлекший из нафталина насквозь политизированное православие, всерьез уже никого не рассчитывает им осчастливить. Современный русский человек уже не рассчитывает заразить человечество каким-то хранящимся только у него всепобеждающим учением. Единственная работающая сегодня русская идея – это идея («в случае чего») прикончить земную цивилизацию, так как им — русским больше всех «по фигу».