Еврейский свинопас

Глаза таких божественных посланцев
Всегда печальны и верны мечте,
И в хаосе проблем их души вечно светят
Тем мирам, что заблудились в темноте.
Они уходят, выполнив заданье,
Их отзывают в Высшие Миры,
Неведомые нашему сознанью,
По правилам космической игры.
Игорь Тальков

У каждого творческого человека есть кроме главной цели творчества – поиска Б-га свои любимые темы. У меня это – праведники народов мира. Именно праведники, а не мудрецы. Мудрецами часто бывают злодеи. Вообще я не встречал ни одного глупого злодея.

С трепетом хочется мне написать о великом сказочнике Гансе Кристиане Андерсене. Cвои сказки он называет рассказами или историями. Я попытаюсь заглянуть внутрь его сказок и благодаря знанию Торы определить некоторые закономерности, которые были недоступны даже его гению.

В своём рассказе я использовал отрывки из статьи Аркадия Красильщикова «Ганс Христиан Андерсен». (набраны петитом, примечания мои).

Мы перенесёмся на сто с лишним лет назад. В новогоднюю ночь кануна 1900 года будущий писатель Константин Паустовский (мой любимый писатель), тогда восьмилетний мальчик, сидел под ёлкой и читал сказки Ганса-Кристиана Андерсена. С тех пор старый сказочник, всего лишь за четверть века до того живший в маленькой Дании, любивший и как никто другой понимавший грустных детей и несчастливых взрослых, на всю жизнь стал его другом и самым любимым писателем. В то время маленький Паустовский думал, что Андерсен ещё жив и его волновал вопрос: а тех, кто не знает датского языка и живёт далеко от Дании, Андерсен тоже любит?

Кстати, для себя я вывел закон: литература начинается там, где автор любит всех читателей вне зависимости от места рождения, национальности, социального происхождения и так далее.

Давайте порассуждаем: (200 лет назад) телевизоров нет, кино нет, радио нет. Даже самолётов нет — никуда, как бы этого ни хотелось, улететь нельзя. И что же остаётся? — читать, мечтать, ездить в дилижансе, выдумывать разные истории и записывать их. Так вот Андерсен и прожил всю жизнь, все свои семьдесят лет. Особенно далеко не ездил, ну, в Швецию, Италию, Англию, но фантазия могла перенести его и в очень далёкие и совсем уж райские места…

А ведь как прекрасно!

По фрагментам из малоизвестных произведений Андерсена и по фактам его автобиографии мы вправе судить об особом отношении любимого нами и такого знакомого всем писателя к еврейскому народу, его традициям, его культуре…

А теперь зададимся вопросом: что вызвало у Андерсена такой интерес к евреям и иудейской религии? Откуда? Почему? Допустим, Библию он знал и любил с детства. Но это обстоятельство ещё ничего не объясняет. Известное сочувствие ко всем несчастным и гонимым? Безусловно. Но, скорее всего, тайна кроется в его биографии. На протяжении всей его жизни большинство из тех, кто протягивал ему руку помощи, были евреями. Фамилии этих людей известны: Карстенс, Коллин, Хенрикс, Мелхиор. Но если некоторые из них в литературе на русском языке и названы, нигде не сказано, что все они евреи. Не логично ли тогда предположить, что еврейская тема в его произведениях в какой-то мере — благодарная дань еврейским семьям, которые поддерживали писателя и помогали ему.

То, что Ганс Кристиан Андерсен учился в еврейской школе, в Советском Союзе было запрещено писать.

Странный мечтательный мальчик не умел находить себе друзей, и Ф. Карстенс, директор еврейской школы, заметив это, часто занимался с ним отдельно, беседовал с ним и брал на прогулки вместе со своими сыновьями. Андерсен очень дорожил симпатией к нему Карстенса, в которой так нуждался. И в зрелые годы Андерсен не забывал своего доброго друга. Став знаменитым, он продолжал писать ему письма, посылал свои книги и навещал, когда бывал в Оденсе — городе, где прошло детство писателя…

Он уже знаменит на всю Европу, только его земляки все ещё не могут простить ему его бедняцкого происхождения, его нищенского прошлого. Хуже всего ему именно в Дании.

В 1866 году Андерсен побывал в Амстердаме. Он приходит на симфонический концерт и записывает потом в дневнике: «Там была элегантная публика, но я с грустью отметил, что не вижу тут сыновей народа, давшего нам Мендельсона, Халеви и Мейербера, чьи блестящие музыкальные сочинения мы слушаем сегодня. Я не встретил в зале ни одного еврея. Когда же я высказал своё недоумение по этому поводу, то, к своему стыду — о, если бы мои уши обманули меня! — услыхал в ответ, что для евреев вход сюда воспрещён. У меня осталось тяжёлое впечатление об унижении человека человеком, об ужасающей несправедливости, царящей в обществе, религии и искусстве». Остроту и этой реакции можно понять, помня о сердечной близости и многолетней дружбе с еврейскими семьями: он видел проблему как бы изнутри. Сначала был Ф. Карстенс. Затем появились Эдвард и Ионас Коллин, они не только помогли юному драматургу получить образование в Копенгагене, добились для него королевской стипендии для учёбы в Латинской школе, но и брали на себя многочисленные хлопоты и расходы по устройству его быта. Без совета и помощи строгого, но заботливого господина Эдварда Коллина Ганс-Кристиан многие годы не принимал ни одного решения, хотя и сетовал порою на чопорную атмосферу в доме Коллинов и прохладное отношение к его творчеству. Но он всегда знал, чем обязан этой семье.

А потом в его жизнь вошли два новых семейства — Хендрикс и Мелхиор. Особенно любил он радушный дом Мелхиоров. Тут не приходилось ничего скрывать, тут с сочувствием относились к его прошлому, в котором были и горе, и холод, и голод. Эти благородные люди сумели оценить его талант и полюбили как родного.

В отрочестве Андерсен обещал матери стать знаменитым, а когда стал им, никак не мог поверить в это. Однажды ему оказали большую честь: пригласили во дворец герцога Веймарского. Из письма приятельнице Генриэтте Вульф: «Меня приняли очень тепло. А потом, в поезде, произошло следующее. И это уже не впервые. Когда люди узнают, что я — датчанин, тут же перечисляют моих знаменитых земляков — Торвальдсена-скульптора, Эленшлегера-поэта и Эрстеда-физика… А я с грустью произношу: «Но никого из них уже нет на свете». И слышу в ответ: «Но Андерсен ещё жив!» И я сжимаюсь, я так мал… Может, это сон наяву? Боже мой, возможно ли, что моё имя произносят рядом с этими великими…»

Писатель был гоним, он не был любим так, как любил сам, как хотел и умел любить, и у него всегда, даже в годы его славы, щемило сердце, когда он распознавал такое знакомое ему ощущение — боль…

История о свинопасе и еврее – настоящая, причём свинопас стал в последствии могучим императором.

Гай Аврелий Валерий Диоклетиан были римским императором с 20 ноября 284 года по 1 мая 305 года.

Талмудические источники восполнили рассказ о невысоком происхождении Диоклетиана рассказами, что он в юности был свинопасом и что в связи с этим находится и первоначальное имя Диоклетиан, называвшегося Диоклом. Согласно этим сообщениям, Диоклетиан провёл юность в Эрец-Исраэль, где над ним издевались еврейские школьники; когда же он стал императором, евреи решили впредь больше не глумиться ни над одним, хотя бы и самым ничтожным, римлянином.

По сообщению Иерусалимского Талмуда, Диоклетиан, прибыв в палестинский город Панею, дал патриарху Иуде III Тивериадскому, не столько из жестокости, сколько из простого задора, такое нелепое поручение, исполнение которого было очевидно невозможно. Патриарх, впрочем, сумел его исполнить с помощью применения магии или благодаря ловкости своего слуги.

Пребывание Диоклетиана в Эрец-Исраэль, неоднократно упоминаемое в талмудических источниках, связывается Генрихом Грецом с персидской войной 297—298 годов. Последнее, однако, не обязательно, потому что посещение Диоклетиан Израиля в 286 году, то есть во времена Иуды III, твёрдо установлено.

Есть сообщения о том, что Диоклетиан был в Кесаре и в области Тира, которая отстоит недалеко от Панеи. Здесь находится озеро Фиала (Birkat-Ram). Диоклетиан соорудил несколько водопроводов, насколько можно судить по запутанным заметкам талмудистов[4], и само озеро, возможно, некоторое время называлось «озером Диоклетиана». (Википедия)

В 305 году Римский император Диоклетиан (около 245-316), правивший империей двадцать лет, добровольно отказывается от власти и остаток своей жизни проведёт в роскошном дворце в Салоне (современный Сплит), где будет выращивать капусту…

Почему правитель, создававший в течение двадцати лет божественный культ государственника и называвшийся современниками величайшим отцом всех народов, принял такое решение, осталось тайной. Время его правления сторонники сильного руководства называли «золотым веком»: при нём прекратились войны, бунты, восстания, а власть императора достигла абсолютизма…

Диоклетиан больше не хотел быть «отцом всех народов» и придуманным языческим богом Иовием, не желал казнить и миловать. Он отрёкся от власти и жил в своём великолепном дворце, выращивая фрукты и овощи. Когда спустя несколько лет ему опять предложили стать императором с неограниченной властью, он ответил мудрыми словами Солона: «Трон не стоит покоя жизни» «…больше радости доставляет ухаживать за садом, чем управлять всем миром».

Великий государственник познал, отказавшись от власти над народами, какую радость приносят отличные овощи, выращенные собственными руками.

Свинопас

Жил-был бедный принц. Королевство у него было совсем маленькое, но какое-никакое, а все же королевство, — хоть женись, и вот жениться-то он как раз и хотел.

Оно, конечно, дерзко было взять да спросить дочь императора: “Пойдёшь за меня?” Но он осмелился. Имя у него было известное на весь свет, и сотни принцесс сказали бы ему спасибо, но вот что ответит императорская дочь?

А вот послушаем.

На могиле отца принца рос розовый куст, да какой красивый! Цвёл он только раз в пять лет, и распускалась на нем одна-единственная роза. Зато сладок был её аромат, понюхаешь — и сразу забудутся все твои горести и заботы. А ещё был у принца соловей, и пел он так, будто в горлышке у него были собраны все самые чудесные напевы на свете. Вот и решил принц подарить принцессе розу и соловья. Положили их в большие серебряные ларцы и отослали ей.

Повелел император принести ларцы к себе в большой зал — принцесса играла там в гости со своими фрейлинами, ведь других-то дел у неё не было. Увидела принцесса ларцы с подарками, захлопала в ладоши от радости.

— Ах, если б тут была маленькая киска! — сказала она.

Но появилась чудесная роза.

— Ах, как мило сделано! — в голос сказали фрейлины.

— Мало сказать мило, — отозвался император, — прямо-таки недурно!

Только принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.

— Фи, папа! Она не искусственная, она настоящая.

— Фи! — в голос повторили придворные. — Настоящая!

— Погодим сердиться! Посмотрим сначала, что в другом ларце! — сказал император.

И вот выпорхнул из ларца соловей и запел так дивно, что поначалу не к чему и придраться было.

— Бесподобно! Великолепно! — сказали фрейлины.

— Эта птица так напоминает мне органчик покойной императрицы! — сказал один старый придворный. — Да, да, и звук тот, же, и манера!

— Да! — сказал император и заплакал, как ребёнок.

— Надеюсь, птица не настоящая? — спросила принцесса.

— Настоящая! — ответили посланцы, доставившие подарки.

— Ну так пусть летит, — сказала принцесса и наотрез отказалась принять принца.

Только принц не унывал; вымазал лицо чёрной и бурой краской, нахлобучил на глаза шапку и постучался в дверь.

— Здравствуйте, император! — сказал он. — Не найдётся ли у вас во дворце местечка для меня?

— Много вас тут ходит да ищет! — отвечал император. — Впрочем, постой, мне нужен свинопас! У нас пропасть свиней!

Так и определили принца свинопасом его величества и убогую каморку рядом со свинарником отвели, и там он должен был жить. Ну вот, просидел он целый день за работой и к вечеру сделал чудесный маленький горшочек. Весь увешан бубенцами горшочек, и когда в нем что-нибудь варится, бубенцы вызванивают старинную песенку:

— Ах, мой милый Августин,

Все прошло, прошло, прошло!

Но только самое занятное в горшочке то, что если подержать над ним в пару палец — сейчас можно узнать, что у кого готовится в городе. Слов нет, это было почище, чем роза.

Вот раз прогуливается принцесса со всеми фрейлинами и вдруг слышит мелодию, что вызванивали бубенцы. Стала она на месте, а сама так вся и сияет, потому что она тоже умела наигрывать “Ах, мой милый Августин”, — только эту мелодию и только одним пальцем.

— Ах, ведь и я это могу! — сказала она. — Свинопас-то у нас, должно быть, образованный. Послушайте, пусть кто-нибудь пойдёт и спросит, что стоит этот инструмент.

И вот одной из фрейлин пришлось пройти к свинопасу, только она надела для этого деревянные башмаки.

— Что возьмёшь за горшочек? — спросила она.

— Десять поцелуев принцессы! — отвечал свинопас.

— Г-споди помилуй!

— Да уж никак не меньше! — отвечал свинопас.

— Ну, что он сказал? — спросила принцесса.

— Это и выговорить-то невозможно! — отвечала фрейлина. — Это ужасно!

— Так шепни на ухо!

И фрейлина шепнула принцессе.

— Какой невежа! — сказала принцесса и пошла дальше, да не успела сделать и нескольких шагов, как бубенцы опять зазвенели так славно:

— Ах, мой милый Августин,

Все прошло, прошло, прошло!

— Послушай, — сказала принцесса, — поди спроси, может, он согласится на десять поцелуев моих фрейлин?

— Нет, спасибо! — отвечал свинопас. — Десять поцелуев принцессы, или горшочек останется у меня.

— Какая скука! — сказала принцесса. — Ну, станьте вокруг меня, чтобы никто не видел!

Загородили фрейлины принцессу, растопырили юбки, и свинопас получил десять поцелуев принцессы, а принцесса — горшочек.

Вот радости-то было! Весь вечер и весь…

Фраза о маленьком королевстве «хоть женись» утверждает, что человек не может жить один. О чем же сказка? «Принц» — это Тора, которую Всевышний предлагал человечеству. В отличие от принцесс, никто кроме евреев её не принял.

Я, в отличие от Андерсена, в еврейской школе не учился, поэтому в моей истории есть и хеппи энд.

Что олицетворяет розовый куст? Это царица Любовь, которую Всевышний дарует людям, «которых вспять не поворотить, они ещё готовы заплатить любой ценой, и жизнью бы рискнули, чтобы не дать порвать, чтоб сохранить волшебную невидимую нить, которую меж ними протянули…» Но она редка, как гениальность. Почему? Разве Б-г, не дай Б-г, жадный? Нет, мы просто не умеем её ценить. Также как и пение соловья и аромат розы. И вместо настоящих чувств, которые, как известно, подарки Царя, мы ходим искусные поделки – плоды рук человеческих. И ради этого принцесса согласна целоваться со свинопасом. Мысли при этом самые благородные – поддержка святого искусства, близость к народу и так далее.

А в конце жизни, или в Мире Истины нам показывают, что и на что мы поменяли. Мы видим истинное лицо принца, просим Б-га все вернуть, но уже поздно. И остаётся петь с принцессой: «Ах, мой милый Августин, все прошло, прошло, прошло».