Семен Винокур
Шел 1998 год. Я уже восемь лет жил в Израиле. Делал фильмы. Все время судорожно искал где бы подзаработать. Не брезговал и выборами.
И тут в руки мне попадается дневник. Читаю. И не могу остановиться. Тут вокруг бушуют страсти, сталкиваются лидеры, самое время зарабатывать деньги, а я лежу на диване, отключив телефон и плачу.
Пишет 12-тилетняя девочка Маут 24-х летнему Герману.
«Увидеть тебя!», — пишет, — «быть все время рядом!..Не могу и дня прожить, что бы не думать о тебе…только ты держишь меня на этом свете…живу тобой…и тем единственным поцелуем…»
Я чувствовал себя неловко, заглядывая в чужую жизнь, но не мог остановиться.
Дело в том, что дневник этот был датирован 1941-1943 годами.
Она думала, что не выживет.
Но выжила.
Дневник этот мне подкинула Лена Макарова, — писатель и друг. Я завелся. Тут же появился продюсер, — лучший продюсер в моей жизни, — Сюзанна. Неимоверно быстро Лена сварганила заявку, быстро получили первые деньги из фонда, небольшие, но все – таки.
И пошли к Маут домой. Я нервничал. Боялся, а вдруг откажется сниматься.
Приходим. Встречает нас женщина с таким милым детским лицом.
Начинаю говорить с ней.
Улыбается, но абсолютно закрыта.
Приветлива, но это все очень внешнее.
Рассказывает, но не так, как я хотел бы.
Вообщем, все плохо.
Решаю брать ее «измором». За 3 дня я «выливаю» всю пленку, сидя напротив нее.
(это называется — съемка на привыкание) Пленка дорогая, — это все наши деньги.
В конце третьего дня, к вечеру, она раскрывается.
Вдруг приходит доверие.
Вдруг она понимает, что я не ищу дешевку.
И мы становимся друзьями.
И она становится прежней Маут.
Смеется, да так звонко, как та, Маут, 12-тилетняя. Плачет. Тоскует. Поет. Говорит с ним, с Германом, как будто он сидит здесь, рядом с ней.
И уже не обращает никакого внимание на камеру.
Так начинается наш с ней кинороман…
Тем временем, деньги заканчиваются. Но великая Сюзанна выбивает нам поездку «по лагерям уничтожения», по которым прошли Маут и Герман. Едем в Чехию и Польшу. Группа малипусенькая.
Едем…снимаем…
Маут на моих глазах, проживает снова этот роман…
И снова я понимаю, не будь этой любви, не было бы Маут.
Так подходит наш последний съемочный день (так мы думали).
Снимаем на кладбище. Маленький чешский городок Простьев. .
На камне выбиты фамилии погибших и не вернувшихся.
Маут объясняет нам, — эта погибла там-то, этот там-то, этот был адвокатом и вся семья его не вернулась. А это Герман, — говорит она.
Тогда я спрашиваю, — А что написал тебе Герман в последнем письме?
Вообщем, что вам говорить, мы думали, что это наш последний съемочный день. Деньги практически закончились…
Но мы не могли так уехать.
И вот мы на последние деньги едем в Берлин…
Приезжаем. Находим эту улицу.
И я прошу Маут идти по улице к дому…Еще и не знаю, есть ли этот дом вообще. Специально не проверяю.
А оператора прошу снимать все время…И не промахнуться, потому что будет один дубль…
И вот она идет.
Она идет, еле дышит…к ней вдруг возвращается надежда…К ней, уже замужней, 70-тилетней, с тремя детьми, восемью внуками, вдруг возвращается надежда. А вдруг он там…и он ждет ее всё это время.
Она идет, как на ватных ногах…Каждый шаг, — еще большая надежда.
И мы страшно переживаем за неё. Идем за ней.
И дрожащий оператор снимает, как в последний раз…
И вот она приближается к этому дому…к этому подъезду…и вот он список квартир…и вот уже ее палец зависает над кнопкой…сейчас она позвонит…
И может быть он откроет ей дверь, ее Герман…
Это почти конец фильма. Такие очень долгие кадры замедленной съемки.
Ожидания чуда…
…Которое, конечно, не происходит.
Но мы очень надеялись. До последнего мгновения. А вдруг он выжил.
Этот фильм взял несколько хороших фестивалей, включая нью-йоркский…
Но запомнился мне маленький, еле заметный фестиваль в Греции, в Каламате.
Время было антиизраильское. Все газеты против нас. Мне в открытую говорят, как нас не любят. Спрашивают, — для чего приехал?!..( забегая вперед скажу, — первый приз получил Иранский фильм, второй – фильм Палестинской автономии…ну и далее, в том же роде)
И вот показывают наш фильм.
Кто-то демонстративно выходит ещё до показа.
Я не жду победы. Но смотрю, как реагируют.
И вижу, что делает «любовь» с людьми.
Настроенные абсолютно анти, поначалу разговаривающие полушепотом и вслух, они вдруг начинают смотреть…вдруг слушают…вдруг перестают шевелиться…вдруг не могут оторвать взгляда, когда Маут бежит по улице, чтобы увидеть Германа в последний раз…и потом, когда идет вся эта концовка с её проходом по Берлину, с этим ожиданием чуда…это их просто сшибает…и вот уже кто-то плачет в зале…
И я понимаю, что есть то, что объединяет всех. Есть!
И для этого только я и пишу, чтобы сказать это еще раз.
Любовь.
Банально, но это так.
Я говорю сейчас не о любви между нами, которая насквозь эгоистична.
А о Любви, которая над нами. Вокруг нас.
Я говорю о Законе Любви, который держит этот несчастный мир.
Держит в прямом смысле слова.
Наша земная любовь, — она только маленькое свечение той Любви, которая окутывает всё мироздание. Как мать ребенка. Все мы внутри этой матери.
Нам бы захотеть только приблизиться к Ней.
Мы бы массу проблем так решили.
Поймем это, придет новая пора.
А с Маут мы большие друзья. Она была на многих моих премьерах. И на свадьбе сына. Давно не звонил ей. Ей уже за 80-т. Написал и понял, что стосковался. Позвоню ей обязательно.
Livejournal