У нашего гостя заслуги не только перед литературой. Хотя и перед ней (с двоюродной её племянницей-журналистикой) тоже. Александр много лет связан с биробиджанской прессой. Есть в его послужном списке и такая неожиданная деталь: он преподаёт криминалистику в Приамурском государственном университете имени… кого? Угадали?… Шолом-Алейхема.
Почему криминалистику? Элементарно, Ватсон. Докладываю: «Служил в должности следователя, прокурора Биробиджанского района. В течение 15 лет руководил подразделением криминалистики в прокуратуре Еврейской автономной области и в следственном управлении». Так что полковника милицейского спецназа на нашей страничке плавно сменяет прокурор. Кто ещё задумал писать халтуру, я вас спрашиваю?! Выведем на чистую воду.
А начинал трудовую судьбу Александр токарем. Что-то и токари к нам зачастили… Может быть, поэзия — это не «добыча радия», но точная обтачка слова из «болванки» идеи и настроения?
Драбкин — поэт настоящий. Мастер слова. И дело не только в числе книг. Его строчки выточены, мысль и интонация выражены тем числом знаков, которые их устраивают. Ты можешь не согласиться, не принять — но не сумеешь не-понять и не-сопережить. А вот откуда у деятельного и успешного человека столько грусти, столько желания бежать к далёкому и недостижимому? Только ли от «во многая мудрости многия печали»? Ответить на этот вопрос я оставляю читателю.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Александр Драбкин
СКРИПАЧ
Выходец из Ветхого Завета
Или, может быть, еще старей,
Дядя Сёма, переживший гетто,
Добрый лабух и для всех — еврей.
Скрипка, не сверкающая лаком,
С запахом его уставших рук.
И смеялся Сёма с ней, и плакал —
Это был полёт, не просто звук.
Старый узник с солнечной улыбкой,
Нищий, но не жадный до рубля,
Кланялся, лаская нежно скрипку,
Если что-то падало в футляр.
На святых нисколько не похожий,
Живший хлебом, Сёма не тужил,
Если долго слушавший прохожий
Ничего в футляр не положил.
Деньги что? И так богат не шибко,
Важен взгляд, внимание, поклон.
Важно, что прохожий любит скрипку,
Ею очарован, как и он.
И смычок ласкал седые струны.
Готэню, о чем тут говорить?
Пожилых людей и очень юных —
Дядя Сёма всех учил любить.
АПРЕЛЬ
Плоскодонкой, зацепившей мель,
Задевая днищем валуны,
Я веслом уродую апрель —
Рыжего подкидыша весны.
Грусть навыверт, жизнь наоборот,
Безнародье, бездна, беспредел…
До сих пор не вспахан огород,
Тот, в который камень полетел.
Снова не заладилась весна.
Снова карта в масть, а ход не мой.
И фальшивит ржавая струна,
Что была настроена зимой.
***
М. Асламову
Что же вас, сереньких, на зиму бросили?
В старом болоте все меньше тепла.
Выводок поздний нерадостной осенью
Стая на юг не взяла.
Их не пугали, но с каждой минуточкой
Солнце уходит и заводь пуста.
Чудом не стрелянный выводок уточек
Прятала мамка в кустах.
Прятала, крякала птица усталая.
Где обрести ей надёжный уют?..
Милые детки её запоздалые
Первые льдинки клюют.
ЗАБЫЛИ ЛЮДИ О ТАЛМУДЕ…
Их никто не считал иностранцами.
Всем известно, который был год.
Но на маленькой тихонькой станции
Появился нетихий народ.
Озираясь, они выходили
На заброшенный грязный перрон —
Люди с юмором: Сёма и Циля
И седой парикмахер Арон.
Шли усталой, неровной походкой —
Столько верст за спиной! Что сказать?
Их сюда не тянули лебёдкой,
Но… позвали. Могли не позвать.
И пускай было голодно дома —
Соблюдали еврейский закон:
Презирали свинину и Сёма,
И седой парикмахер Арон.
С первых дней было много работы,
И, нарушив закон, в первый раз
Циля вышла на стройку… в субботу!
Мир не кончился, свет не погас.
А в столовой не высшего класса
Сёма, втайне от Цили, с дружком
Ели борщ некошерного мяса,
Что и было их первым грехом.
Им не праздничной стала суббота,
Позабылись Талмуд и маца,
А поскольку всем кушать охота,
Появилась свинья у крыльца.
Циля только под старость призналась,
Что, когда появился сынок,
Часто кутала мальчика в талес,
Чтобы вспомнил о грешниках Б-г.
Жизнь прожив не по правилам Торы,
Нарушая еврейский закон,
Циля с Сёмой построили город,
Им помог парикмахер Арон.
Целый город — ни мало ни много! —
Старость скрасить да внуков растить.
Не забыли и про синагогу,
И, наверное, Б-г их простит.
НАЗАРЕТСКАЯ ИСТОРИЯ
Бабуля, охранявшая скамейку,
Имела профиль вечного жида.
Нет никого прискорбнее еврейки,
Покинувшей свой город навсегда.
Вопрос, как часто ноющая рана,
Ночами не дающая уснуть:
– Мужчина, вы ведь из Биробиджана?
Ну, расскажите мне хоть что-нибудь.
Вам хорошо… вы там… мои сбежали.
Они сбежали — так и мне пришлось.
Вы мне скажите: что, в Биробиджане
На пенсию мне плохо бы жилось?
Я ей сказал: «Там пенсия — копейка,
И жизнь, что камень, чтоб скорей ко дну,
И есть надел земельный у еврейки —
Со стариком в ограду лечь одну».
Морщинистые щеки задрожали,
И гневом полыхнул уставший взгляд.
– Ну что б ты понимал в Биробиджане!
…Приедь сюда — захочется назад.
Но я ж хотел, чтоб ей здесь стало легче,
А ей отсюда было всё видней!..
Обманывал я не однажды женщин,
А стыдно до сих пор лишь перед ней.
***
Всё начнётся с того, что я просто однажды уйду
В ту страну, где при въезде не спросят наличие визы,
В ту страну, где ни паспорт не нужен, ни вызов,
Где на рынке сюрпризов я всё, что мне надо, найду.
Все начнётся с побега, с отъезда, с крутого броска
Там, где старт — это старт, не вокзал и не зал ожиданий.
Там не будет прощаний, сомнений и поздних признаний,
И в вагон не подсядет проехаться зайцем тоска.
Я уйду налегке, на столе не оставив записки.
Самым близким порою труднее всего объяснить,
Что запуталась нить, на которой сушились расписки,
Где меня обязали по писаным правилам жить.
А потом будет день и, исполнен усталости, вечер,
С кем-то шумные встречи и поздний гостиничный сон.
И при этом при всём я останусь никем не замечен
В той далёкой стране, где однажды скажу: «Вот и всё».
Всё начнется с нуля, словно с первой строки на бумаге,
Где что хочешь пиши, с миллионом ошибок и без.
Сам оценивай вес, сам с собой соревнуйся в отваге
И ходи за сюжетом, конечно же, в сказочный лес.
Решено! Ухожу! Ключ от двери — с размаху в помойку!
Мне не жалко нисколько. Глаза не царапает грусть…
Ничего не забыл, сам себя оставляю — и только…
Без себя будет горько…
…В который уж раз остаюсь.
***
Позови меня в дождь —
Я приеду по улицам мокрым.
В небе призрачно-блёклом
Сигаретная дымная дрожь
Сонно вяжет узоры
Из сумрачно-серых волокон.
Занавесь ими окна
В день, когда ты меня позовёшь.
Позови меня в дождь —
В дождь случайный никто не приедет.
Сквозь дозоры соседей
Незаметно меня проведёшь.
Будем просто молчать
И мечтами дождливыми бредить.
Я боюсь не заметить
День, когда ты меня позовёшь.
Позови меня в дождь,
В дождь, пока не закончилось лето,
На озябшей планете
Водосточных кларнетов галдёж.
Подбираю слова,
Чтоб потом положить их в сонеты
И прочесть, но об этом —
В день, когда ты меня позовёшь.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
