Владимир Пастухов BBC РУССКАЯ СЛУЖБА
Парижская трагедия — не повод для паники, но, безусловно, повод для размышлений. Я не хотел бы недооценивать значение этого теракта, но не стал бы его и переоценивать. Это серьезное предупреждение, но не апокалипсис.
Европа видела разное на своем веку и, тем не менее, дожила до весьма солидного возраста. Если чего-то не случалось при жизни какого-то одного поколения, это не значит, что его не было вовсе.
Социальные институты обладают большей гибкостью, чем нам зачастую кажется, и поэтому могут выдерживать весьма серьезные вызовы. Другое дело, что, как пел Борис Гребенщиков, миру таким, каким его знало несколько сытых и довольных собою послевоенных европейских поколений, приходит конец.
И это естественно, потому что на смену миру пришла война.
Жизнь внутри войны
Гибридную войну изобрел не Путин. Мир давно живет в состоянии войны нового типа — без линий фронта и списка воюющих сторон, существующей как бы вне времени и пространства.
Если отвлечься от десятков конкурирующих друг с другом поводов, то глубинной причиной возникновения этой войны является реакция локальных (и, отчасти, изолированных) архаичных миров на последствия глобализации и связанного с нею агрессивного продвижения ценностей евроатлантической цивилизации в места, которые не являются ареалами их традиционного обитания.
Все эти милые «модные штучки» — интернет, социальные сети, массовая культура, новые потребительские стандарты, маркетинг, инновации, инвестиции и непомерные амбиции нового «глобального класса» — оказались оружием массового поражения почище ядерных бомб и химических зарядов. Они разбудили древние замороженные культуры, попрятавшиеся по закоулкам современного мира, как могильники с недремлющей сибирской язвой в вечной мерзлоте бескрайней тундры.
Европа разворошила осиное гнездо, и странно было ожидать, что осы будут жалить только самих себя (если на это и впрямь кто-то рассчитывал).
Трудно сказать, был ли «взлом» гнезда чьим-то сознательным актом, нацеленным на создание «управляемого хаоса», или это произошло непредумышленно. С моей точки зрения, все происшедшее так или иначе является неизбежным последствием прогресса человеческой цивилизации, уклониться от наступления которого было практически невозможно — начало кризиса являлось лишь вопросом времени, и так случилось, что время это настало сейчас.
Глобальное политическое потепление привело к тому, что вирус варварства вырвался из старого могильника и начал косить людей по всей планете, как испанка. Вот тут неожиданно выяснилось, что прививку от варварства Европе давно не делали, и как бороться с этой болезнью, она подзабыла. Иммунитет «потсдамского» и «ялтинского» миропорядка ослаб, а для возникновения нового иммунитета нужна либо новая вакцина, либо новая война.
Весь вопрос лично для меня состоит, собственно, в том, успеет ли цивилизация произвести вакцину до того, как начнется пандемия нового варварства, или все-таки придется переболеть полноценной мировой войной?
Антивоенный иммунитет
В утро после парижской трагедии у меня зазвонил телефон — и далее звонил, не умолкая. Мои друзья, живущие в Лондоне и в Москве, поочередно информировали меня о том, что за терактами в Париже стоят либо Кремль, либо Белый дом. Простые варианты — это сделали отморозки, которым противна современная цивилизация во всех ее ипостасях — не предлагались.
Теракт не добавил ни капли взаимопонимания, а лишь усилил отчуждение и взаимную подозрительность. И это самый плохой сигнал.
Проблема с антивоенной вакциной состоит в том, что ни одной отдельно взятой «цивилизационной лаборатории» создать ее сегодня не под силу. Для борьбы с «реликтовым варварством», разбуженным глобальной вестернизацией, необходимо объединять ресурсы как тех, кто этой вестернизации безмерно способствовал, так и тех, кто ей в меру своих сил сопротивлялся.
Вирусу этому в общем-то все равно, кого «валить». В этой ситуации распылять ресурсы на продолжение старых войн недопустимо, и вроде бы все с этим формально согласны. Но тут выясняется, что у каждой «лаборатории» своя стратегия и «научные планы».
Кроме того, отнюдь не во всех лабораториях сотрудники ходят в белоснежных накрахмаленных халатах, а в некоторых так и вовсе до дрожи похожи на ту «заразу», с которой нужно бороться, хоть в профиль, хоть в анфас. И как с такой «лабораторией» иметь дело, и нужно ли вообще иметь с ней какие-либо дела, — большой вопрос…
Мир, который, как это часто случается в подобных случаях, был застигнут врасплох ураганом, о котором «политические синоптики» твердили много лет, оказался не готов к тому, чтобы забыть о старых разногласиях во имя борьбы с большей угрозой. Ну хотя бы потому, что не может определиться до конца, какая из угроз является для него большей.
Зло оказалось многополюсным и многовекторным для каждого из потенциальных участников конфликта, что сразу же исключает все простые и однозначные решения. Действительно, что предпочтительнее: союз с нарушителем принципа неприкосновенности границ в Европе, убежденным почитателем государственного произвола и покровителем системной коррупции — или война на два фронта?
Легко на словах признать Путина таким же злом, как ИГИЛ и лихорадка Эбола, трудно применить такой подход на практике, не ошпарившись о пламя третьей мировой войны.
Компромисс как conditio sine qua non
По сути, вопрос состоит в том, удастся ли Западу (США плюс Европа), России и отчасти Китаю с Индией создать политическую и военную коалицию и задушить заразу в зародыше, создав на будущее системы контроля (иммунитета), предотвращающие вспышки массовых заболеваний системным терроризмом, или они будут пытаться решать свои собственные проблемы, не только не подавляя террористов, но еще и натравливая их друг на друга?
Мое глубокое убеждение состоит в том, что промедление с созданием такой коалиции чревато для мира и — в первую очередь для Европы (а во вторую — и для России) — серьезными испытаниями.
Однако сегодня между потенциальными участниками коалиции (и прежде всего, между Западом и Россией) существуют противоречия, которые не могут быть преодолены. Их развитие можно только заморозить на какое-то время.
Это и Украина (а шире — судьба всего постсоветского пространства), и стратегический ядерный баланс, и права человека в самой России, и проблема экспорта коррупции из России. Если ставить разрешение этих проблем как предварительное условие сотрудничества в борьбе с терроризмом, то такое сотрудничество не начнется никогда.
Но история отношений России и Запада знает примеры, когда и о больших противоречиях забывали ради борьбы с общим противником — на время, конечно. До этого, правда, обе стороны немало постарались, чтобы направить агрессию в противоположную от себя сторону, но, в конце концов, обе же и оказались перед разбитым корытом: Запад — 1 сентября 1939 года, а СССР — 22 июня 1941 года.
Тем не менее, оказалось, что даже коммунистическая, сталинская Россия может договориться с Западом. А сегодняшняя Россия — не коммунистическая, да и Путин при всем к нему уважении (или неуважении — кому как нравится) — не Сталин. Конечно, потом была речь Черчилля в Фултоне, и все пошло по второму кругу. Но до этого «потом» современному миру еще нужно дожить.
В предвкушении Тегерана 2.0
Иран уже один раз становился той площадкой, на которой мировые лидеры начали обсуждение той новой конфигурации мирового порядка, которая после их совместной победы нашла свое воплощение в ялтинских и потсдамских договоренностях.
Можно бесконечно долго повторять, что потсдамский мир исчерпал себя, но слаще жизнь не станет до тех пор, пока не появится политическая воля к обсуждению конфигурации нового мира.
Можно, конечно, дождаться окончания третьей мировой войны (или ее середины), но тогда есть риск, что дискуссию будут вести между собой цивилизация муравьев с цивилизацией крыс — как наиболее приспособленных к выживанию в условиях ядерной зимы. Поэтому лучше начать неприятное, но неизбежное конструирование нового миропорядка в ручном режиме прямо сейчас, не дожидаясь апокалипсиса.
Как ни комфортна старая жизнь, а отступать некуда — позади ИГИЛ.
Во-первых, как ни странно, но предварительным условием для достижения договоренностей о конфигурации нового мирового порядка является отказ от «вашингтонского консенсуса» и переподтверждение старой формулы о «мирном сосуществовании».
Мир — разный, и будет оставаться разным еще долгое время. Поэтому неизбежна реинкарнация одного из базовых «хельсинкских» принципов о взаимодействии разных социальных и политических систем. Причем в будущем мире их будет не две, как в 1975 году, а значительно больше.
Западной политике «ускоренной демократизации» придется сделать существенное «осаже», так как никаким другим образом добиться создания устойчивой коалиции не удастся.
Во-вторых, для начала процесса урегулирования необходимо убить потсдамскую «священную корову» — принцип нерушимости границ. Без изменения границ и создания новых государств разрешить часть проблем просто невозможно.
Это очевидно сейчас для Ближнего Востока, но это не ограничится Ближним Востоком. В перспективе это вряд ли минует и саму Европу. Выбор лишь — договариваться о новых границах до или после войны. Полагаю, что человечеству лучше не прятать голову в ядерную пыль, а начать загодя создавать соответствующие переговорные механизмы.
Во-вторых, с карты планеты придется удалить политические «белые пятна». Существование зон, в которых отсутствует «цивилизационный надзор» в современном, реально глобальном мире недопустимо. Любой неуправляемый «бесхозный» клочок земли — будь то горы, застрявшие между Афганистаном, Пакистаном и Индией, или пустыни, пролегшие между Сирией, Ираком и Ливией, — это угроза всему человечеству. Все эти зоны должны быть закрыты, иначе война с терроризмом будет проиграна.
А для этого нужны силы и правовые механизмы. Соответственно, для поддержания нового мирового порядка необходимо будет создание единой военной организации, которой до сих пор в распоряжении человечества никогда не было.
В-третьих, в условиях современного мира совершенно по-новому стоит вопрос об обеспечении безопасности. При всем уважении к «подвигу» Сноудена, приходится признать, что без организации «всеобщего» информационного контроля обеспечить защиту от террористической угрозы совершенно нереально.
Соответственно, центр тяжести в защите прав человека на частную жизнь должен быть перенесен не на ограничение контроля, а на защиту от злоупотребления полученной информацией со стороны государства. А вот как раз в области контроля должен быть достигнут совершенно новый уровень международного сотрудничества, который на сегодняшний момент оставляет желать лучшего.
Было бы смешно полагать, что в рамках этого написанного на скорую руку комментария на полях трагедии можно перечислить все те глубокие вопросы, которые возникают перед конструкторами «нового миропорядка». Отмечу только, что все они выходят далеко за рамки привычного либерального или консервативного дискурса. Вопросы столь масштабны, что людям легче не замечать «гигантов».
Русская оппозиция в сэндвиче истории
Европейский кризис (включая парижский теракт) ставит в очень сложное положение русскую либеральную оппозицию. Борясь против коррупции и произвола внутри России, она апеллирует к Западу с призывом ни в коем случае не давать Путину «шанс» выскользнуть из «международной изоляции» (с моей точки зрения — мнимой), в которую его режим якобы попал после агрессии в отношении Украины и аннексии Крыма.
В некотором смысле нынешняя оппозиция повторяет непростую судьбу первой волны русской эмиграции, дожившей до нацистской оккупации Европы. Ей тоже пришлось выбирать между плохим и очень плохим: между русским коммунизмом и немецким фашизмом.
Выбор в пользу совместной борьбы с терроризмом ставит крест на надеждах целого поколения русских интеллигентов увидеть Россию более свободной страной при жизни. Хотя переход сегодня в неконфронтационный режим взаимодействия с Западом дает больше шансов на мирный исход будущей русской революции, освобождение России в таком случае, скорее всего, перекладывается на плечи следующих поколений, или, по крайней мере, очень надолго откладывается.
Тем не менее, надо признать, что, хоть замедление демократического процесса есть очень прискорбное явление, но для успеха освободительного движения в России, в первую очередь, надо озаботиться тем, чтобы сохранилось то, что все так хотят освобождать…