Светлой памяти Ривы Пельтиной и Якова Зигельбаума
Рива медленно шла по тихой улице Даугавпилса. Она весь день ходила в поисках какой-нибудь работы, но молодая еврейка с двумя маленькими детьми была никому не нужна. Муж собирался увезти их в Россию в надежде, что там больше повезет. Однако и сам пропал в неизвестном направлении — может, решил, что одному выжить легче, а может, просто сгинул от рук плохих людей, которых теперь расплодилось великое множество.
В Европе уже началась война. Гитлер чувствовал себя великим и непобедимым. И в Латвии начали поднимать голову националистические организации. Они приветствовали фашистов и помогали им истреблять евреев. Слухи были один страшнее другого.
Женщина присела на лавочку в сквере, поставила рядом сумку, прижав ее к себе, и, отдыхая, закрыла глаза. Она думала о том, как хорошо жилось здесь людям до прихода советской власти. Евреи, русские, латыши жили одной дружной семьей. Говорили каждый на своем языке, и это не возбранялось. Кому удалось скопить денег, открыли свои магазины, лавки, свое маленькое или большое дело и этим жили. А теперь у всех все отобрали. Оказалось, быть сытым — плохо! «А поезжайте-ка вы теперь в далекую Сибирь, поживите там бедно!» И с 14 июня 1941 года погнали эшелоны с латышами и евреями в ту дальнюю, холодную сторону света, которую здешний народ знать не знал и не ведал никогда, даже в страшном сне, что может там оказаться.
Семья Ривы ничего не имела, отбирать было нечего, поэтому их эти события не коснулись. Еврейские организации тоже закрылись — советская власть плохо относилась к ивриту. И оставалось этой маленькой стране Латвии надеяться лишь на себя. Советы оказались плохими друзьями и нагнали много страху на людей. А от немцев тоже ничего доброго не было видно. Смутное время, страшное. Чего ждать — неизвестно.
Она думала о своей не очень счастливой судьбе. Ее бабушка-красавица хотя и окончила восемь классов, никогда не работала. Рано замуж выскочила, трех девчушек родила, но семью сохранить не сумела. Подвернулся новый ухажер, позвал в далекую Америку. Она, недолго думая, оставила своей матери детей и была такова.
И остались дети сиротами при живых родителях. Никогда уже не погладит мамочка по головке перед сном, никогда нельзя будет прижаться к ее мягкому животу, чтобы она пожалела и поняла детские горести. Никогда не посадит папочка ее себе на шею, не покачает на ноге.
Слово «никогда» станет понятно только потом, когда сестры подрастут. А маленькими они каждую минуточку ждали, что вот откроется дверь и придет мамочка, может, даже с папочкой, и заберут их от недоброй бабушки. А ведь теперь понятно, что не злая, наверно, была старушка, а просто замученная. Виданное ли дело на старости лет детей поднимать!
Так мать и выросла одиноким полевым цветком, без ласки. Замуж выдали за вдовца с двумя дочерьми, потом и Рива родилась. Семья жила трудно, и дочек постарались пораньше пристроить замуж.
Риве жениха подыскали, когда ей только 18 исполнилось. Привели, как бычка на заклание. А он доволен был, помнится, аж лоснился от удовольствия. Конечно, девушка красоты редкой. Росточка среднего, талия тонкая, одной рукой охвати, глаза, как ракушки, огромные, цвета неба утреннего и ресницы, будто наклеенные — густые и длинные. А волосы… волосы — отдельная песня: густые, черные, волнами вниз спадают до самой талии.
Рива и не сопротивлялась: замуж — так замуж. Жених из хорошей еврейской семьи, значит, будет все как надо. И дала себе слово невеста, что будет у нее настоящая семья, что будет она детей своих сильно любить и никогда не оставит их, что бы в ее жизни ни случилось. Не могла бабушке простить бегства.
Зажили молодые дружно. Рива старалась хозяйству научиться и мужа полюбить. Детки народились, сыночек и доченька, красивые, любимые. Надышаться на них не могла. Теперь мальчику шесть лет, а дочке четыре — сладкий возраст!
Как только Гитлер напал на Советский Союз, тысячи евреев из ближних к нему стран устремились на восток, а вместо ожидаемого спасения нашли там свою смерть. Лишь потом станет известно, что только 15–16 тысяч из них сумели добраться до неоккупированных территорий СССР. Лишь эти беженцы и выжили в той страшной войне.
Риве и ее сестрам была уготована другая участь. Не могла она отправиться в дальнюю дорогу одна с двумя малышами на руках.
С мужем еще, как нарочно, поругалась. Он обычно тихий был, не прекословил, да и она командиршей не слыла. А тут все ему не так стало. Что жена ни скажет, все мимо, все не так. Сказал, что увезет их в Россию. А как начала спрашивать, куда, когда, сразу в крик. Так и уехал один. Утром встала, а его нет, и мешка заплечного нет. Ушла на улицу, ревела, ревела… А куда деваться? Второй раз в жизни их семьи предательство: сначала — бабка, теперь — муж. Самые близкие люди. Кому же верить? Как жить? И на что?
Рива поднялась и тяжелой походкой направилась к дому.
Оккупация
В Латвию немцы вошли спокойно, без выстрелов, как к себе домой. И с этого момента дружная жизнь латышей, русских и евреев внезапно прекратилась.
Рано утром Риву разбудил стук в дверь. Стучали какими-то дубинками. Она в испуге открыла дверь. На пороге стоял ее добрый сосед-латыш, который каждое утро кланялся ей, приподнимая шляпу.
– Собирайся, еврейское отродье, да выкормышей своих не забудь, — орал он, замахиваясь на женщину прикладом винтовки.
– Пан Улдис, что с вами? Как вы можете так говорить? — попыталась возмутиться Рива.
– Пошла вон, говорю, жидовская подстилка!
Ударив прикладом, сосед стал выталкивать ее на улицу. Дети ревели, уцепившись за подол матери. Документы, вещи — все осталось в квартире. Погрузили в машины и увезли за город в крепость.
Эта крепость была построена еще в XIX веке для отражения войск Наполеона. Она была окружена рвом с водой. В крепости находились длинные здания, первые этажи которых занимали конюшни, вторые — казармы для солдат.
Сюда согнали столько народу, что многие, не найдя места в здании, вынуждены были жить под открытым небом на берегу Даугавы. Мужчины и женщины жили раздельно, детей до 14 лет разрешили оставить при матерях. Рива была счастлива — ее дети с ней!
Теперь каждое утро Риву вместе с другими женщинами увозили в город, где они мыли, чистили все помещения и стирали для немецких солдат. Ночами она благодарила Всевышнего, что молода и еще есть силы, поэтому, может, ее не убьют, работники нужны вермахту. Только бы спасти детей!
Она слышала о страшных своей жестокостью еврейских погромах. Знала, что уничтожены все двадцать синагог в Риге, что проводятся ночные акции, когда группы вооруженных людей врываются в еврейские квартиры, грабят, уводят мужчин, которых потом чаще всего расстреливают в Бикерниекском лесу. Шепотом рассказывали друг другу, что 4 июля члены националистической организации «Перконкруст» сожгли здание синагоги «Гогол-шул» вместе с находившимися в ней 500 евреями, беженцами из Шауляя.
Среди жителей лагеря было много детей — и совсем маленьких, и постарше. Матери из последних сил старались найти для них хоть какую-то еду. Если работали на прополке овощей, то припрятывали морковку или луковицу. Но не дай Б-г, если полицай замечал плохо прополотый рядок, виновную расстреливали на месте.
В лагере было запрещено рожать детей. В одном из бараков разместили беременных и женщин с новорожденными детьми. Частенько полицейские врывались к ним, ухмыляясь, поздравляли с рождением ребенка, а потом хватали детей и выбрасывали в окно. Можете представить, что было с матерями!
Накануне Рива пережила очередной шок. В их отсеке тяжело заболела молодая мать и выйти на работу никак не могла. Ее спрятали, укрыли тряпьем вместе с грудным ребенком и уехали на работу. Вечером, вернувшись, Рива первым делом подошла к больной… Ребенок сосал грудь давно умершей матери и тихонько попискивал.
Рива застонала и побежала к своим детям. Судорожно прижимая их, она тихо выла, словно волчица, потерявшая детенышей. Она не могла даже представить, что уготовано ей самой…
Расстрел
29 июля 1941 года. Сегодня с самого утра в казармах шум. Орали конвоиры, суетились люди. В лагерь прибыл усиленный отряд карателей. Узникам сказали, что из-за тесноты людей старше 60 лет переведут в бараки бывшего летнего военного госпиталя, который находился недалеко от крепости. Уходящим разрешили взять немного вещей и пообещали свидание с родственниками по выходным.
Прозвучала команда построиться. Стариков заставили раздеться и погнали колонной к выходу. Минут через сорок ходьбы люди увидели, что их привели в парк Погулянка, который раньше был зоной отдыха. Теперь здесь стояла длинная цепь измученных людей, которые рыли рвы.
Вдруг прозвучала команда «Пли!», и все копавшие полетели, словно комья земли, в свой последний путь. Вновь прибывших стариков выстроили вдоль того же рва и автоматной очередью скосили. И упали их тела в родную землю.
В Румбульском лесу, в пригороде Риги, тоже были вырыты три огромные ямы. Копали советские военнопленные, которые тут же и сложили свои головы. В этот лес стали привозить евреев тысячами. У каждой ямы стояли четыре стрелка-эсэсовца. Людей заставляли раздеться и лечь лицом вниз. Двое гитлеровцев расстреливали каждую партию, а вновь прибывших обреченных заставляли ложиться на мертвых. Начальник полиции Риги Ёккельн называл это «пачкой сардин».
Рабочих увезли в город, а в лагере началась операция по зачистке.
Рива ничего не знала. Ее, как обычно, увезли в город ранним утром, и вечером, полуживая от усталости, она возвратилась в барак. В лагере было странно тихо и безлюдно. Вся территория была залита кровью… Повсюду валялись трупы — без руки, без ноги, много искореженных детских тел.
Рива вошла в барак — ни одной живой души. Ее сердце на мгновение замерло.
– Где мои дети? Господи, что с ними?
– Мамочка, мамочка, — вдруг раздался тихий голосок сына из-под дальних нар.
– Сыночек мой, доченька, вы здесь, вы живы! Я так счастлива! — говорила она, обливаясь слезами и обнимая детей.
– Мы так испугались, мамочка! Когда немцы вбежали сюда и начали кричать и махать автоматами, мы спрятались под нары, — дрожа и заикаясь, шептал сын.
– Молодцы вы мои, молодцы!
В барак уже набились приехавшие с работы люди.
– Хальт! — раздался грубый окрик. В барак влетели два огромных эсэсовца. Один из них дал вверх очередь из автомата, и все упали на пол, лишь остались стоять посреди комнаты мать и два вцепившихся в ее подол ребенка. Они еще пребывали в радостном шоке от счастья обретения друг друга и не успели отреагировать на команду.
Второй немец подскочил к Риве, схватил за ручки детей и швырнул в сторону. Второй тут же разрядил в них автоматную очередь. От детских тел остались только лохмотья.
Лежавшие на полу одновременно издали стон и затихли. Мать же яростно кинулась на убийц. Она хрипло выкрикивала какие-то слова, но, получив прикладом по голове, упала без сознания.
Очнулась женщина в машине, набитой такими же молодыми людьми. Сто человек, оставшихся в живых из 15 тысяч узников Даугавпилсского гетто, направлялись к новому месту мучений.
Их везли в концлагерь Кайзервальд, находившийся в районе Межапарка Риги.
Колючая проволока в три ряда со сторожевыми вышками и мощными прожекторами окружала лагерь со всех сторон. Охрану несли эсэсовцы с овчарками. Контроль был очень строгий, дважды в день проводилась проверка. Здесь находились около 5000 евреев и человек 250 поляков и немецких коммунистов.
Хорошо, что это оказался не лагерь смерти, а трудовой лагерь, где заключенные работали на крупные немецкие фирмы. Здесь размещались солдаты вермахта. Женщины и в этом лагере тоже должны были мыть, чистить все огромные помещения и обстирывать солдат и офицеров.
Рива потерялась во времени… Ее рассудок помутился. Иногда вдруг среди работы она подходила к охраннику вплотную и кричала ему в лицо:
– Шис ми, шис ми, швайн.
Но солдаты не трогали ее, лениво отталкивали как назойливую муху. Она, склонив голову, молча возвращалась к своей работе. Целых полтора года она жила в аду, не в силах хоть одну минуту не думать о смерти детей. Но одно событие вернуло ей веру в жизнь.
Любовь
В начале 1942 года в Кайзервальд было согнано около 20 тысяч евреев из Германии, Австрии, Чехии и других европейских стран.
Ян, тридцатилетний молодой мужчина из Чехии, сразу заприметил красавицу Риву, ее звали в лагере Шварцер Фогел — Черная Птичка. И она действительно была диво как хороша, несмотря на изнурительный труд, скудную пищу и условия жизни в концлагере. Он старался почаще оказываться рядом с ней. Приносил ей кусочек хлеба или свеклы, который оставлял для нее от ужина. Она стала для него божеством, с тех пор как он узнал трагедию ее жизни. Настоящая любовь еще не успела тронуть его сердце, и вот теперь она нашла его здесь, в концентрационном лагере, где каждый день мог стать последним.
Понемногу женщина начала оттаивать, и ответное чувство потянуло ее к Яну. Ее сердце, тоже не испытавшее иной любви, кроме материнской, расцвело и открылось ей навстречу. Их любовь была нежной и страстной. Столь глубоко было уважение к Риве, что соседи по бараку решили устроить им свадьбу и даже первую брачную ночь. Они отдали им самые дальние от входа нары, отгородив их мешковиной. Две соседки стояли на страже в темноте до тех пор, пока Ян тихо не выскользнул на улицу.
Для этих молодых людей открылись врата рая. Им редко удавалось побыть наедине, но каждый знал, что рядом живет любящее сердце, преданное и единственно родное. Они мечтали, что, когда закончится война, они поедут домой, и у них будет много детей.
Но в начале 44-го в лагерь прибыл транспорт, в который погрузили всех иностранных евреев и отправили в Бухенвальд. Все до одного узника были там истреблены в первую же неделю после прибытия. Однако Рива не могла знать об этом, и молилась длинными ночами о спасении любимого и будущей встрече.
Продолжение следует
Татьяна ЭДЕЛ
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
