Будни оперативника
1
Прямо с венского аэродрома Гаранин направился в советскую комендатуру к подполковнику Кулигину, который ведал вопросами разведки и контрразведки.
– Я ждал вас, как манны небесной, лейтенант! — сказал, улыбаясь, подполковник Кулигин Гаранину. — Нам оперативники позарез нужны. В сущности, оперативная служба у нас еще не налажена. Вам её и создавать! Разведка у нас уже хоть в какой-то степени поставлена, две женщины и опытный нелегал, а вот оперативная служба по нулям… Дел невпроворот, здесь у нас много всякой сволочи в подполье: австрийские нацисты, власовцы, усташи, бандеровцы, польские националисты, спекулянты, черный рынок, валюта, бандитизм! Недавно, например, ограбили самый большой в Вене ювелирный магазин некоего господина Герлаха на Кёртнерштрассе. Следователем при осмотре места происшествия на полу были обнаружены документы старшины нашего охранного батальона Владыкина. Мы его допросили, да толку что?! Говорит, что был в стельку пьян, какая-то красивая немка его напоила. Пьян был и ничего не помнит. А газеты уже трубят о мародерстве советских солдат!
У Кулигина глаза тревожные. По интонациям, по выражению глаз понятно, что он нервничает, ему не по себе в этом просторном кабинете. Всю жизнь он работал в управлении кадров на Лубянке и лишь пять месяцев назад был переброшен — за какие-то там прегрешения — на эту совершенно незнакомую ему работу. Он поднимается с кресла, расхаживает по кабинету и говорит:
– Или вот… Сегодня начальник патрульной службы докладывает: «Ночью мой патруль обнаружил в церкви, в Зиммеринге, группу из шести гитлеровцев. Взято много оружия. Полагаю, в этом повинен священник. Я его арестовал». А если это провокация? Если все это подстроено как раз для того, чтобы нас заставить попа этого под трибунал подвести? Что будет тогда? Не знаете? Я вам скажу. Завтра по всему городу пойдет истошный вой: «Большевики арестовывают священнослужителей! Под трибунал их подводят! Им грозит расстрел!» И всё это во множественном числе! Вы представляете, лейтенант, какой концерт зададут нам здешние католики!
Или другой пример. Приходит ко мне на прием седобородый старичок. Смотрю и удивляюсь, в чем душа держится. Называет себя польским епископом. До сорок первого года жил в Польше, гитлеровцы его вывезли в Вену. Плачет горько. «Смилуйтесь, — говорит, — над моей старостью, помогите добраться до Польши, помереть там. Господь воздаст вам». Думаю: «Осталось тебе, папаша, и вправду жить считанные деньки. Катись в Польшу, скатертью дорога. Одним попом в Вене будет меньше. Баба с возу — кобыле легче». Выдал разрешение, даже с транспортом помог. Проходит три месяца — и вдруг звонок из Москвы. Министр госбезопасности товарищ Абакумов на проводе. «Как это, — кричит, — тебя, дурака, угораздило из Австрии в Польшу волчару паскудного переправить? Я тебя в Магадан, в полярную подкомандировку законопачу!» Оказывается, мой старичок уехал в Польшу вовсе не помирать, а по специальному заданию Ватикана. По пути — в Будапеште — сумел повидать кардинала Венгрии, передал ему секретное поручение от папы римского, а в Кракове, в Вавеле, в церковных проповедях начал поносить Советский Союз на чем свет стоит. Словом, так насолил старикашка народным властям, что те самому Абакумову на меня настучали. А вы говорите…
Вот теперь этим всем вам придется заниматься… Сегодня вы самый младший по званию во всей комендатуре, но если правильно поставите себя, зарекомендуете, то в гору быстро пойдете… Главное, времени ни на учебу, ни даже на простое ознакомление нет. Уже сегодня должны действовать… Садитесь и записывайте. Есть такой городок — Баден. Недалеко от него расположен женский монастырь кармелиток… В деревушке Майерлинг… в монастырской гостинице проживает сейчас русская княгиня Елена Александровна Гагарина (в девичестве Голицына). Она передала мне с одной из монашек, которая приехала по делам монастыря в Вену, записку. Просила срочно прислать к ней по делу большой важности детектива (так она сама выразилась). Не думаю, что дело действительно имеет большую важность, но чем черт не шутит… Старуха настроена просоветски, помогает нам, чем может, имеет здесь некоторый вес и связи, нацистов ненавидела… Уважить её нужно. Так что бери Сергеева и на виллисе жмите к княгине. Советую обоим надеть штатские костюмы. Действовать как можно незаметнее…
– Если позволите, товарищ подполковник, как раз наоборот. Вся округа сразу заметит подозрительно тихих русских в штатском на виллисе со знаками комендатуры. Лучше приехать в полной форме и с орденами. Подобрать какой-нибудь подходящий предлог. Скажем, день ангела этой самой княгини. Вручить ей букет цветов и коробку московских конфет — если её можно здесь достать.
– Откуда ты знаешь про день её ангела?! — удивился подполковник Кулигин.
– А я и не знаю. Скорее всего, ничего такого и в помине нет. Скажу: ошибочка вышла, извините, а конфеты и цветы вручу. И контакт будет установлен, и повод есть, и скрываться нечего.
– Ну ты, лейтенант, видно, парень опытный. Действуй по обстоятельствам. А конфеты и цветы мы достанем. В самом лучшем виде.
2
В Майерлинге Гаранин быстро нашел монастырскую гостиницу. Небольшой, но солидно построенный двухэтажный каменный особняк. Открыл массивную, тяжелую калитку и вошел во двор. Дорожка, посыпанная гравием, вела к высокому крыльцу. По обеим сторонам дорожки симметрично были разбиты цветочные клумбы. Цветы уже отцвели, кроме нескольких желтых шаров. Весь дворик чистый, вылизанный — без единой соринки. Гаранин поднялся на второй этаж. Прямо напротив лестницы находились апартаменты княгини. Он попросил служанку, выпорхнувшую из дверей, доложить о нем.
– Княгиня вас ждет, — сказала служанка и ввела Гаранина в небольшую гостиную.
Здесь он увидел в мягком кресле сухонькую старушку лет под семьдесят. Щеки искусно нарумянены, губы чуть тронуты краской. Была она какая-то подчеркнуто аккуратная, будто неживая, будто экспонат музейного шкафа. Старомодная прическа, черное шелковое платье, на белой кружевной вставке, охватывавшей худую старческую шею, выделялась черная бархотка со старинным медальоном на тонкой золотой цепочке.
Гаранин вытянулся, щелкнул каблуками и представился:
– Лейтенант Гаранин. Комендант Вены поручил мне вас поздравить с днем ангела и преподнести коробку московских шоколадных конфет.
Старушка изумленно вскинула лорнет, мельком оглянула Гаранина и непринужденно произнесла:
– Ах, лейтенант, комендант ваш что-то перепутал, у меня день ангела будет 19 февраля, через четыре то есть месяца, но вам я душевно рада. Ах, как давно я не видела русского офицера у себя в гостях. Простите мое женское любопытство, вы — гвардеец? Преображенец?
– Так точно, — сказал Гаранин, — только я — советский гвардеец. Родом из рабочих. Мой отец — рабочий с Трёхгорки.
– Да-а? — удивленно протянула Гагарина. — Ах, да, помню, как же, к мужу приходил иногда Николаша Прохоров, владелец Трёхгорки. Очень милый человек, почтительный такой, знаете ли, держался в высшей степени скромно. Они с мужем состояли в совете Московского автомобильного общества. Никогда бы не подумала, однако, что вы сын рабочего. Выправка, осанка, стать у вас истинного гвардейца. Помню, еще в Дивном — это мое имение в Московской губернии — мне представили очень воспитанного молодого поручика. И что бы вы думали? Оказалось, его предок был тульский кузнец! А, каково? Он чем-то угодил царю Петру, ему было пожаловано дворянство. Кузнец пошел в гору, разбогател, а его внук женился на принцессе Матильде де Монфор. Может быть, у вас в роду тоже была принцесса? — кокетливо улыбнувшись, спросила Гагарина. — Или хотя бы графиня? Нет? Пусть будет по-вашему. Но я никогда бы не сказала, что вы из рабочих. Нет, никогда! Поверьте, у вас есть то, что в нашем кругу называлось породой. Однако у меня дело есть к вам. Точнее, даже не у меня, а у моей горничной. Немочка, знаете ли, такая молоденькая, но очень порядочная. Гертруда! — крикнула она.
В гостиную вошла, держа в руках большой сверток, горничная, милая молодая немочка. Она была взволнована, в глазах — растерянность. Смущенно теребила воротничок своего платья и тщетно пыталась поправить непокорную прядку светлых волос.
Гаранин выжидательно смотрел на неё, но она молчала. Наконец, переборов своё волнение, прошептала:
– Я прошу выслушать меня, господин офицер… Я честная, порядочная девушка, но меня принудили. И я уступила. И теперь не знаю, как быть… И вот он пришёл…
Горничная плакала. Нервно вздрагивали ее плечи. Она совсем растерялась, никак не могла найти платок, и слезы крупными каплями текли по щекам.
– Простите, господин офицер! — уняв наконец слезы, тихо сказала она и снова замолчала.
– Может, вы всё-таки коротко изложите мне свое дело? — сказал Гаранин.
– Ах, господин офицер, дело в том, что года два назад я познакомилась с одним человеком и полюбила его.
«Черт занес меня сюда, чтобы выслушивать любовные истории горничной! — подумал Гаранин. — Сейчас она скажет, что беременна, а её милый Ганс дал деру, и не может ли господин офицер его поймать и подвести под венец!»
Между тем Гертруда продолжила:
– О, у него была скромная, но неплохая работа. Он работал приказчиком в ювелирном магазине господина Герлаха на Кёртнерштрассе. (Услышав название магазина, Гаранин сразу насторожился.) Он не был тогда наци, но потом его как подменили. Вступил в партию и даже стал там каким-то начальником. Я, правда, в этом мало что понимала. Зовут его Франц Лихтер. Перед приходом ваших войск Франц исчез. Сначала говорили, будто он был убит в те дни, когда шли бои в Вене. Потом соседка на ухо сказала мне, что как будто видела его недалеко от Пратера, когда ходила к своей больной сестре. И вот неделю назад он разыскал меня. И принес вот это.
Горничная положила на стол сверток. В нем было несколько банок американских консервов и пачка сахара.
– Что же дальше?
– Пришел ко мне, принес этот сверток и сказал: «Гертруда, наци ещё живы. Ты должна делать то, что я тебе прикажу… Возьми этот чемодан и храни его как зеницу ока. Ты будешь хранить его неделю. Потом к тебе придет молодая женщина, и ты отдашь ей чемодан и тогда — в добавление к этому свертку — получишь пачку долларов». Я начала отказываться, сказала, что не желаю слушать его. Тогда Франц стал ругаться, гадко ругаться и пригрозил: «Если ты ослушаешься меня, я напишу в советскую комендатуру заявление о том, что ты выдавала коммунистов, и даже приложу документы об этом из гестапо». «Таких документов нет», — сказала я. «Не волнуйся, будут, — засмеялся Франц. — В советской комендатуре не поверят твоим оправданиям, но если поверят, то я пристрелю тебя как собаку». Повернулся и ушел. Но перед уходом оставил небольшой очень тяжелый чемодан и сказал: «В воскресенье, в полночь, я и еще одна женщина приедем за ним». Я всю ночь не спала. Я решила: пусть он убьет меня, но я умру честной. А наутро я всё рассказала своей госпоже. Она такая умная и всё понимает. И она сообщила вам. Франц явится за чемоданом сегодня ночью, ровно в полночь. Я так боюсь, я чувствую, что он убьёт меня!
Гаранин как мог успокоил Гертруду.
– Я буду рядом, — сказал он, — ничего не бойтесь, ведите себя как можно более естественно. Разумеется, цель нашего визита — передать поздравления нашего коменданта княгине в связи с днем её ангела. Сейчас мы с моим шофером немного погуляем, посидим в деревенском кабачке и уедем. Уедем, разумеется, недалеко, спрячемся где-нибудь в лесу. А в двенадцать будем здесь. Где вы спите? Рядом с княгиней?
– Что вы! — удивилась Гертруда. — Я живу во флигеле. Желтый домик с черепичной крышей напротив входа в гостиницу.
В десять часов, когда в монастыре все стихло, Гаранин с Сергеевым неслышно подошли к флигелю и спрятались в кустах бузины. Ровно в двенадцать к флигелю подъехала машина. Вышли двое — мужчина и женщина. Шофер остался за рулем.
– Я его схвачу, — шепнул Гаранин Сергееву, — тогда и ты выскакивай из кустов. Вместе мы его скрутим.
Когда двое приехавших вошли во флигель и дверь за ними закрылась, Гаранин неслышно подошел к шоферу сзади, схватил его за шею и рванул ее назад. Шофер захрипел. Тут появился Сергеев с веревкой. Когда дело было сделано, Гаранин тихо сказал шоферу, приставив к его виску свой ТТ:
– Будешь вести себя разумно, пощадим. Если пикнешь, пришью как собаку.
В это время ночные гости вышли из флигеля. Мгновенно оценив обстановку, они открыли огонь. Сергеев ответил. Шофер был убит первым же выстрелом Франца, но и сам Франц получил пулю в затылок.
Гаранин привез в комендатуру тяжелый чемодан, два трупа и молодую женщину, которая не вступила в перестрелку и спокойно наблюдала за ней со стороны. Подполковник Кулигин, узнав о ночном происшествии, распорядился два трупа отвезти в советский госпиталь, чемодан решил осмотреть сам, а молодую женщину приказал допросить Гаранину.
Только в кабинете Гаранин смог разглядеть её. Она была удивительно хороша. Высокая, стройная, сильная. Матовая кожа лица так прозрачна, что, кажется, чувствуешь, как под ней бьется горячая кровь. Громадные черные глаза. И копна таких же черных вьющихся волос. Но что-то хищное, жестокое проглядывало в облике этой женщины — то ли в рисунке рта, то ли в ее улыбке, когда она показывала свои белые острые зубы.
Держала она себя вызывающе. Небрежно закинув ногу на ногу, играла кончиком своей лакированной туфельки. Курила дорогую сигарету, внимательно следя, как колечками поднимается дым к потолку.
Гаранин задал первые стандартные вопросы:
– Ваши имя и фамилия?
– Магда Ягич.
– Возраст?
– Женщине не задают таких бестактных вопросов.
– Национальность?
– Неужели не все равно, кто я — черногорка, болгарка, хорватка? Скорее всего — хорватка… Почему бы и нет?
Действительно, кто она? По-русски говорит свободно, но со странным акцентом, какого Гаранин никогда не слышал.
– Вы признаете себя виновной в ограблении ювелирного магазина Густава Герлаха?
– Сегодня было бы глупо отрицать это.
– Кто, кроме вас, участвовал в ограблении?
– Ну хотя бы те, кого вы сегодня пристрелили. Надеюсь, они мертвы?
– А кто еще?
– Господин офицер, давайте с вами договоримся: ни на какие вопросы я больше отвечать не буду. Скучно.
И она действительно замолчала и продолжала упорно молчать, играя туфлей и пуская колечки дыма.
3
На следующий день, придя в комендатуру, Гаранин узнал, что Ягич бежала. После допроса арестованную поместили в комнату подследственных. Поблизости не оказалось женщины, и Магду не решились обыскать. Пилкой, спрятанной в лифчике, она распилила два оконных прута из плохого железа и спустилась со второго этажа по водосточной трубе. Подполковник Кулигин бушевал, метал громы и молнии на начальника караульного отдела майора Славина. Гаранину было приказано поймать Магду живой или мертвой. Но она словно сквозь землю провалилась.
Александр Цивин
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
