Окончание.
Начало в № 1175
На каждой очередной его брачной процедуре я присутствовал в составе родных и близких, а позже, когда я уже перестал быть жителем Одессы, по случаю моего приезда Еся устраивал прием, и его очередная пассия очень старалась понравиться уважаемому родственнику. Я всегда искренне радовался новому достижению любимого дядьки и как мог защищал его перед Сонисами, которых челночная жизнь деда в течение многих лет держала в нервном напряжении.
Не учи учёного…
Я уже говорил о том, что мой дядя не терпел ничьих нотаций, советов и увещеваний. Не составлял исключение и родной сын, самый любимый человек. После каждого прихода Есале от очередной жертвы его сексуального легкомыслия на «пересменку» к Сонисам Изенька закрывался с отцом в комнате и начинал доверительный диалог.
Однажды я стал свидетелем такой беседы.
– Послушай, папа, — душевно вступает Изя. — Тебе уже 78 лет. Слава Б-гу, ты имеешь хорошее здоровье и ни в чем не нуждаешься.
Еся — сплошное смирение и внимание.
– Мы тебя очень любим, ты можешь жить, где тебе захочется…
– Ню? — произносит Еська, еще больше сконцентрировав свое внимание.
– Но тебе с нами жить бывает неудобно: не нравится Ната, мешает внучка и, конечно, лучше бы, чтобы рядом была женщина…
– Ню? — встрепенулся дядька, не оставляя смиренного взгляда.
– Ты жил у Цили, чудесной хозяйки, но тебя это не устроило. Тебя познакомили с Этей, шикарная комната, 32 метра, на Ласточкина, возле оперного театра — ты и оттуда сбежал. Целый год ты жил с Ривой, которая забегала тебе все дороги и носила тебя на руках. И здесь тебе не понравилось… — Изька сделал паузу.
Реакция Еськи не отличалась разнообразием.
– Ню? — в очередной раз произнес он свой сакраментальный вопрос. Смиренное выражение лица сменилось насмешливым.
– Что же ты ищешь в этой жизни? — добрый сын понемногу начинал терять терпение. — Скажи мне, я сделаю все для тебя.
– Ню? — Еся смотрел на сына уже глазами, полными сожаления и сострадания.
– Какого еще хрена тебе не хватает, старый бабник?! — уже срывается на крик всегда сдержанный, интеллигентный Изька.
И тут мой дядя Еська произносит очередную свою «коронку»:
– Сы дахтцех мир, ман зин, аз ди быст а вейдл! (Сдается мне, сынок, что ты вроде бы хвостик! — на идиш последнее слово имеет вполне определенное значение.)
Изя пулей вылетает из комнаты, дед довольно похмыкивает, племянник откровенно кайфует… Политбеседа закончилась.
Надо признаться, что и мне доставалось от Еськи, если что-то было не по нему.
В 1966 году сразу после своей женитьбы я приехал по делам в Одессу. Дядя в это время был на «пересменке» и жил у Сонисов. Брак мой ему совсем не понравился, он расценил это как измену идеалам. Встретил меня Есале саркастической улыбкой:
– Ну, где же она, твой цветочек? — с легкой издевочкой спросил он.
– Ну где же ей быть — конечно, дома, — ответил я простодушно.
– Напрасно ты так делаешь. Она заслуживает того, чтобы поместить ее в вазон и тщательно полить… (Снова же слово «полить» на идиш звучит гораздо ближе по значению к «отлить».)
Я молча проглотил пилюлю, ибо дальнейший диалог с дядей мог принести для меня уничижающие последствия…
А шнайдершер хежмн (портновский счёт)
…У деда Аврум-Боруха три зятя были портными — мой отец, его брат и дядя Еся. Еся был старшим по возрасту и, безусловно, самым квалифицированным мастеровым из этой тройки. В первые послевоенные годы родичи из разных городов съезжались в наш поселок «на дачу» — поесть фруктов и попить деревенского молочка. Изредка появлялся и одесский ферт Есале.
В папиной мастерской приезжие корифеи портняжного дела давали показательные выступления, тут же велись теоретические споры и практические занятия. Воспользоваться съездом такого созвездия портных решил мой двоюродный брат и заказал себе костюм из отреза коричневой «жатки». Примерку и раскрой совершал Еська, пошив выполняли отец и его брат дядя Яша. Пришло время второй примерки, и по этому поводу собрался консилиум. Операцию вел дядя Еся, остальные ассистировали ему.
На родственника напялили прихваченные стежками брюки и пиджак без рукавов. После десятиминутного просмотра и совещания мэтры надели на манекен рукава тоже. Надо сказать, что родич был рослый мужик, видавший виды фронтовик, и на ходившего вокруг него Еську смотрел свысока. Пиджак морщил на спине у левой лопатки. После нескольких попыток разгладить морщины Еся сказал сердито:
– А ну, стань ровно и не горбись!
Родич приосанился, но от этого складки только увеличились. Есале сердито приподнялся на цыпочках и саданул мужика своей небольшой, но крепкой рукой по спине.
– Спрячь лопатку, тебе говорят!
В дело вмешались два других участника консилиума, завязался профессиональный спор о причинах появившихся складок и путях их ликвидации. Подследственный по команде мучителей делал всевозможные упражнения, снимал и надевал снова пиджак, надувал щеки и сдерживал дыхание, приседал и вытягивался в струнку. Еся систематически поддавал своим костистым кулачком по опостылевшей и раздражавшей его лопатке, стимулируя клиента к правильной позе, при которой исчезли бы злосчастные складки.
Закончилось все это достаточно печально. На втором часу пыток парень рухнул, как сноп, на дощатый пол портняжной мастерской в глубоком обмороке. Его истязатели, сами бледные и насмерть перепуганные, застыли в шоке над распростертым телом. Отец схватил бачок с питьевой водой и опрокинул его на страдальца.
Из дома напротив, где жил мой родич, выбежала его жена и смерчем ворвалась в мастерскую. Ее взору предстала картина: лежащий на полу в луже непонятного происхождения муж в новом костюме с оторванными рукавами.
Зная крутой нрав молодицы, портняжки бросились врассыпную. Вслед им неслись причитания поруганной и оскорбленной женщины: «Балмалухи безрукие! Полицаи! Фашисты! Сапожники! Чтоб вам руки поотсыхали, чтоб вас финотдел раздел!»
А местечко еще долго веселилось по этому поводу, расцвечивая произошедшее новыми живописными подробностями, от чего простенький случай стал местной легендой и поводом для язвительных насмешек над бедными портными.
Ню?
В начале лета 1972 года Еся женился в очередной и, как вскоре выяснилось, последний раз. Спустя два месяца, в августе, мой дядька поднялся утром и по обычаю стал торопливо собираться по своим всегда неотложным делам. Оделся, наклонился, чтобы завязать шнурки на обуви, и тихо осел на пол.
Было ему 84 года. На еврейском кладбище в Одессе в одной оградке два обелиска. Здесь покоятся Сонисы — мой дядя Иосиф Исаакович и его сын Исаак Иосифович. На фотографии — открытое лицо моего брата Изьки с добрыми и ласковыми глазами. Фотограф запечатлел дядю в элегантном костюме, в шляпе английского фасона, одетой слегка набекрень. Есале тонко улыбается, и мне кажется, что в уголках его губ застыл знакомый вопрос «Ню?», на который никто так и не сумел ответить.
Алексей ЯБЛОК
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...
