Продолжение.
Начало в № 1175
Для достижения этой цели были брошены силы лучших свах Молдаванки. Еська оказался весьма разборчивым женихом. Многочисленные стыковки с холостыми бабушками желанного результата не приносили: Еська поочередно браковал претенденток, каждый раз сочно описывая обстоятельства последнего свидания и основания, по которым суженой был дан отвод.
Будучи вполне современным человеком (он работал закройщиком в одном из популярных в городе ателье), Еся русским языком владел достаточно бойко, но все свои сентенции и словесные перлы излагал на идиш.
Далее я буду передавать дяди Еськину речь в русском изложении, и потери здесь изначально неизбежны. Самым благодарным слушателем рассказов о его разочарованиях на многочисленных рандеву был любимый племянник.
– Слушай сюда. Вчера эта матмойна (имелась в виду его сваха) завела меня к своей подруге, такой же вшиво интеллигентной фарзейныш (образина), как и сама. Таки неплохая квартира на Прохоровской, но что из того? Я весь вечер просидел боком к хозяйке, чтобы мои глаза не видели это безобразие. Что они мне подсовывают, за кого они меня имеют? Хотят, чтобы я им улучшил породу? Не дождетесь!!
Тут надо дать представление о «породе» самого Еськи. Представьте себе человека ростом под метр шестьдесят, поджарого, с крепкой набычившейся шеей, с хваткими жилистыми маленькими руками, со слегка покатыми, как у всех портных, плечами; энергичного, подвижного, как ртуть, вечно делового и торопливого. Дядя Еся был абсолютно лыс, и я был уверен, что он и родился лысым, так как никто из родственников никогда с прической его не видел. Впрочем, большой еще дореволюционный дядин портрет свидетельствовал о том, что она (прическа) у него все же была. Круглая голова, нос картошкой и вечно скептическое выражение лица Сониса делали его похожим на слегка постаревшего, но по-прежнему не унывающего и находчивого тезку Иосифа Швейка.
Одет дед Еська всегда был буквально «с иголочки», поскольку, как я уже говорил, сам был портным. Сшитая по последней моде тройка мирно соседствовала с дореволюционного образца чесучовым костюмом — спецодеждой «пикейных жилетов»; сшитые на заказ модельные летние и лаковые туфли, шелковые рубашки и умопомрачительный макинтош из трофейного габардина дадут представление о гардеробе новоявленного старого ловеласа. Да, еще одна существенная деталь — шляпы: зимой — велюровая, летом — соломенное канотье. Впрочем, интерес представляли не сами шляпы, а то, как их носил дед Иосиф — чуть набекрень, с каким-то бандитским шиком. Теперь, когда портрет моего дяди достаточно сформировался, читатель легко поймет его требовательность и переборчивость по отношению к претенденткам на роль дамы сердца…
Сколько верёвочке
ни виться…
…Все же такая неопределенность не могла длиться вечно, пора было на что-то решаться. И дядька решился — выбор его пал на тетю Цилю, которая жила возле самого Привоза. Это был радостный день, особенно для невестки. Дядя Еська собрал свои вещи в большой фанерный чемодан. Естественно, что поместиться в одном чемодане весь дядюшкин скарб не мог. Услужливая невестка хотела собрать свекру-жениху еще пару чемоданов, но тот благоразумно отказался от ее инициативы.
Свадебный вечер был на Привозной у тети Цили, которая постаралась на славу. Черноморская скумбрийка, салаты из синеньких и красненьких, глосики, гефилте фиш из днестровского карпа, фаршированная утка с домашним хреном, штрудель и наполеон…
Гостями праздника были семьи Сонисов и дочери тети Цили, а также я. Еся сидел во главе стола и победно поглядывал в мою сторону.
Здесь надобно объясниться: к этому времени я уже был студентом, достаточно взрослым двадцатилетним человеком, и в последнее время наши отношения с дядькой Еськой стали очень дружескими. Я был единственным холостяком в его окружении и, по дядиному убеждению, один мог понять томления его души.
С этого времени для меня, вечно полуголодного студента, начался чудесный период жизни. По всем мыслимым и немыслимым поводам я попадал в гости к молодоженам. Чисто случайно это всегда было время обеда, ужина или даже завтрака…
Но, конечно же, главным было общение с моим дядькой Еськой. Дед знал все об Одессе, про Одессу и за Одессу. В ту пору мы запоем читали Катаева, Куприна, запрещенных Бабеля, Ильфа и Петрова, и рассказы старого одессита накладывались на прочитанное, как свидетельские показания очевидца преступления на материалы следствия.
Это он мне показал пивной подвальчик на углу Преображенской и Дерибасовской, где играл еврей-скрипач Суня Гольдштейн (Сашка из «Гамбринуса»), из его уст я услышал живой рассказ о том, как Сережа Уточкин выиграл пари на Потемкинской лестнице; он помнил этих разодетых, как попугаи, «шмаркачей»-футуристов, от него я узнал, что «Алые паруса» — это то самое место, где бывал «известный мейклер Моня, о чей хребет сломали кий (именно здесь) в кафе “Фанкони”»…
Одесско-еврейские выражения Есале незамедлительно становились крылатыми, так как я тут же делился этими перлами со своими друзьями и сокурсниками. Большинство из них забылось, а оставшиеся в памяти просто не терпят перевода. Еся не любил советов и поучений и в ответ на какое-нибудь назойливое увещевание глубокомысленно отвечал: «Да, это мысль… но дерьмовая!» Характеризуя действие, которое, по его мнению, не имело смысла, он говаривал: «Сы от а том… ви а келбл кает а онтех» («Это имеет такой же вкус, как у теленка, жующего полотенце»). А его «соленые» скороговорки, самым приличным из которых было «Абдул Гамид — а … а ид!»
…Впрочем, я отвлекся. Никто не мог тогда и предположить, что так удачно начавшийся союз Еськи с тетей Цилей будет всего лишь пробой сил перед настоящим брачным марафоном, который «железный Иосиф» затеет на целых полтора десятка лет!
Технология многочисленных сватаний была достаточно однообразной: под аккомпанемент радостных вздохов невестки Есале собирал свою «допровскую корзинку», а точнее фибровый чемодан (после похода к Циле фанерный ящик был заменен на более респектабельную тару), и отправлялся к суженой, а спустя некоторое время (средняя продолжительность союза не превышала год-полтора) под истерические вопли невестки на пороге возникал мой дядя с неизменными саркастической улыбкой на плутоватой физиономии и чемоданом в руке. Следовал душераздирающий рассказ о притеснениях и невзгодах, которые выпали на его долю от этой (имеется в виду последней) стервы, и дядя вновь поселялся у Сонисов до следующего сватовства.
Окончание следует
Алексей ЯБЛОК
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
