Рано утром в гетто явился отряд зондеркоманды с местными полицаями. Обитателей гетто выгнали на площадь, построили в колонны и повели к Поповецкому лесу. За три дня до этого утра группу мужчин из гетто вывели к лесу, вручили им лопаты и заставили вырыть на опушке большой ров. Мужчины не вернулись. Гетто оплакивало погибших.
Многие знали или догадывались, для чего вырыли ров и куда их ведут. В колонне слышалось тихое рыдание. Родители успокаивали детей, люди утешали друг друга. Только одинокий клезмер, известный в городе скрипач Друтин, казался невозмутимым. Его лицо, обрамленное бронзовой бородой, излучало холодный блеск. Его соседу по колонне показалось, что он улыбнулся.
– Почему ты улыбаешься? — спросил сосед.
– Я их обманул, — ответил скрипач.
– Как обманул? — не унимался сосед. — Они что, пригласили тебя на вечеринку, а ты добровольно направляешься в ров?
– Ты почти угадал, я давно не играл на праздниках, но я свое еще не отыграл. Не может музыкант умереть без музыки, поиграю по дороге в рай. Мы за наши муки заслужили рай, если он там есть.
«Он рехнулся, — подумал сосед, — человек, не потерявший разум, теперь не может думать о музыке. Но ему уже легче».
Между тем колонна двигалась к лесу мимо крестьянских хат. За оградами белёных домиков процессию наблюдала почти вся Слобода, кто из любопытства, кто злорадно, а кто и печально. Они узнавали учителей, у которых учились их дети и они сами, портных, справлявших им обновы, музыкантов, игравших на их свадьбах. Узнали и старого доктора, который вёл под руку немощную жену, известную акушерку. Многие жители Слободы появились на свет с ее помощью. Их дети сидели за одними партами с мальчиками и девочками из колонны, с некоторыми пережили первую любовь и первые поцелуи.
Вся их жизнь была связана с евреями местечка. Они знали, куда их ведут. Поповецкий лес был близок, им были слышны пулеметные очереди, кто-то видел расстрелы.
Знакомые лица были не только в колоне, знакомые лица были и среди полицейских конвоиров с немецкими автоматами. Не было среди наблюдателей почти никого, кто не знал бы знаменитость города — скрипача Друтина. Он был клезмером в третьем или четвертом поколении. Как и его отец, он играл на нескольких инструментах, а скрипку любил, как живое существо. Его старая скрипка переходила по наследству от отца к сыну. «Что с ней будет теперь?» — думал скрипач. Что случится с ним, он знал.
До появления звукового кино клезмер вместе с пианисткой сопровождали немые фильмы. Это были концерты талантливых исполнителей, но он не любил играть в темноте. Всю жизнь Друтин мечтал о концертах на большой эстраде, о ярком заполненном зале. Когда пришло время звукового кино, ему предложили играть в фойе перед началом вечерних сеансов. Казалось, что мечта о концертах сбывается. Перед выходом на маленькую эстраду он даже повязывал шею вычурным шелковым бантом.
Но вскоре грянула война. Никто тогда подумать не мог, что война будет такой молниеносной и катастрофической. Близкий к границе городок был оккупирован в первые дни войны. Бежать успели немногие. Когда евреев переселяли в гетто, люди еще на что-то надеялись, брали с собой теплую одежду и ценные вещи. Клезмер был вдов и одинок. Он взял с собой скрипку. Понимал, что она может не понадобиться, но оставить ее не мог. Вот и теперь, уходя на площадь гетто, он под плащом привязал к своему тощему животу скрипку и смычок без футляра.
Всю дорогу ко рву клезмера не оставляла жгучая мысль, когда и что сыграть. Колонна вот-вот могла миновать окраину. Тогда он выхватил из-под плаща скрипку и смычок, быстрым привычным движением прижал ее подбородком к плечу, энергично провел смычком по всем четырем струнам. Раздался стон скрипки, затем полилась мелодия. Звучание мелодии нарастало и стало настолько мощным, будто к солирующей скрипке присоединился струнный оркестр.
Музыка устремилась к небу, уходила все выше и выше. Мелодия была знакомой, но такой мощи никто никогда не слышал. Это была знаменитая фрейлехс. В этом исполнении она звучала впервые. Казалось, эти звуки издают душа и сердце клезмера. Колонна замерла. Люди обратили свои взоры к небу, где звучала музыка, они искали от небожителя спасения, а он послал им музыку, фрейлехс. В какой-то момент из фрейлехс исчезли танцевальные ритмы, из нее уходила радость, она превратилась в реквием, с неба на людей опускалась знаменитая «Лакримоза».
Затихли окрики конвоя, затих даже лай овчарок, замедлили шаг конвоиры. Замешательство длилось недолго. Первым пришел в себя начальник конвоя, тучный фельдфебель. Немец ворвался в колонну, отыскал музыканта и расстрелял его в упор. Женщины и мужчины, окружавшие скрипача, вмиг повалили фельдфебеля на землю и устроили на его огромном теле исступленную пляску. Конвой открыл огонь по колонне. Раздались команды «Бегом!». Воспользовавшись ситуацией, несколько мужчин и одна женщина бежали. А позади угнанной колонны, на пыльной дороге остались трупы, среди них лежал клезмер, продолжавший держать скрипку в безжизненной руке.
Исаак ВАЙНШЕЛЬБОЙМ
Художник Иосиф ОСТРОВСКИЙ