Сегодняшний гость наш — персона известная на паре континентов. Борис (Шмуэл-Исроэл) Клетинич издал роман, книгу стихов, киносценарии, пьесы, снял документальные фильмы и пр. Учёба во ВГИКе даром ему не прошла, кино, сцена и прочие публичности для Бориса — родной хуторок. Особенно с 2004 года, когда он начал петь со сцены и записывать диски. Думаю, с его творчеством в том или ином жанре многие из наших читателей встречались. Оперные партии, камерное пение, народные и эстрадные песни, джазовые баллады на пяти языках…
12 лет Борис живёт в Монреале, после 11 лет израильских. Но стихи прислал мне израильского периода, когда «сочинялось хорошо, как никогда». В основном — из мошава Авиезер в долине Хаела. И стихи эти, как бы неожиданно для человека столь публичного — от имени одиночки, того, кто во всей вселенной один.
Он позволяет себе необычную лексику, напомнившую мне обэриутов и Хлебникова. Но автор — отнюдь не эпигон. И тем более — не «председатель земного шара», но его гость, который ещё должен узнать, каковы цели всего вояжа. Борис не придаёт своим ощущениям среднепривычную форму — ведь кроме него сейчас, во времени поэзии, существуют только природа, народ, история… И конечно — Б-г. В этих строчках чувствуешь внутреннюю мощь, и так ли важно — рвётся эта мощь басом из груди певца либо отражает грандиозную силу Святой Земли или историю и повседневность разговора его народа со своим вечным визави?
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Борис Клетинич
ПОЛНОЛУНЬЕ НАД АВИЕЗЕРОМ
Луна полна. И звезды в доле
её подкожного сиянья.
Она сквозит из шахт и штолен,
томится варом на тагане.
Та, что была крупицей соли,
горошиной, сухим орехом,
сегодня растеклась повольем
по иудейским горным стрехам.
Как сходит сок с берез и ливен,
камедь луны сползла сегодня
с помолищ Иерусалимых
на Айялу в дербах исподних,
от Храма до посадов дальних,
потом — во мрак неокроплённый,
желтея, как лесной лишайник
на диких корчевах Сиона.
Раз в месяц запечатлеваю
я эту ночь как вар канунный,
когда Израиль тиглевая
ревмя ревет свеченьем лунным.
И сквозь его дерюги, мнится,
не просочатся дней езеры.
С трезвоном утренней денницы
не пробудятся мжи, мещеры.
И страшно за себя, за каждый
свой волосок, и нерв, и ноготь,
когда я погружён запашно
во всочиво Луны разлогой.
Я так же погружен с корнями
в полноточивый зрелый возраст,
как в чад и смрад изба курная.
как тварь земная в смерть и в воскресь.
ЙОМ КИПУР В АВИЕЗЕРЕ
Как поздняя поддельная мазня,
сколупнутая с фресок и мозаик,
действительность, как бабья лазготня,
с немых сухменищ Айялы сползает.
Я говорю о теплых судных днях.
В лице Земли еще гримаса лета.
Рожковый лес сухор и порохняв,
гора сыпуча и пыльноколейна.
На тракте ни гудка, ни колеса,
лишь поползуха пыли и помета.
Скрипучий очеп солнца, птиц гмыза —
вот все, что на слуху в начале года.
Живцовый говор птиц и сосен вырь,
в логу овец звенящие ботала.
Слань влумин и холмов колосевых —
вот все, что Б-жий Суд сопровождало.
Казалось, взбучь себя и опрокинь,
осядешь в том же окруженье летнем.
С тех пор мне не с руки судить других,
поскольку надо мною суд поседни.
ЖАРКИЙ ДЕНЬ В АВИЕЗЕРЕ
Входит жар в зеленые тенета
сухоземных иудейских дол
сквозь ячеи воздуха и света
как клеильная вода в помол —
целым водевом в холмы и влоги,
поиголочно в косму волчцов,
живоглот, сжирающий до крохи,
прободающий до праотцов.
Всё ему — живец, жратва, нажива.
В коже моря он, у нор в силках,
в шлаках солнц, в заспелости инжира
и в ночных цехах степных цикад.
Заостряются черты Творенья.
Круп Иуды худ и островерх.
И поштучны мундштуки-деревья
в обезвоженной, как жмых, траве.
Жаркую, от корня и до кряжа,
заострившуюся, как кадык,
можно выкорчевать, как поклажу,
всю страну из суши и воды,
клоком шерсти выдрать из кожуха,
чтобы не приваживала жар
неустанным приношеньем тука
серых дол и моховых кочкар,
чтоб ужасный Промысел Г-сподний,
сняв наводку с зарубежных сёл,
молоньёй в надолб громоотводный
свёл Себя в Иуду и замолк.
הדוהי-הטמ
Оврага и тени, тумана и шири
душа ли запросит…
Ни сна, ни смятенья в преснявом эфире,
ни лька-заболосья.
Ни тминных изветрий покосного луга,
ни таволги всочной,
ни тинных заметов, ни хвойного духа
во вздошенных соснах.
И как результат — ни покоя, ни воли,
ни строя, ни лада.
Лишь страстные кости мои карамболем
стучат разнолапо.
Как векша снуют при ходьбе и на стойме —
я жив и по сей день!
Но я как река, что в отрыве от поймы
речного бассейна,
сегодня являю лишь то, что являю.
Не то же как прежде,
когда вся природная слава былая
взрывала мне вежды.
В Святой же Земле я не встретил природы.
Здесь что-то другое.
Другое значенье у ржи и солоды,
постынь и погорий.
Тесны и сухи иорданские воды,
излоги, замуты.
Хрупки и ломучи, как пчёлые соты,
макеты Иуды.
И лес, и гора, и рассоха светанья,
и овидь степная —
тесны, невсамделишни, шатки, пуствяны,
как рама вставная.
Но в каждом удоле — мораль мызгянная,
суха и мосласта.
И правда разлуки, и правда изгнанья
сквозит сладострастно.
Одна сухоземная пресная правда.
Ни хмеля, ни сусла.
Пустынный и хлопотный век эмигранта
сквозит заскорузло.
ГОЛОД
Погружен я в заботу о хлебе,
в добывание зерен и плевел.
Коротаю свой век без отрады
и под ноги гляжу как оратай.
Лишь под ноги себе гляжу я,
ни тебе одесную, ошую,
вкось ни шагу, в сторонку ни вздоху.
Отвлекуся — от голоду сдохну.
Даже в ветхой телесной клади
пуще смерти боюсь о гладе.
Стар годами — а толку-то в старчи?
Взял бы лучше дровами и харчем.
Новым хлебом разжился б лучше.
В стражу дня молочу уручьем.
В стражу ночи за солносядом
вязлы снов волочу с надсадой.
И одну кочерыжку думу
ночеденно грызу угрюмо:
«Для того ль Ты, Отец, затеплил
муравлённую мою личность,
чтоб охота и земледелье
не пускали её из глинищ,
чтоб картофеля чтил требник
и гречихи со свеклой святцы,
а за теплый приплод хлебный
забывал бы как сам звался…»
Ну же, севочка ты мой дажьбог,
рассуди ты мою тяжбу
с днем и ночью, с зимой и ярью,
с рыбой, с птицей, с ползучей тварью,
с небоземицею окольной,
с ее пряжею и оковкой,
с каждой самкою плодорожей
и со всяким рабом Б-жьим.
Страшно мне под открытым небом,
неспокойно и в доме крепком.
В темном погребе, в кузне, в житне —
скучно, спёрто и все несытно.
Для чего замесил Ты тесто
живота моего? Неизвестно…
Оцените пост
(голосовало: 9, средняя оценка: 4,56 из 5)
Загрузка...
