Окончание. Начало в № 1168
рухнула вниз, похоронив под собой тех, кто в тот миг находился в здании
– Ты, Алик, может быть, еще помнишь — была у меня на третьем курсе девочка Таня, симпатичная такая блондинка. У нас тогда любовь была — как, наверное, только в двадцать лет бывает: лекции забросили, каждый день с утра до вечера, взявшись за ручки, по Москве гуляли, планы на будущее строили. В решительный момент, однако, посвятил я в это дело моих родителей, и они сразу по тормозам ударили: пока не кончил институт, пока не поступил в аспирантуру — ни о чем другом, кроме учебы, нечего и думать. Короче говоря, сцену расставания мы тогда по полной программе отыграли — с визитом к гинекологу, со слезами, с криками, с нервными истериками. Сто лет я об этой истории не вспоминал, а недавно наткнулся на Танину страницу в «Одноклассниках» — и как будто все вчера произошло…
Мишка оборвал фразу на полуслове, словно раздумывая, стоит ли погружать компанию в дальнейшие подробности своей несчастливой любви. Наверное, надо было сказать ему, что у каждого, если покопаться, можно найти в шкафу пару скелетов, что время само расставляет все точки над «i» и никто не знает, лучше или хуже сложилась бы его жизнь, выбери он в свое время иную дорогу, но от выпитого алкоголя у Алика уже плохо соображала голова, и он боялся, что не сможет это все облечь в нужные Мишке слова.
– Давайте-ка спать, ребята, — скомандовала Наташа, ни на миг не выпускавшая из-под бдительного ока своего супруга, — а то Алик уже вот-вот со стула свалится.
Они встали, начали собирать посуду и остатки еды. Проснувшийся Иван с сосредоточенным видом уселся около стола, прислушиваясь к разговору и отслеживая перемещения Наташи с мусорным пакетом, в который она собирала объедки.
– А чего бы вам не податься этой осенью в Москву? — спросил Мишка. — Ужин на берегу океана я по понятным причинам там обещать не могу, но пару мест, которыми вас еще можно будет поразить, я все же найду. Да и вообще — родные пенаты, вы ведь там в последний раз лет пятнадцать назад были.
– Да, отличная мысль, — воодушевился Алик, — почему бы и нет! В сентябре мы плывем в круиз по Средиземному морю, а после этого, раз уж мы в Европе, вполне могли бы завернуть и на пару дней в Москву.
К этому времени океан внизу затянула пелена тумана, движение на дороге совсем стихло, и только время от времени из темноты доносились пронзительные крики ночной птицы, словно все время пытающейся задать кому-то один и тот же вопрос, но так и не получающей на него ответа.
***
Ветер из Сахары принес с собой жару, и, несмотря на сентябрь, температура в городе держалась у отметки сорок градусов. Солнце палило нещадно, в ожидании вечерней прохлады жители города попрятались по своим углам, только поток автомобилей нескончаемо грохотал на разбитой мостовой, да редкие стайки туристов, перебегая под тень навесов, стоически обследовали достопримечательности города.
Массивное строение синагоги нависало над всем кварталом, горячий воздух волнами струился вдоль стен из белого камня, от этого силуэт здания казался расплывчатым, как на картине Моне. Давным-давно, когда арабы и евреи еще не разучились жить в мире и еврейская община города насчитывала многие тысячи жителей, синагогу называли одной из жемчужин Средиземноморья, у стен ее постоянно бурлила жизнь: под колоннами у входа помещались лавки менял, на площади шумел восточный базар, тут и там шныряли ученики иешивы, богатые купцы, степенно прогуливаясь вдоль рядов, обсуждали цены на масло и шелк. Но время постепенно размыло картину прежнего великолепия, и теперь, когда уже никто не знал точно, сколько евреев оставалось в городе — может, пять, а может, пятнадцать, — от прежней жизни не осталось и следа. По обезлюдевшей площади катились автомобили, а двери синагоги, ввиду малого числа посетителей, открывали только к приезду туристических групп.
Кафе располагалось на противоположной стороне улицы, и Алан, сидя за столиком, мог спокойно наблюдать за всем, что происходило вокруг. Он был одет по-европейски, с официантом общался по-английски и ничем не отличался от обычного туриста, забредшего в кафе, чтобы отдышаться от жары. Близилось четыре часа дня. С соседнего минарета донесся крик муэдзина — наступало время второй дневной молитвы. Алан подумал, что неплохо было бы пойти в мечеть и попросить у Аллаха об успехе предстоящего дела, но тут же отверг эту мысль: до начала операции оставалось уже совсем немного времени, и всякое отклонение от плана было бы непозволительным риском. И он только повторял за муэдзином строчки суры: «Уузу бираббильфалакъ минн шарри маа хъалакъ… Прибегаю к защите Господа рассвета от зла того, что Он сотворил…»
Ему вдруг пришло в голову, что как раз сегодня его день рождения — давно забытый праздник, который люди его круга не часто могут себе позволить. Он попытался вспомнить, как он провел этот день год назад, и не смог — слишком много всякого: потерь, надежд, разочарований, взлетов и падений произошло за это время. Почему-то вместо этого в памяти вдруг всплыл день рождения из другой, почти забытой жизни: огромный, ни на что не похожий и манящий множеством соблазнов город, и он, исполненный наивных надежд провинциальный семнадцатилетний юнец. Пошла бы его жизнь по другому пути, если бы его тогда не срезали на экзамене? Он попытался представить, как бы все это могло выглядеть: жена, дети, работа с восьми до пяти, вечера перед телевизором, поездки в отпуск на море, вся эта серая дребедень обычной жизни, которой живут, не задаваясь высокими целями, миллионы людей во всех концах мира, и которая, по-видимому, делает многих из них вполне счастливыми. Возможно, если бы ему не пришлось тогда вернуться в Чечню, если бы ему не открылась вера Аллаха, если бы он не почувствовал себя призванным к великой миссии, и он бы мог жить такой жизнью. Но все сложилось по-другому, и он был благодарен судьбе за то, что он стал тем, кем он стал — почитаемым одними и ненавидимым другими, героем и дьяволом, воином Аллаха, готовым умереть в любую минуту во имя великой цели.
Между тем к зданию синагоги подъехало несколько экскурсионных автобусов, и оттуда с веселым гвалтом стали выгружаться туристы — пассажиры пришедшего утром в порт большого круизного парохода. До Алана долетали обрывки фраз, по выговору ему показалось, что это американцы. Он расплатился с официантом и не спеша двинулся по улице в сторону от синагоги. Солнце палило нещадно, не пройдя и десяти шагов, он почувствовал, что рубашка на спине стала совсем влажной от пота. Завернув за угол, он достал мобильник и набрал известный ему номер. Телефон, на который он звонил, находился всего в каких-то трехстах метрах от места, где он стоял, на чердачном этаже синагоги, и соединение произошло почти мгновенно. Возникший при этом электрический сигнал пошел не на звонок, как это было изначально предусмотрено конструкцией телефона, а по умело перепаянным проводам на находившийся тут же электрический взрыватель, который он и привел в действие. Одновременно сдетонировали пятьдесят мешков с селитрой, по частям закупленных в окрестных магазинах сельскохозяйственных удобрений и тайком переправленных на чердак. Взрыв был такой силы, что в соседних домах вылетели стекла, а в синагоге не выдержали перекрытия, и вся крыша рухнула вниз, похоронив под собой тех, кто в тот миг находился в здании. Не оборачиваясь, Алан зашагал дальше.
Григорий ЛЕВИНЦ,
Германия
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
